Мысли вслух на Лк 1:1-4

В этих первых строках Евангелия содержится одна из величайших тайн Нового Завета. Начиная свое повествование, Лука обращается к некому достопочтенному Феофилу, по всей видимости, бывшему его учеником. Это обращение превращает весь текст из абстрактной легенды в очень личную историю, которой один человек хочет поделиться с другим. Евангелист не начинает с громких слов и многозначительных фраз, ему куда важнее объяснить своему читателю, что именно необходимо знать о жизни Христа.

Христианство не свод доктрин и правил, но живая вера, передающаяся от сердца к сердцу. Это вера, живущая в отношениях людей, которые так же, как Лука и Феофил, хотят разделять друг с другом радостную весть о жизни, смерти и воскресении Спасителя.

Евангелист намерен вести свой рассказ от начала. Но какое же событие он ставит в начале повествования? Лука выбирает не Рождество Иисуса, не начало Его проповеди, и даже не предварившую её проповедь Иоанна. Нет, рассказ начинается с описания событий, предшествовавших рождению Иоанна, когда мало кому могло прийти в голову, что близится возвещение Нового Завета. Начало вызревает исподволь, оно кроется посреди ветхозаветной повседневности.

Ангел сообщает Захарии, что его уже немолодая жена станет матерью великого пророка. Такое уже не раз происходило в Израиле, здесь как будто повторяется то, о чём мы не раз читали на страницах Ветхого Завета. Но то новое, что будет вскоре проповедано, и не будет противоречить прежнему, но явится дальнейшим раскрытием старого откровения.

Захария не поверил ангелу, поэтому легко воспринять его немоту исключительно как наказание за маловерие. Но вынужденное безмолвие — это ещё и путь внутренней собранности, возможность молитвенной сосредоточенности. Захария молчит о том, что ему открыто, также и Елисавета до срока утаивает свою беременность. Им обоим оказалось необходимо пронести через одиночество то, что станет главным содержанием их дальнейшей жизни. Главные события часто зреют в тиши.

Евангелист Лука предлагает своему другу «твердое основание» его новой веры. Это не значит, что он будет доказывать ему бытие Бога или истинность свидетельства апостолов. Он просто опишет ему в небольшой книге, как Бог и человек вместе искали общий язык, искали встречи лицом к лицу, и как они ее нашли. В этом смысле его Евангелие — своего рода «синтез», сумма всей священной истории. Он начинает с истории рождения последнего пророка, Иоанна, но попутно вплетает в повествование общую историю Божьих обещаний и их исполнений. Неслучайно этот рассказ так похож на повесть об Аврааме и Сарре или о рождении пророка Самуила у бесплодной Анны. Общие детали — престарелые родители, невероятная весть от ангела, сомнение и вера, — вводят нас в мир особых отношений с Богом, где в обыденную жизнь врывается жизнь новая, в реальность которой сперва трудно поверить, весть, или, по-гречески, Евангелие.

Евангелие от Луки начинается не так, как другие евангелия. Обычно евангельское повествование начинается с описания событий, так или иначе связанных с самим Иисусом; Лука же начинает свой рассказ с описания чудесного зачатия Иоанна Крестителя. Конечно, Иоанн Креститель сыграет свою, чрезвычайно важную и совершенно уникальную, роль в евангельских событиях. И всё же никто из евангелистов не уделяет ему столько внимания, сколько Лука. Обычно евангелия описывают уже Иоанна-проповедника, который появляется как бы из ниоткуда, как будто он и родился в той пустыне, где прозвучала его проповедь.

Лука, как видно, хочет вписать этот таинственный образ в ту реальную историю, частью которой была деятельность Иоанна. Но он отнюдь не отрицает в происходящем чуда: зачатие Иоанна и его рождение были, несомненно, связаны с непосредственным вмешательством Бога в события, происходившие в Иерусалиме, в семье священника по имени Захария (ст. 5–20). Здесь перед нами ситуация, не раз описанная в Ветхом Завете: у бездетной супружеской пары ребёнок рождается тогда, когда естественным образом он, совершенно очевидно, появиться на свет уже не может.

Неудивительно, что рождение такого ребёнка воспринималось как чудо, как прямое действие Божие, Который в данном случае делает если не прямо невозможное, то, во всяком случае, почти невероятное событие реальным. И, конечно, как всякое чудо Божие, чудо рождения Иоанна во многом для нас остаётся тайной, такой же, как, к примеру, тайна рождения Исаака. Но эта тайна не имеет ничего общего с той таинственностью, которой окружала людская молва фигуру Иоанна, когда он вышел на проповедь.

Возможно, Лука именно потому и начинает своё Евангелие с рассказа о чудесном рождении Иоанна, что в те времена, когда он его писал, появилось уже слишком много легенд и об Иоанне, и, быть может, даже о Самом Иисусе (ст. 1–4). Впоследствии эти легенды, порождённые бурной восточной фантазией, стали основой апокрифической литературы, где образ Христа принимал нередко совершенно фантастические черты, а чудеса обретали химерические формы. Лука же даёт нам почувствовать дыхание подлинного чуда, которому всегда есть место в мире, чуда близкого и вместе с тем не перестающего быть тайной. Как и само Царство.