Мысли вслух на Откр 21:24

Образ небесного Иерусалима появляется впервые в проповедях Исайи Вавилонского, жившего за шесть веков до прихода Христа. Уже тогда он был похож на то описание, которое находим мы в Книге Откровения: сияющий город наверху горы, которому воздают славу земные цари и который становится светом не только для народа Божия, но и для язычников (соответствующий греческий стих говорит о «народах», т.е. о язычниках, которые будут ходить в «его», города, свете; слово «спасённых» — поздняя вставка, отсутствующая в ранних редакциях Книги Откровения).

Чего здесь больше: реальности или символа? Земного Иерусалима или небесного видения? Ответ не так прост, как может показаться. Конечно, когда читаешь о славе Божьей, которая заменяет тут и солнечный, и лунный свет, в голову приходят только небеса, и уж никак не наш грешный мир. Между тем, слава Божья (так в библейских книгах называется то сияющее присутствие Божие, которое впервые увидел Моисей, когда подошёл к горящему кусту) сопровождала еврейский народ на всём протяжении его истории, хотя до полного преображения мира она не могла открыться людям в такой полноте, в какой её созерцают Исайя Вавилонский и апостол Иоанн.

Различие между землёй и небом в данном случае не абсолютно, присутствие Божье открывалось и до прихода Мессии, и до полного преображения творения, только не в такой полноте, в какой является оно в конце времён. А что же тогда Иерусалим? Он-то где находится: на небе или на земле? Однозначно ответить на этот вопрос невозможно, и не потому, что текст неясен, а потому, что ответа нет.

Он был бы, если бы Бог с самого начала сотворил небо и землю, как два разных мира с разными законами, которые не должны были бы пересекаться между собой. Однако в тексте поэмы сотворения из первой главы Книги Бытия «небо и земля», что бы под ним ни подразумевалось, — всё же один, единый мир, а не два разных мира.

Двоемирие — не Божий замысел, это следствие грехопадения, результат действия в мире воли, противостоящей Богу. Подчинить себе мир полностью этой воле не удалось, но оторвать от него часть, которая подпала её власти, у неё получилось.

Бог же, преображая мир, избавляет его от разделения, так, что в нём сохраняется всё, кроме зла и греха, которым места в Царстве быть не может. Иерусалим, который мы видим в Книге Откровения, небесный не меньше, чем земной, и земной не больше, чем небесный. Только небо и земля уже не прежние: преображённый Иерусалим стоит на новой земле под новым небом.

Небесный Иерусалим показан апостолу в видении достаточно подробно. И в основании его архитектурных размеров лежит число двенадцать — число, разумеется, символическое, связанное как с полнотой народа Божьего, состоящего из двенадцати племён, так и с полнотой мессианской общины, состоящей из двенадцати апостолов.

Полнота Церкви показана Иоанну как единство полноты народа Божьего и полноты выросшей из него мессианской апостольской общины. В том, что небесный Иерусалим является образом небесной Церкви, сомневаться не приходится: он назван «невестой Агнца», а так в новозаветных книгах называют именно Церковь Христову. Упомянутые в книге драгоценные камни, которыми украшено основание города, — те же священные камни, которые использовались для украшения Скинии: весь город, таким образом, открывается апостолу как одно большое святилище.

Упомянутая в книге река живой воды напоминает видение Иезекииля, который видит эту реку текущей из-под фундамента Храма; в видении Иоанна она течёт по городу, освящая его и оживотворяя. Деревья по берегам реки — те же, что и в видении Иезекииля. Никакой нечистоты, «ничего проклятого», в городе нет: Царство и пребывание в нём несовместимо ни с каким злом и ни с каким грехом.

Но очищение и преображение возможно для каждого, кто этого хочет, и вне Царства остаются лишь те, кто «предан мерзости и лжи», кто выбрал их и не хочет с ними расстаться. Что же до Храма, до святилища, то в Царстве нет святилища в земном смысле, оно там не нужно. Святилище Царства — тот самый Престол славы, который некоторые видели в Храме во время богослужения как бы издали и сквозь преграду. Теперь преграды нет, и Престол славы как духовный центр Царства открыт каждому. Так — в виде Престола — открывается жителям Царства та точка в творении, где Божья воля встречается с сотворённым Богом миром, определяя его бытие.

Она, эта точка, является духовным центром не только Царства, но и всего мироздания. А Царём Божьего Царства становится воскресший из мёртвых Мессия — теперь, наконец, уже не скрываясь, а явно для каждого. И свет небесного Иерусалима — не физический свет непреображённого мира, а свет Божьего присутствия, тот самый, которым мир был пронизан в первый день творения. Мир вновь обретает полноту бытия и преображается дыханием Царства, ставшего центром и смыслом его существования.