Исагогика

§ 24. Синайский Завет (Исх 19-40; Левит)

1. У горы Синай (Исх 19:1-2). В месяце сиван (май-июнь), через двенадцать недель после исхода, караван Сынов Израиля достигает горы Божией, куда вел их Моисей и где он прежде получил пророческое призвание. В северной традиции (Э) гора эта известна как Хорив (евр. Хореб). Возможно, так именовали весь горный массив на юге Синайского полуострова. Сама гора звалась Синай (по имени лунного бога Сина?), и ее издавна почитали священной окрестные племена. Точное ее местоположение неизвестно. Древнее предание отождествляет Синай с горой Джебель Муса, у подножья которой находится сейчас монастырь св. великомученицы Екатерины. Сюда и поныне поднимаются паломники трех монотеистических религий — иудаизма, христианства и ислама. Гора — место Богоявления и Богопочитания — как бы напоминала человеку о неприступном величии Творца.

2. Синайская Теофания (Исх 19:3-25). В момент заключения Завета обнаженные скалы и уступы Синая покрываются облаком, из среды которого сверкает огонь и раздается «звук трубный». Библейская картина бури и грозы поэтически выражает величие и Славу Сущего, являющего Себя твари. Эти образы проходят через весь Ветхий и Новый Завет до самого Апокалипсиса. Раскаты небесных громов означают «глас Божий» (см. Пс 28).

Народу Божию нужно проникнуться благоговейным трепетом, «страхом» перед лицом Господа, поэтому он не должен приближаться к горе, оставаясь за определенной чертой. Тот, Кто заключает с ним Завет — не бог какой-либо одной стихии, а таинственный и непостижимый Владыка Вселенной.

Важность чувства мистического ужаса перед Неисповедимым в религии была рассмотрена немецким богословом и историком Рудольфом Отто в его классической работе «Священное» (1917). Он показал, что переживание близости божественной тайны есть коренная черта веры. Бог является в этом опыте как всецело Иной, запредельный твари. Он свят, т.е. несоизмерим ни с чем созданным. Отсюда слова Писания: «Начало премудрости — страх Господень». Это чувство отличается от всех других переживаний и не может быть сведено ни к одному из них. Р. Отто назвал его «нуминальным» (от лат. слова «Нумен» — божественное).

3. Завет Божий. Слово «Завет», или «Союз» (евр. брит, месопотамск. бритум), первоначально было юридическим термином. Союзы регулировали отношения между племенами и царствами. Но Моисеев Завет заключает в себе новый смысл: он говорит о тайне избрания Богом определенной группы людей, предназначенных для Его провиденциальных целей. Он говорит о создании нового народа, образованного из нестройной толпы рабов, в том числе и иноплеменных. Народ этот творится по воле Божией, а не естественным путем. В основу его жизни полагается Завет с Богом. В Его Домостроительстве Израилю предстоит стать духовной общностью, Церковью.

Синайский Завет выражен в формуле, напоминающей брачный договор: «Вы будете Моим народом, а Я буду вашим Богом». Иными словами, цель Завета — единение Сущего с людьми. На Синае смысл ее полностью еще не раскрыт. Ягве лишь возвещает: «Вы будете у Меня царством священников и народом святым» (Исх 19:6). Священник — служитель Бога, святой — это тот, кто посвящен Ему. Заключая новый Завет, Господь Иисус открывает путь, ведущий от национальной Церкви к Вселенской. И Вселенская Церковь сохранит для своего призвания термины Синайского Завета. «Но вы — род избранный, — говорит ап. Петр христианам, — царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет. Некогда не народ, а ныне народ Божий» (1 Петр 2:9-10). Входя в Завет, верные становятся «соработниками» Бога, участниками Его замыслов и деяний (1 Кор 3:9).

Символика Завета включает обряд окропления кровью (Исх 24:8). Кровь, означающая жизнь, служила знаком единства и родства при заключении союзов. Окропленные ею становились единокровными, независимо от своего происхождения. Поскольку лишь Творец властен над жизнью, кровь запрещалось употреблять в пищу. С явлением в мир Богочеловека Кровь и Плоть Самого Воплотившегося станет Его священной Трапезой, предлагаемой верным. Она соединяет их в единую духовную семью (Церковь) и дарует единение с Богочеловеком.

Примечание. Вопреки мнению старой критической школы Велльгаузена, Моисеева форма Завета не есть поздняя реконструкция событий у Синая. Установлено, что такая форма была характерна для древневосточных народов эпохи Моисея, а в Х веке, когда Предание Моисеево было записано, уже исчезла. Согласно хеттским документам, властитель, заключая договор с вассалом, следовал следующей схеме:

• исторический пролог,
• условия договора,
• благословения и проклятия.

По такой же схеме построен в целом и Синайский Завет. Эта аналогия имеет большое, и не только историческое значение. Она показывает, что двусторонний Завет между Богом и Израилем не был Заветом равноправных сторон. Инициатива исходила от Бога, он был изъявлением Его воли как Владыки Своего народа. Здесь не было элементов сделки или юридического паритетного партнерства, а осуществлялись цели Провидения.

4. Декалог, или Десять Заповедей (20,2-17; Втор 5:6-21). По мнению большинства библеистов, Декалог есть главный документ Завета, восходящий непосредственно к Моисеевой эпохе. В нем не отражены условия земледельческого образа жизни, как в других частях Закона.

Декалог — важнейший источник для понимания веры Моисея и данного ему Откровения. В нынешнем своем виде он имеет краткие дополнения, различающиеся в Исходе и Второзаконии. Согласно Втор 4:13, Декалог включал десять изречений (буквально «десять слов»), записанных на двух каменных стелах, или досках (скрижалях). Разделение по заповедям в восточной церковной традиции несколько иное, чем в западной, поскольку бл. Августин отнес слова «не сотвори себе кумира» к заповеди «Да не будет у тебя других богов...»

Примечание. Какой алфавит мог быть использован для скрижалей? Ответ на этот вопрос может, вероятно, дать открытие Ф. Петри (1904-1905) так называемой Синайской письменности. Тексты относятся к ХV веку до Р.Х., но возникла эта письменность, скорее всего, раньше. В ее основу положены египетские иероглифы, преобразованные для передачи семитского языка. Некоторые исследователи считают, что синайский алфавит, созданный семитами, работавшими на фараона, был прототипом финикийского алфавита, который впоследствии употребляли хананеи и евреи и который лег в основу греческого письма.

Существует мнение, что наиболее ранней формой Декалога были заповеди Исх 34:14-26. Но они тесно связаны с оседлым образом жизни и обнаруживают близкое знакомство с Ханааном. В частности, в Исх 34:26 запрещается варить козленка в молоке его матери. Открытия в Угарите объяснили этот загадочный текст. Стало известно, что магические ритуалы хананеев включали «варение козленка в молоке» (см. Мифологии древнего мира. Пер. с англ., М., 1977, с.202).

Само разделение заповедей на десять изречений в Исходе и Второзаконии не единственное. Так в Пс 14 перечислено 10 условий для того, кто достоин молиться в Доме Божием:

1. Тот, кто ходит непорочно и делает правду
2. и говорит истину в сердце своем;
3. кто не клевещет языком своим,
4. не делает искреннему своему зла,
5. и не принимает поношения на ближнего своего;
6. тот, в глазах которого призрен отверженный,
7. но который боящихся Господа славит;
8. кто клянется, хотя бы злому, и не изменяет;
9. кто серебра своего не отдает в рост,
10. и не принимает даров против невинного.

Главной особенностью Декалога является его учение о Боге и служении Ему. Ничего подобного языческий мир не знал. Если в Египте мы находим нравственные заповеди, подобные Моисеевым (см. приложение), то они теряются в массе магических правил, заклинаний, в стремлении обмануть богов. В Декалоге единый Бог, творящий историю, требует от верных прежде всего соблюдения основных нравственных принципов:

• Первая заповедь (20,2-3) возвещает о Боге-Спасителе, о Боге, Который не просто желает сохранить Свой народ, но, освободив его из рабства, вести в будущее. Здесь ядро всей библейской эсхатологии и библейского понимания истории. Он — не далекий и безличный, а Живой и Действующий. Он являет Свое присутствие в мире.

Декалог возвещает о Боге-Ревнителе, Который ждет от человека предельной верности. Он не «один из богов», пусть даже высший, а Бог единственный. Израильтяне, по-видимому, верили в существование языческих богов (напр., Суд 11:24), но эти боги рассматривались лишь как тварь. Только у поздних пророков мы находим ясно выраженную мысль, что боги язычников — «ничто» (Ис 41:23-24). Примечательно, что и в первохристианской Церкви не отрицалась реальность богов, которых именовали «демонами» (см. Тертуллиан. Апологетик, 23). Моисеев монотеизм был не философским, а «практическим» (прот. А. Князев). Богом — в подлинном смысле слова — для Моисея был только Ягве. Он стал Богом Израиля, но в то же время не есть бог какой-то одной стихии (или народа), а Владыка всей твари («ибо Моя вся земля»; 19,5). Ни боги язычников, ни земные соблазны не должны стоять между человеком и Творцом.

• Вторая заповедь (20,4) запрещает изображения Сущего. Делая идолов, люди верили, что в них пребывает сила божества. Тем самым они как бы получали богов в собственное владение. Кумир был магическим талисманом города, страны, народа. Он делал зримым и осязаемым Высшее. Не таков Бог, открывшийся Моисею. Превосходя все земное, Он не может и не должен иметь изображения: связывать Его с чувственным образом значило бы посягать на Него, пытаться умалить Его запредельную тайну и мощь. Насколько твердо держалась ветхозаветная Церковь этого принципа, показывают раскопки. Нигде и никогда археологи не находили в Палестине чего-либо подобного идолу Ягве.
• Третья заповедь (20,7) касается св. Имени Божия. Имя в библейские времена тесно связывалось с существом, его носящим. Поэтому, если Бог свят, то есть велик и непостижим, благоговение должно распространяться и на Его Имя (ср. евангельское «Да святится имя Твое»). Слово «лашав» (синод. пер. напрасно) имеет широкий смысл, включающий в себя и произнесение ложной клятвы и употребление св. Имени в суеверных целях (для ворожбы и т.д.). Позднее, около III века до Р.Х., благоговение к св. Имени вызвало запрет его произносить: его заменили словом Адонай — Господь.
• Четвертая заповедь (20,8-11) касается субботнего дня. В этот день должны отдыхать все люди — свободные и рабы, и даже скот. Именно этот отдых от трудов имел в виду Господь Иисус, когда сказал: «Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк 2:27). В Новом Завете таким днем стал день Воскресный. Пояснение Элохиста к заповеди выводит ее из сказания о Шестодневе (см. §8 #9), а Второзаконие связывает ее с исходом из Египта.

I-IV заповеди говорят об отношении человека к Богу. Их объединяет великое завещание Моисея, оставленное им ветхозаветной Церкви незадолго до смерти: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Втор 6:4-5). Христос Спаситель, отвечая на вопрос: «Какая первая из всех заповедей?» — привел именно эту (Мк 12:28-30), но добавил: «Вторая подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18); иной, большей сих, заповеди нет» (Мк 12:31).

• Апостол Павел поясняет, что эта вторая заповедь обобщает остальную часть Декалога, V-Х заповеди: «Ибо заповеди: «не прелюбодействуй», «не убивай», «не кради», «не лжесвидетельствуй», «не пожелай чужого» и все другие заключаются в одном слове: «люби ближнего твоего, как самого себя» (Рим 13:9).

Таким образом, говоря, что Он пришел не разрушить Закон, а его восполнить, Господь имел в виду прежде всего этический монотеизм — Декалог^* Слово «плеросай» в синод. переводе передано как «исполнить», но буквально оно означает «восполнить», «завершить». . Это «восполнение» заключалось в том, что к осуждению греховных поступков Он добавил осуждение греховных движений души и увенчал все новой заповедью о любви самоотверженной (Мф 5:17-28; Ин 13:34). Христос, по слову бл. Феофилакта, «в полном совершенстве начертал то, чего закон представлял одну тень. Подобно как и живописец не заглаживает начального очертания, но проявляет и дополняет его» (Благовестник. Казань, 1855, ч. 1, с.99).

Суть второй половины Декалога не столько в конкретных заповедях, которые нуждались в дополнении и раскрытии, сколько в самой мысли, что милосердие угоднее Богу, чем жертва (ср. Ос 6:6; Мф 9:13).

Декалог был условием Синайского Завета. «Итак, Израиль, чего требует от тебя Господь, Бог твой? Того только, чтобы ты боялся Господа, Бога твоего, ходил всеми путями Его, и любил Его, и служил Господу, Богу твоему, от всего сердца твоего и от всей души твоей, чтобы соблюдал заповеди Господа и постановления Его» (Втор 10:12-13). Когда позднее пример язычников увлекал израильтян на путь обрядоверия, пророки напоминали им об основах Моисеева Завета:

5. Книга Завета (Исх 21-23). Сборник гражданских и церковных законов, именуемый Книгой Завета (Исх 24:7) есть расширение и конкретизация Моисеева Декалога применительно к условиям раннего периода оседлой жизни Израиля. Раздел, относящийся к юридической области, содержит отголоски древневосточного права. Отсюда параллели между Кн. Завета и судебниками Хаммурапи, хурритов, хеттов и ассирийцев (см. приложение). Как уже было отмечено, хотя эти правила утратили актуальность, сама идея законности в общественных отношениях сохраняет свое значение.

Три сельскохозяйственных праздника:

• 1первого приплода от овец, и опресноков,
• первинок урожая и
• жатвы — преобразуются в воспоминания о спасении от рабства и благодеяниях Божиих (Пасха, Пятидесятница и праздник Кущей; Исх 23:14-17).

Книга Завета объявляет всех первенцев человека и скота принадлежащими Богу (Исх 22:29-30). За ребенка приносилась «заместительная» символическая жертва. Она должна была напоминать о том, что жизнь даруется Богом и принадлежит Ему. «Принесение Богу первенцев составляло со стороны приносящего нравственный акт подчинения высшему порядку» (Вл. Соловьев).

Свою нынешнюю форму Книга Завета приобрела в то время, когда Израиль был еще со всех сторон окружен соседями-язычниками (Исх 23:28). Народу Божию воспрещается поклоняться их богам и заключать с ними союзы, ибо союз требовал религиозной клятвы. Под союзами подразумевались и брачные связи, так как через жен-язычниц в ветхозаветную Церковь легко мог проникнуть соблазн идолопоклонства.

Необычайно важно, что рядом с юридическими и культовыми законами стоят и нравственные заповеди в духе Декалога (Исх 23:1-11). Они предписывают заботу о бедняках и «пришельцах» (иноплеменниках в среде Израиля), воспрещают вершить неправый суд, отдавать деньги в рост и поступать несправедливо с противником.

Уголовное право. Кн. Завета предусматривает защиту непредумышленного убийцы (Исх 21:13). Книга смягчает законы о рабстве, повсеместно распространенном в древности. Хозяин невольника-еврея обязан дать ему и его семье свободу на седьмой год (Исх 21:1-3).

6. Моисей на горе (Исх 24:12-18; Исх 33:1-23; Исх 34:5-8). Свт. Григорий Нисский называл Моисея «первым мистиком». Его вхождение в священный Мрак облака, одевшего Синай, Отцы Церкви толковали как высочайшее созерцание Божества. Молитвенное уединение пророка на вершине Синая открыло ему Ягве как «человеколюбивого и милосердного, долготерпеливого и многомилостивого и истинного». Но Он же — Бог справедливости, не оставляющий вину без возмездия (Исх 34:6-7). Слова о воздаянии «до третьего и четвертого рода» связаны с замыслом божественного детоводительства. Люди с неразвитым нравственным сознанием, не знавшие к тому же идеи посмертного воздаяния (см. §19), нуждались в грозных прещениях, которые впоследствии были смягчены («Сын не несет вины за отца своего»; Иез 18:19).

Писание свидетельствует, что Господь говорил с Моисеем «лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх 33:11), в то время как люди, ожидавшие внизу, «не видели никакого образа» (Втор 4:15). Но это не значит, что мистическое созерцание позволило пророку постичь саму божественную Тайну. В Исх 33:12-23 мы читаем, что человек не может увидеть Бога и остаться в живых. Поэтому на просьбу Моисея дать ему познание Сушего Господь являет лишь отблеск Своей Славы: «Ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо». Не только Бог есть неприступная Святыня, но и отражение Славы Его на лице Моисея было невыносимо для народа: «И видели Сыны Израилевы, что сияет лицо Моисеево, и Моисей опять полагал покрывало на лице свое» (Исх 34:35).

Слава (евр. Кавод) есть форма Теофании, излияние в мир мощи Творца. В Новом Завете Гоподь Иисус явит Славу Свою на иной горе, в присутствии Моисея и Илии (двух пророков, молившихся на Синае), и ученики узрят ее «якоже можаху». Величайшим снисхождением Сущего станет Его приход во плоти: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14:9).

Таким образом, Ветхий Завет учит, что, даже открываясь людям, пребывая среди них, Сущий оставался запредельным, исполненным тайны. В полноте «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1:18).

7. Золотой телец (Исх 32). Тем временем люди, долгое время ожидая Моисея, чувствуют себя осиротевшими и боятся, что вождь навсегда покинул их. Его учение о незримом Творце с трудом проникало в сознание израильтян, еще недавно чтивших идолов (Иез 20:8). Поэтому они принуждают Аарона сделать им изваяние тельца, который бы олицетворял Ягве, и устроить в честь Него праздник.

В прошлом экзегеты считали, что золотой телец есть вариант египетского Аписа, почитавшегося в виде быка. Однако теперь признается боле вероятным, что телец выступал здесь в качестве общесемитского символа божества плодородия (каким и хотели представить Ягве).

В рассказе о золотом тельце как бы испытывается и вера Моисея. Бог предлагает ему стать новым Авраамом, основателем нового народа Божия, в то время как прежний будет истреблен. Но Моисей выступает ходатаем за падших. Им движет не только сострадание к Израилю, но и ревность о Боге, Завет Которого должен быть непреложным. «И отменил Господь зло, о котором сказал, что наведет его на народ Свой» (32,14).

Виновные, однако, были сурово наказаны. С этого момента на сцену впервые выступают левиты в качестве сподвижников Моисея (32,26). Прежде это колено ничем не выделялось среди других. Оно не только не было специально посвящено Богу, но и отличалось особой жестокостью (Быт 34; Быт 49:5). Однако с тех пор как левиты проявили верность Моисею, они становятся священническим коленом.

Примечание. Позднее, в Х веке до Р.Х. изображения тельцов вновь появились в североизраильских святилищах — Вефиле и Дане (3 Цар 12:25-33). Тем не менее, как считают виднейшие библеисты (У. Олбрайт и др.), эти тельцы олицетворяли не Самого Бога, а как бы служили подножьем для Незримого (наподобие херувимов). Такое толкование основано на обычае древневосточных народов изображать божество стоящим на спине тельца. Над тельцами Вефиля и Дана не было статуй. Однако не исключено, что народные массы легко отождествляли эти фигуры с символом Самого Ягве, что и вызывало гневные протесты пророков (Ос 8:5-6; Ос 13:2).

8. Ковчег, Скиния и богослужение (Исх 25-31; 33,7-10; 35,4-35; 36-40). Первые скрижали Моисей разбивает в гневе, видя людей, ликующих вокруг золотого тельца, но в знак прощения им даются другие. После грехопадения Израиля пророк устанавливает законы культа. Основными его принадлежностями являются Ковчег Завета и Скиния. Вместе они составляют своего рода походное святилище, необходимое в странствии по пустыне.

Ковчег (евр. ар`он) представлял собой ларец, который левиты несли на двух шестах. Крышка его была украшена двумя херувимами. Согласно данным восточной археологии, херувимы изображались в виде крылатых львов или быков с человеческими лицами. Они знаменовали походный престол Господень, с которого Он незримо повелевал Своим народом. Когда отправлялись в путь, ковчег поднимали со словами: «Восстань, Господи, и рассыплются враги твои, и побегут от лица Твоего ненавидящие Тебя», а когда останавливались, говорили: «Возвратись, Господи, к тысячам и тьмам Израилевым!» (Числ 10:35-36).

Скиния — шатер, перед которым молился Моисей, — означала присутствие Бога среди народа. Знамением этого было облако Славы, которое нисходило на Скинию (Исх 40:34-38). Скиния стала прообразом Богочеловечества, близости Творца к людям. Поэтому евангелист Иоанн, говоря о Воплощении, писал: «И Слово стало плотию и обитало с нами» (Ин 1:14), дословно «и поставило среди нас Скинию».

Перед Скинией совершались обряды и жертвоприношения. Возникает вопрос: для чего нужно было это внешнее богослужение, если Декалог утверждал нравственные принципы как высшее служение Богу? Ответ дают св. Отцы. «Когда они (израильтяне), — поясняет свт. Ириней Лионский, — решились сделать тельца... то получили прочее служение, сообразное с их пожеланием, хотя не отделявшее их от Бога, но державшее их под игом» (Против ересей, IV,15,1). «Не жертвоприношения и заколание жертвы, — пишет бл. Иероним, — преимущественно требовались Богом, а то, чтобы они не были приносимы идолам и чтобы от плотских жертв мы, как бы через образ и подобие, переходили к духовным жертвам» (На Ис 1:12). Свт. И. Златоуст говорит еще определенней: он указывает, что Бог допустил в израильском культе многое из того, «что наблюдали язычники в своем служении демонам», т.е. богам (Беседы на Мф 4). Иными словами, ритуальные законы были снисхождением к грубости религиозного сознания народа. Историки находят в них немало параллелей с деталями внебиблейских культов. Даже сам Ковчег имел прототип в египетской религии.

9. Книга Левит. Богослужебный устав Израиля изложен в Книге Левит. Нынешнюю форму она приняла в Священнической традиции (С), вероятно, в эпоху Плена или незадолго до него. Книга предполагает тщательно разработанный храмовый культ, обширный клир во главе с первосвященником, городской и земледельческий уклад жизни. В Левите мы находим уже не три, а пять годовых праздников. Обряды требуют обилия дорогостоящих материалов и продуктов оседлого сельского хозяйства: хлеба, вина, елея, которых не могло быть в пустыне. Исторические книги Библии показывают, что даже эпоха судей и ранних царей имела более простой культ. Однако в этот устав вошли многие элементы Моисеева и домоисеева культа. Ядром книги экзегеты обычно считают «Закон святости» (17,1–26,46). Левит содержит правила жертвоприношений (Лев 1:1-7,38), правила поставления левитов (Лев 8:1-10,20), обряды очищения (Лев 11:1-16,34), Закон святости и заключение (Лев 27:1-34).

Многие установления Кн. Левит уходят своими корнями в языческие традиции. Так, в Лев 7:31-32 сказано, что при «мирных жертвах» правое плечо приносимого к алтарю животного следует отдавать священникам. А при раскопках доизраильского слоя г. Лахиса среди развалин языческого храма найдено много костей быков и овец и «все опознанные кости были верхней частью правой передней ноги» (Райт Д. Э. Библейская археология). Следовательно, хананеи придерживались того же правила, которое предписывает Левит.

Самым наглядным свидетельством первобытноязыческих элементов Левита является разделение животных на чистых и нечистых. Это разделение кажется совершенно немотивированным (гл. 11). Но, по всей вероятности, оно коренится в древнейших табу (запретах), начало которых восходит еще к каменному веку. Однако ветхозаветная Церковь приняла эти запреты не случайно. С их помощью она ограждала своих членов от совместной трапезы с идолопоклонниками. Это было важно, поскольку каждая трапеза сопровождалась молитвой и была таким образом религиозным актом. В Новом Завете законы о пище были отменены с полной определенностью (Мф 15:10-11), хотя апостолы расстались с ними не без колебаний (ср. Деян 10:14-15; Гал 2:11-14).

Ритуалы Левита, этого ветхозаветного «типикона», были даны народу по его «жестокосердию», чтобы видимыми действиями пробудить и укрепить дух благочестия, но они имели и более глубокий смысл:

• Жертвы (см. приложение) напоминали о зависимости человека от Бога, о грозной близости Его Присутствия. В то же время «мирные» жертвы были священной трапезой, напоминавшей о единении с Предвечным. И, наконец, культовые действа в целом способствовали чувству благоговения, воспитывали дух предстояния перед Богом.
• Выделение левитов было как бы заменой грешного Израиля группой избранных представителей его, которые всем своим существом (даже одеждой и образом жизни) были отмечены печатью служения.
• Обряд очищения (евр. Киппур), получивший особое значение в позднем иудействе, напоминал о заразительности греха и об очищающей силе Господа. Козел, отсылаемый предками Израиля в пустыню в жертву Азазелу, царь козлоподобных демонов (евр. сеирим — косматые), стал отныне символом греха, который снимается с народа и удаляется от него (русск. перевод выражение «козел для Азазела» передает как «козел отпущения»). По толкованию прп. Ефрема Сирина, «козел, отпускаемый к Азазелу» был прообразом грядущей искупительной тайны Христа (Толков. на Лев 16).

Иной, особо важный смысл богослужения связан с его прообразовательной ролью. Очистительные и искупительные обряды говорят о жажде прощения, ненависти к греху, надежде на очищение, которое дарует Бог. Эта надежда исполнится в лице Христа-Первосвященника, как это показано в Послании к евреям (Лев 7-9).

В Лев 19:1 мы находим выражение непреходящей духовной ценности книги. Господь говорит: «Святы будьте, ибо свят Я, Господь, Бог ваш». Святость в данном контексте означает отделение ветхозаветной Церкви от языческого мира и ее бытие как удела Божия («святой» значит обособленный, принадлежащий Богу). Святость выражатся не только в культе, но и в соблюдении нравственных заповедей, основанных на Декалоге (19,3,10,18). Лев 19:18 гласит: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя». Эта заповедь расширена Христом Спасителем и является уже не только внутрицерковным заветом, а распространяется на людей любой веры и происхождения (ср. притчу о милосердном самарянине).