Мысли вслух на21 Октября 2016

Подчас афористичность высказываний Иисуса настолько ярка, что для нас по-новому высвечивается что-то, что мы считали уже однозначно понятным. Наверное, дело в том, что мы смотрим с нашей человеческой точки зрения, а Иисус — с точки зрения Небесного Отца.

Так и в этом случае: люди всегда считали смерть чуть ли не главным событием в жизни, боялись этого события, пытались понять, что при этом происходит... Да и сейчас христиане продолжают всерьез спорить о том, можно ли молиться за умерших, возможно ли загробное покаяние и т.д., придавая тем самым смерти какое-то огромное, почти фатальное значение.

А Иисус одной фразой все ставит на свои места. С Божьей точки зрения (а это единственная верная точка зрения!) все это — наша суета, потому что у Бога нет мертвых, у Него все живы. Значит, наша физическая смерть ничего не меняет в самом главном — в наших отношениях с Богом. А что и как при этом происходит — дело второстепенное.

Слова Иисуса, обращённые Им к слушающим Его фарисеям, кратко и точно описывают подлинные причины неприятия слушателями как Самого Иисуса, так и Его свидетельств. И смысл их прост: «премудрость» оправдана её детьми, т.е. теми, кто эту премудрость выдумал, а также теми, кто её поддерживает и защищает, опираясь на неё и строя на ней своё мировоззрение. Таких «мудрецов» Спаситель сравнивает с играющими на улице детьми, игра которых заключается в том, чтобы угадать, какая мелодия зазвучит в следующий момент: весёлая или грустная. Угадавший выигрывал, ошибавшийся проигрывал.

Вполне очевидно, что к музыке, как к высокому искусству, такие игры отношения не имели. И «мудрость» вечно возражавших Иисусу фарисеев, судя по приведённому Им примеру, к мудрости имела не больше отношения, чем упомянутые Им детские игры к музыкальному искусству. Серьёзный, вдумчивый поиск истины нередко приводит к ошибкам, и не каждый, встретивший Иисуса, легко может увидеть в Нём Мессию. Но в данном случае не было никакого поиска. Была лишь игра в слова, в цитаты из Торы и распространённых в те времена в раввинистических кругах богословских сочинений.

Игра отнюдь не безобидная: ведь спорившие с Иисусом фарисеи вели её не ради интеллектуальных упражнений, а для того, чтобы сохранить в целости родное и привычное мировоззрение, чтобы не рухнула столь близкая им религиозность. Им нужна была «мудрость», чтобы не принимать того, что было неприемлемо для их богословских концепций. А Иисуса они готовы были принять лишь на своих условиях, в том случае, если бы Он согласился соответствовать их представлениям о том, каким должен быть и что должен делать Мессия.

И в Царство они тоже готовы были войти, но на своих условиях. Иисус же, как видно, со всей решительностью им в этом отказывает. И не потому, что в Царстве нет места религии, а потому, что, входя в Царство, придётся измениться, стать другим, новым человеком. Сделать то, чего так опасались многие вожди фарисейского движения. Опасались настолько, что предпочли отказаться от Царства, только бы остаться прежними.

«Не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки», - говорит нам сегодня Господь. И это бывает нам очень трудно услышать. Наученным молитвословами, нам часто проще воспринимать себя уничиженно. Нам кажется, что, вот, мы обрели нищету духа. Я нищий. Я разбойник на кресте. У меня ничего нет, мне ничего не дано и спрос с меня никакой. И так мы начинаем упиваться этим состоянием, что думаем, вот нас и посетило первое блаженство.

Но, на самом деле, все это может вмиг кончиться. И Господь призовет тебя и скажет: «А где то, что Я тебе дал? Куда ты дел это, на что растратил?» Ведь и материальная нищета бывает разная: была Ксения Петербургская, которая отдала все, что имела, а есть и обычные пропойцы, которые просто все пропили. Это звучит грубовато, потому что речь о чем-то сугубо материальном. Но если перенести эту метафору на дух, то оказывается, что там все те же законы. Средневековый мистик Мейстер Экхарт говорил о нищете духом так: «Если спросят меня теперь, что же это такое «нищий человек, который ничего не хочет», на это я отвечу и скажу так: покуда человек имеет что-либо, на что направлена его воля, — хотя бы и была его воля в том, чтобы исполнять волю Божью, — такой человек не нищ в том смысле, в каком тут говорится. Ибо этот человек еще имеет волю, которой он хочет угождать воле Божьей; а это еще не самое настоящее».

Итак, пока ты хочешь быть нищим духом, пока ты примеряешь на себя эту роль – ты не он. А раз ты не нищий духом, то, значит, с тебя и спрашивать можно. И раз такие мысли о нищете духом тебе в голову пришли, раз ты молишься, хотя бы и по молитвослову, значит, тебе дано очень много, значит, ты соприкоснулся с Духом, а это больше, чем самое большое, что может быть, ибо не мерою дает Бог Духа (Ин 3:34). Значит, спрос с тебя очень велик. А вот когда взыщут с тебя все, тогда и будешь нищим, и никак не раньше.

Сегодняшнее чтение посвящено описанию события, которое становится ещё одним, очень важным, свидетельством вхождения Царства в мир. Речь идёт об обращении ко Христу римского центуриона («сотника») по имени Корнилий. Он, как видно, принадлежал к числу прозелитов, которых в книгах Нового Завета называют иногда «боящимися Бога» (ст. 1 – 2). Он, судя по рассказу евангелиста, получил от Бога откровение о том, что для спасения ему совершенно необходимо встретиться с Петром, который скажет ему нечто принципиально важное (ст. 3 – 6). Речь, несомненно, с самого начала шла о том, что Корнилию необходимо услышать весть о Христе. Но ситуация была необычной в том отношении, что Корнилий и его семья должны были стать первыми христианами, не принадлежащими к еврейскому народу. До сих пор, как видно, все, принимавшие Христа, были евреями, и мессианство воспринималось в таком контексте как исключительно еврейский феномен, а Церковь — как часть Синагоги, открытая только евреям. По-видимому, даже Петру расширение границ Церкви и включение в эти границы язычников, пусть даже язычников, обратившихся к Богу Авраама и уже, по сути, переставших быть язычниками, казалось чем-то совершенно невероятным. Между тем, древние пророки не раз говорили о том, что в мессианское Царство путь будет открыт не только остатку из народа Божия, но и представителям других народов, которые в конце времён обратятся к Богу Израиля. Но в евангельскую эпоху все такие пророчества интерпретировались обычно в том смысле, что язычники прежде должны будут принять иудаизм во всей его полноте, очиститься, войти в Синагогу, и лишь после всего этого перед ними откроется возможность приобщиться к Царству вместе с народом Божиим. А Петру Бог открывает нечто совершенно иное: Он даёт понять Своему служителю, что для Царства, где очищено всё, прежние рамки и правила ритуальной чистоты перестают быть актуальными (ст. 10 – 16). Практический смысл видения становится ясен апостолу тогда, когда к нему приходят посланцы Корнилия с тем, чтобы сообщить о бывшем центуриону откровении (ст. 17 – 20). И тогда смысл видения становится апостолу ясен: он понимает, что пришло время исполнения древних пророчеств, время, когда язычники войдут в Церковь, но войдут не так, как говорила об этом раввинистическая традиция того времени (ст. 25 – 43). А доказательством истинности свидетельства Петра стало нисхождение Духа Божия на Корнилия и на всех его домашних (ст. 44 – 48). Конечно, такое расширение границ Церкви стало событием само по себе. Но оно, кроме того, стало практическим доказательством очень важной истины: возможность войти в Царство не связано с исповедуемой входящим религией и вообще не определяется его религиозностью. Важны лишь живые отношения с Богом (ст. 34 – 35). И если они есть, то путь в Царство открыт.

Ветхий Завет очень часто повторяет запрет на употребление крови в пишу. Он был впервые включен как основное условие завета Божия с Ноем, и затем подтверждается в Моисеевом законодательстве в читаемой нами главе. С одной стороны, он служил для ограждения людей от некоторых проявлений язычества и первобытной дикости. Именно поэтому, как всякое отступление от веры в Единого Бога, нарушение этого закона так жестоко каралось. Каждый преступивший изгонялся, что в условиях кочевой жизни в пустыне было равносильно смерти. Но гораздо важнее смысл, который открывается нам при чтении уже Нового Завета. Этот Запрет служит для нас приготовлением к нетленной пище– Плоти и Крови Христа.

Зачем Пётр идёт на двор дома первосвященника? Чего он хочет? Теперь, когда стало ясно, что не будет никакого восстания, никакой мессианской войны, к которой внутренне готовились ученики, никакие попытки освободить Иисуса, разумеется, не могли иметь никакого смысла. Как и зачем можно было освободить того, кто сам добровольно сдаётся в плен? Пётр просто хочет посмотреть, что будет дальше, может быть, ещё раз увидеть Учителя, если получится, понять, что вообще означает все происшедшее. Он уже не думает о восстании, а вместе с тем забылось и многое из того, что говорилось во время Тайной Вечери.

Да, там, во время той трапезы, он обещал Учителю верность до конца, если надо, до смерти, но тогда ведь всё было совсем иначе, тогда Пётр, как и другие апостолы, жил в иной реальности, пусть и выдуманной ими самими, но для них абсолютно реальной. Теперь же та реальность рухнула, а в этой, другой, для Петра новой, всё было иначе, а всё прежнее потеряло смысл и значение, оно вообще рассеялось, как мираж. Вот тут-то, вдруг, как снег на голову и настигают апостола слова «и ты был с Ним».

Слова неожиданные, они звучат как бы из прошлого, из того прошлого, где он, действительно, готов был умереть рядом с Учителем, но где было восстание, мессианская война, подвиги и героизм, а в конце — то Царство, где все они будут править вместе с Ним, с их будущим Царём. Теперь вот прошлое ушло, но почему-то из него долетают слова — слова, напоминающие о данных ещё так недавно Учителю обещаниях… но ведь этого больше нет, этого больше не может быть, почему вообще звучат слова из прошлого? Был, не был, какая разница теперь, когда всё в прошлом, когда всё кончилось, не успев начаться? Вот тут-то и звучит петушиный крик. Тот самый, который, согласно широко распространённому у разных народов поверью, разгоняет все тёмные, ночные силы, предвещая появление солнца.

С этим криком Пётр как будто просыпается — новая реальность становится для него уже вполне реальной, он вспоминает слова Учителя о петухе, сказанные во время Вечери. Тут-то и оказывается вдруг, что предательство остаётся предательством — пусть даже оно совершено невольно, как бы во сне. Это, конечно, не осознанное предательство Иуды, но всё же измена — неожиданная для самого Петра. У него была единственная, быть может, последняя возможность сохранить верность Учителю — и он её упустил. Было отчего заплакать.