Мысли вслух на24 Апреля 2017

О величии Божием размышляли многие. Но что это означает для нас? То, что Бог от нас бесконечно далёк, далёк настолько, что мы и подумать не можем о том, чтобы дотянуться, докричаться, достучаться до Него? Да, конечно. То, что Он для нас совершенно непредставим, что все образы, которые мы используем для того, чтобы рассказать о Нём, не только условны и относительны, но и бесконечны далеки от того, каким Он видит и знает Себя Сам? Да, и это тоже. И всё же: есть ли хоть какая-то нить, намёк, надежда на то, что пропасть между Ним и нами не абсолютна? Откровение? Безусловно, откровение можно считать такой нитью, это мостик, переброшенный Богом через пропасть, отделяющую Его от нас. Но каким оно бывает? Пророческое слово — самый яркий в Библии пример откровения. Но вот один из пророков, по имени Варух, созерцает сотворённый Богом мир. И свидетельствует, что мир этот говорит ему о величии Божием не меньше, чем слово откровения. И не он один сумел увидеть величие Творца через Его творение. А если так, то, значит, пропасть, разделяющая нас с Ним, не абсолютна. Иначе мы вообще не знали бы, что такое величие. Ведь даже переживание величественности и великолепия природы предполагает смысл, иначе мы видели бы в природе лишь нечто огромное, но никак не величественное. А смысл может привнести в мир лишь Тот, Кто его сотворил. И то, что мы если не понимаем, то, по крайней мере, чувствуем это, вселяет надежду на то, что пропасть между нами и Богом преодолима. И что когда-нибудь она действительно будет преодолена.

Пир, и особенно брачный пир, в послепленной иудейской традиции считался прообразом того пира, который Мессия устроит для Своих верных в Своём царстве. Конечно, при этом предполагалось, что вначале Он победит всех Своих врагов, создаст Своё царство (конечно же, на земле) и установит в нём соответствующие Торе законы. Затем, как думали, Он произведёт суд над каждым, кто захочет стать Его подданным, а потом и над всеми остальными; что же до пира, то он, очевидно, мыслился, как пир победителей, заслуживших своё право сидеть за праздничным столом. Брачная же символика этого пира восходила к допленной пророческой традиции, в частности, к Осии, который первым среди пророков уподобил отношения между Богом и народом Божиим отношениям семейным, супружеским. А Иисус между тем идёт на пир, который пиром победителей никак не назвать, на обычное свадебное торжество. И жизнь Царства, принесённого Им в мир, Он открывает не неким избранным, а тем, с кем Он оказался рядом. По законам нашего, ещё не преображённого мира вода есть вода, а вино есть вино. В Царстве же, как видно, всё не так просто: здесь природа, субстанция всецело подвластна духу, настолько, что даже вода в нём может стать вином. Именно так: не показаться вином, не обрести его вкус, а действительно им стать, изменив свою природу сообразно ситуации. Но что же это: профанация? Снижение Царства до обычного, бытового уровня, на потребу застолью? Наверное, всё же нет. Это лишь напоминание о том, что Царство теперь всегда рядом, что оно проявляет себя не через какие-то великие события и великие потрясения и вовсе этих событий или потрясений не требует, что оно входит в жизнь каждого, кто готов принять. Иисус начинает Свою проповедь словами о том, что Царство «приблизилось». И вот теперь здесь, в Кане, он наглядно продемонстрировал, что означает его близость.

Реакция и самих апостолов, и первохристианской Церкви на угрозы со стороны Синедриона показательна. Они не предпринимают никаких мер для собственной защиты. Они лишь отдают всю эту ситуацию в руки Божьи. Можно было бы, конечно, подумать, что они просто не могли больше ничего сделать. Но это было не совсем так. Конечно, угроза была серьёзной, но кое-что можно было бы попробовать изменить. Во всяком случае, можно было хотя бы попытаться обсудить хоть какой-нибудь план возможных действий.

Но никто ничего такого не делает. Ничего подобного даже в голову никому не приходит. Что это: легкомыслие? Отчаяние? Очевидно, нет: ни на легкомысленных, ни на отчаявшихся людей апостолы отнюдь не похожи. Дело, скорее всего, в другом: они понимают, что то, на что пытается нападать Синедрион, невозможно защитить человеческими средствами.

Да и не нуждается оно в такой защите. Будь христианство религией, его, конечно, можно было бы попробовать защитить каким-нибудь человеческими силами и средствами. Но речь ведь идёт не о религии, а о жизни. О жизни Царства. Царства, защищать которое человеческими силами и средствами мог бы попытаться лишь тот, кто вообще не представляет себе, что это такое. Царство в человеческой защите не нуждается. Иное дело люди, этой жизнью живущие: им свою жизнь порой приходится защищать. Но как можно защитить свою жизнь, если она, как и само Царство, по слову Спасителя, «не от мира сего»?

Очевидно, лишь одним способом: не мешать ему. Не мешать проявляться во всей полноте. А это значит — продолжать жить жизнью Царства настолько, насколько она открыта живущему в данный конкретный момент. Не обращая внимания на всё остальное. Понимая, что это во всяком случае и в любой ситуации главное дело христианина. И что оно тем более становится главным тогда, когда от христианина требуют, чтобы он этой жизни изменил. Отказался от неё — ради чего бы то ни было.

Вот тут лавирование и попытки найти компромисс обрекают на полное и безусловное поражение. Ведь Царство может войти в жизнь человека или безусловно, или никак. И если его присутствие в своей жизни человек обставляет каким-то условиями, компромиссами и прочим подобным, то Царства в жизни такого человека не будет. И Христос в его жизнь тоже не войдёт: зачем ставить человека, который стесняется твоей компании, в неловкое положение? Вот поэтому и не пытаются апостолы ничего предпринимать в ответ на угрозы Синедриона. Они только просят Бога войти в эту ситуацию и разрешить её так, как Он сочтёт наилучшим. Для Себя и для них.

Обвинения книжников против Иисуса очень серьезны: Он оскверняет субботу, Он делает то, чего делать нельзя, причем «нельзя» в самом высоком, сакральном смысле — это нарушение божественной заповеди. Христос не оправдывается; напротив, Он напоминает им, что когда-то царь Давид тоже сделал то, чего было делать нельзя, а священники и сегодня оскверняют субботу, причем эта профанация происходила и происходит в самом Храме! Иисус намеренно использует такие слова, хотя можно было бы выразиться и помягче. И если те нарушения кажутся книжникам простительными, то что же они скажут, если здесь Тот, Кто больше Давида, больше священников и больше Храма? Христос показывает им Своею богочеловеческую свободу творить добро в субботу, священный день Божьего совершенства. Ведь запрет существует только для того, чтобы не обратить человеческую свободу во зло, на разрушение и гибель, а значит действия Иисуса означают весть о том, что перед ними стоит Тот, Кто неспособен на зло — Господин субботы.

Иеремия продолжает пророчествовать, и снова сквозь века мы ощущаем себя его современниками. Сколько веков прошло после того, как прозвучал призыв не твердить о храме, и вот мы снова рискуем подменить духовную жизнь реставрационными работами! А между тем и на нашей земле хватает тех же несправедливостей, что и в древней Иудее. А ведь храм без подлинного обращения тех, кто его посещает, по слову пророка, повторённому затем Спасителем, становится вертепом разбойников, воровским притоном. И что толку в уверенности в собственном спасении, если она пропитана суевериями и нежеланием приносить подлинное покаяние?..

Интересно, что в ряду упоминаемых несправедливостей на первом месте говорится о притеснении иноземца. В наше время любой, кто вздумает заговорить, скажем, о положении «гастарбайтеров», получит дружный и притом массовый отпор: «Да кто их притесняет? Чего они к нам припёрлись? Они сами кого угодно задавят!». Но для народа, названного избранным, соблюдение заповеди об уважительном отношении к пришельцам из иных земель было важно именно для того, чтобы сохранить верность избранничеству, чтобы не возвращаться к самочувствию практически всех языческих народов на определённом и весьма длительном этапе: одни только мы — люди, а все остальные — непонятно что.

Но Господь не хочет, чтобы мы возвращались к язычеству, хотя бы при этом мы продолжали выполнять все положенные храмовые ритуалы. Те, кто подменяет ритуалами подлинное следование за Господом, соблюдение Его заповедей, будут Им отвергнуты.

Многие люди полагают, что смирение — это капитуляция перед неудачами. Но это не так, ведь смиряться подобает перед Богом, а вовсе не перед обстоятельствами. Подлинное смирение состоит в принятии правды о себе, какой бы горькой она ни оказалась, в трезвом взгляде на реальность, свободном и от бодрячества, и от уныния.

Именно такое смирение выражено в строках этого псалма. Давид трезво сознаёт, что Господь его отринул, но тем не менее продолжает уповать на Него. В этой ситуации можно было бы опустить руки и оставить попытки что-либо предпринимать. Но вместо этого Давид смиряется перед Господом и, признавая справедливость Его гнева, продолжает уповать на Него и просить о помощи. Ни духовная стойкость, ни верность Господу не покинули псалмопевца, он верит, что Господь не даст врагам одолеть его, и поэтому смирение Давида мы вправе назвать дерзновенным.

Как мы знаем, вера не подвела Давида.