Мысли вслух на31 Октября 2014

Интересно как получается. А где же знаменитая свобода? Вот, Господь говорит, что Ассур – не что иное как орудие Божие, а сам по себе он ничто. Если человек (или группа людей, народ, государство) может быть секирой или пилой в руках Бога, сам не зная об этом, — то где свобода? Наверное, эту задачку можно решить так. Сила и разум по природе своей – благо. А всякое благо может быть только от Бога. Всё, что есть хорошего у Ассирии, всё, что даёт ей возможность завоёвывать другие народы, дано Богом. И потому Господь может позволять использовать Свои дары — или забрать их, если тот, кому они даны, приписывает всё себе и действует против Его воли.

Послушаем и подумаем потом о том, что говорит нам в комментарии к сегодняшнему евангельскому фрагменту святитель Феофан Затворник («Мысли на каждый день года»): «Стало быть, неверам нечего обнадеживать себя снисхождением Господним. Только и повольничать им, что на земле; а как смерть — так вся гроза гнева Божия обрушится на них. Великое несчастье попасть в неверы! И на земле-то им нерадостно, ибо без Бога и Господа Иисуса Христа — Спасителя и Искупителя, и здесь все мрачно и безотрадно, а что там, того и словом описать и вообразить невозможно. Уж отраднее бы уничтожиться, но и этого не дано будет им». Готовы ли мы пойти вслед за ним в этой ригористичности, строгости и жесткости? Может быть, кто-то и готов, но автор этих строк испытывает некоторый страх, думая об этих словах святого. А для чего же тогда существуем мы, верующие? Только чтобы спасти самих себя? Но это не слишком благородно. Вспоминается молитва из молитв ко Святому Причащению: «Ты бо рекл еси, Человеколюбче, пророком Твоим: яко хотением не хощу смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему. Не хощеши бо, Владыко, создания Твоею руку погубити, ниже благоволиши о погибели человечестей, но хощеши всем спастися, и в разум истины приити…» (Молитвы перед причастием 1-ая молитва св. Василия Великого). Эти слова совсем по-иному расставляют акценты. И вот, кто те люди, которые должны помочь Господу исполнить Его желание о всеобщем спасении? Очевидно, это те, кто сам наиболее близок Ему, их совместным с Господом трудом и держится Земля. Так что грозные слова, которые произносит сегодня Спаситель, на самом деле имеют исключительно дидактическую, пропедевтическую, педагогическую ноту. Мы в этом очень уверены, пусть кто-то скажет, что мы не правы. Но мы очень верим нашему великому святому отцу Василию, и нам очень хочется вместе с ним сказать: но Ты, Господи, незлобив сый… (та же молитва).

Основная мысль и характерная интонация сегодняшнего чтения — благодарность. Апостол Павел благодарит Бога за тех людей, в которых Он «начал доброе дело»: за то, что они существуют; за то, что они обращены ко Христу; за то, что они принимают участие в миссионерском служении самого апостола. Он пишет им, что всегда с радостью приносит молитву о них. Это действительно великое счастье, когда можно молиться о людях с радостью и благодарностью. Мы слишком часто считаем само собой разумеющимся то, что должно быть темой радостной благодарственной молитвы. Может быть, это и понятно для психологии завоевателя и колониста: завоевывая и осваивая для Царства новые территории, человек привыкает смотреть вперед, на еще чужие земли, на еще не принадлежащие Царству сердца, забывая радоваться и благодарить о тех, кто уже принадлежит этому Царству. Но для апостола Павла церковь в Филиппах была важной и любимой, хотя не так долго довелось ему быть в этом городе. И его пространная радость и благодарность, освещающая все послание, — важный пример для нас. Христова любовь в братьях нуждается в том, чтобы мы поддерживали ее и не забывали друг о друге.

Сегодняшнее чтение позволяет нам лучше понять мотивы тех, кто в нашем, ещё не преображённом мире противостоит Царству и действию Божию. В рассказе Луки речь идёт о «пророчествующей» служанке (ст. 16). Такие склонные к экстатическим припадкам прорицатели в древности (как, впрочем, и во все другие времена) встречались нередко. Зачастую эти экстатики бывали самыми настоящими одержимыми, как и оказалось в данном случае (ст. 17 – 18). А когда служанка исцелилась, в ярость пришли её хозяева, лишившиеся источника дохода (ст. 19). Они, как видно, ничего не знали о Царстве и вовсе о нём не думали, увидев в апостолах лишь помеху своему бизнесу. Но для того, чтобы от них избавиться, нужно было обвинить их в чём-нибудь серьёзном, например, в подрыве основ римского общества, что и было сделано (ст. 19 – 20). Разумеется, обвинители вовсе не собирались разбираться в сути того, что проповедовали апостолы: для них все евреи были, как видно, на одно лицо. Но и власти не очень-то интересовались подробностями: им оказалось проще наказать обвиняемых, чем провести нормальное, полноценное расследование по выдвинутым обвинениям (ст. 22 – 24). Ситуацию изменило лишь прямое вмешательство Божие: ночью произошло землетрясение, которое в древности у всех без исключения народов было знаком гнева высших сил (ст. 25 – 26). Вероятно, именно это и заставило власти посмотреть на ситуацию более внимательно. Конечно, немало тому способствовало и поведение самих заключённых, которые не сделали попытки бежать, что, как видно, произвело огромное впечатление на приставленного к ним представителя тюремной охраны (ст. 27 – 32). Но даже знак свыше, как видно, ничего принципиально не меняет в позиции властей: обращается лишь один человек, а официальные лица пытаются спустить дело на тормозах (ст. 35 – 36). Впрочем, наказанные не позволяют им этого сделать: ведь ситуация уже приобрела огласку, и произошедшее само по себе может стать свидетельством; неудивительно, что апостолы не хотят упускать такой возможности (ст. 37 – 40). Как видно, те, кто противостоит Царству, делают это не по каким-то принципиальным соображениям. Одни не желают терять своей выгоды, другие не хотят лишних проблем, и все прикрываются государственными интересами. А приводит это к тому, что и те, и другие встают на пути свидетелей Царства. Но Бог может любую ситуацию обратить в свидетельство, если только сами свидетели готовы к такому повороту событий. И тогда любые преследования заканчиваются торжеством Царства, входящего в мир.

Продолжаются видения пророка Захарии, и вновь, еще более ясно, Господь возвещает ему двойственность служения грядущего Мессии, Избавителя Израиля. Образом Мессии в новом видении становится золотой семисвечник, свет которого озаряет внутренние помещения строящегося Храма. Расположенный у входа в Святая Святых, место таинственного присутствия Незримого, семисвечник был единственным источником света в Моисеевой скинии и занимал центральное положение у жертвенника в Соломоновом Храме. Его огонь символизировал опаляющее пламя Присутствия Божия, а семь лампад говорили о полноте Божественной жизни. Именно от семисвечника Моисеевой скинии берет начало обычай зажигать лампады и свечи во время молитвы, в знак того, что люди в этот момент предстоят Самому Богу. Поэтому естественно, что семисвечник стал для Захарии символом Христа, принесшего в мир свет Божественной любви.

И вот, пророк видит у лампад семисвечника две маслины, источник масла, питающего пламя светильника. В предыдущей главе пророк говорил о первосвященническом служении Раба Божьего, Мессии, и это откровение заметно отличается от известного через ранних пророков Мессии-Царя. Таким образом, Захария видит двойственное служение Христа, служение Царя и Первосвященника грядущего Завета. В современном ему Иерусалиме прообразом Мессии скорее должен был бы стать Зоровавель, князь из рода Давидова, возглавивший жителей страны по возвращении из Вавилона. И потому пророк обращается к Зоровавелю, говоря о том, что не силой оружия, не силой земной власти будет совершаться служение Мессии. Это служение иной, таинственной природы: «Не воинством и не силой, — говорит Зоровавелю Господь через пророка, — но Духом Моим» исполнится замысел об очищении, восстановлении и спасении Израиля.

Для Иерусалима тех дней эти слова означают также благословение Божие на восстановление Храма. Господь обещает, что никакие препятствия, в первую очередь — военно-политические, не остановят строительства, и Зоровавелю дано будет увидеть и завершение строительства, как видел он его начало. Однако, совершенно очевидно, что спасительное действие Божие, которое должно совершиться с приходом Мессии, не укладывается в рамки восстановления Храма. Значит, Зоровавель станет лишь прообразом Мессии, отчасти исполняющим Его служение.

Завершают четвертую главу слова о том, что две маслины у светильника изображают «двух помазанных елеем». Речь идет о князе и первосвященнике, о Зоровавеле и Иисусе, которые вместе прообразуют два разных, но неотделимых друг от друга аспекта спасительного служения Христа. Мессия — Царь и Священник, и оба эти служения Он будет совершать Духом Божиим — вот основная мысль этой главы.

Это пророчество Захарии о двойственном служении Мессии послужило одним из оснований теории двух Мессий, популярной среди иудеев времен земной жизни Господа Иисуса Христа. Сторонники этой теории полагали, что следует ожидать Мессию-Царя, предреченного ранними пророками, и Мессию-Первосвященника, который совершит в соответствии с пророчеством Захарии очищение людей. Дело в том, что с точки зрения иудейских обычаев, это соединение Царства и Священства Мессии представляется невозможным. Священство в Израиле было строго ограничено рамками колена Левиина, только потомки Аарона могли приступать к жертвеннику, и левитам предписывались браки только с женщинами левитского проихождения. Мессия же, согласно всем пророчествам, должен быть потомком Давида из колена Иудина. Однако, это противоречие разрешилось в Иисусе из Назарета: Его Пречистая Матерь была в близком родстве со священническим родом Захарии (отца Иоанна Крестителя), а усыновивший Его Иосиф был давидитом.

Главное же — что Господь Иисус действительно соединяет в себе оба служения, что и позволяет нам считать третью и четвертую главы Захарии пророчеством о Нем. Нельзя не отметить также, что сугубо земное княжеское служение Зоровавеля может толковаться как символ человеческой природы Христа, а духовное служение первосвященника — как символ Его божественной природы. Однако, вряд ли сам Захария сознательно стремился к возможности такого толкования: тайна Богочеловечества Христа оставалась сокрытой для Ветхого завета.

Как видно, религиозная проблема в первохристианской Церкви стояла достаточно остро. Пришлось даже собирать то, что историки Церкви называют обычно апостольским собором: собрание апостолов и старейшин-пресвитеров. В некоторых случаях в тексте Книги Деяний упоминаются ещё некие «братья», но тут налицо разночтение: в ранних греческих рукописях Книги Деяний говорится не о «пресвитерах и братьях», а о «братьях-пресвитерах», что кажется вполне логичным: ведь Церковь в организационном отношении тогда представляла собой религиозное братство, а такими братствами руководил обычно именно совет старейшин. Но в Церкви особую роль играло служение апостолов — свидетелей смерти и воскресения Христа, а потому апостольская община, естественно, тоже участвовала в принятии решений, принципиально важных для Церкви.

Суть же вопроса заключалась в том, чтобы определить место религии в жизни Церкви. Конечно, на языке того времени и той традиции она формулировалась иначе: речь шла о евреях и язычниках, об обрезанных и необрезанных, о соблюдающих все религиозные предписания иудаизма и о тех, кто не считал этого для себя обязательным. Но важно иметь в виду, что язычество в те времена — уже далеко не всегда религия. Речь в большинстве случаев идёт просто о светских людях и о светском обществе. Конечно, какая-то религиозность в этом светском обществе была, и свои религиозные общины в нём тоже были.

Но в целом эллинистическое общество Римской империи в первохристианскую эпоху было вполне светским: религия в нём присутствовала, но его жизни не определяла. Иное дело общество еврейское, будь то собственно Иудея или еврейская диаспора: оно было вполне и глубоко религиозным, его жизнь определялась и направлялась религиозными нормами и предписаниями. Светского еврейства в те времена не существовало. Так, что вопрос о евреях и язычниках, об обрезанных и необрезанных был вопросом о светских и религиозных людях в Церкви. А точнее, вопросом о том, должна ли Церковь состоять из людей исключительно религиозных, или людям светским, нерелигиозным доступ туда открыт тоже.

Естественно, единственной возможной формой религиозности в первохристианской Церкви могла быть религиозность иудейская, но решение апостольского собора верно по отношению к любой религии, которая могла бы вырасти (и действительно выросла) на христианской почве. Собор (точнее, совет старейшин и апостолов) принял мудрое решение, вполне соответствующее имевшемуся на тот момент церковному опыту, в частности, опыту приобщения язычников к жизни Царства без их приобщения к иудаизму, как было, например, с Корнилием. Каждому было разрешено остаться в религиозном отношении тем, что он есть: религиозному еврею — религиозным евреем, светскому человеку — светским человеком.

Решение было выражено на языке Торы (точнее, на языке Галахи — еврейского религиозного права): язычникам, входящим в Церковь, были предписаны заповеди, называемые в еврейской традиции заповедями ноахитов, духовных наследников Ноя, который, оставаясь язычником, тем не менее был праведником и, как говорит о нём Тора, «ходил перед Богом».

Они требовали от человека верности Единому (а значит, отказа от языческих ритуальных трапез, от «идоложертвенного»), минимума ритуальной чистоты (воздержание от удавленины), воздержания от насилия («крови») и от разврата, а также следования «золотому правилу» нравственности. На языке Галахи такое постановление означало, что язычники могут войти в Церковь, оставаясь в религиозном отношении тем, что они есть. Тем самым Церковь свидетельствовала, что она — не религиозная община, а община людей, ищущих Царства и живущих в Царстве. Что же до религии, то тут христианин свободен выбирать, сохранять ли ему свою религиозность, или нет. Важно лишь не навязывать её другим. И следить, чтобы она не мешала главному: жизни в Царстве.