Мысли вслух на30 Мая 2020

Вопрос по существу: неужели из-за того, что мы ощущаем себя отдаленными от Бога, Он становится меньше Богом? Меньше Его благость, меньше Его любовь, меньше Его всемогущество? Какая глупость.

Возможно, это идет от нашего «материального» опыта, говорящего, что воздействие чего-то на нас по мере удаления слабеет. Тогда отдаленность Бога оказывается даже выгодной: с Ним можно меньше считаться. Мы понимаем, что у Него есть причины быть нами недовольным, но если Он далеко, то это не так страшно и можно не очень торопиться исправиться. Мы уже начинаем целенаправленно Его отодвигать от себя, выстраивать барьеры между собой и Богом — только бы не впасть в руки Бога Живого. Все это, конечно, самообман. Бог всегда и всюду Тот же, Он всегда рядом с нами, даже тогда, когда мы думаем, что Он далеко. И дело не в том, чтобы от Него в страхе прятаться или бежать, а в том, чтобы в доверии искать Его, обращаться к Нему, приближаться к Нему.

То, что Господь любит нас, — факт, не требующий доказательств. Любит безусловно. Так, как никто из нас не умеет любить. И естественно, когда эта любовь остается безответной с нашей стороны, Ему это радости не приносит. Он хочет, чтобы мы ответили Ему на Его любовь, хотя всем (и Ему, и нам) понятно, что «достойного» ответа от нас не может быть по определению. Наша любовь неизмеримо меньше Его. Но все же Он не опускает планку, не говорит, что Его — Бога — надо уважать, бояться, слушать и т.д. Он говорит: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» (Мф. 22:37, см. Втор. 6:5). Вопрос: как это возможно? Как нам достичь того, чего Он от нас ждет? Сегодня Сам Христос дает ответ. Необычный ответ. Нам привычно воспринимать отдельно правила и установления и отдельно любовь и личные отношения. Для нас, скажем, даже в семейной жизни это чаще всего две разные области. Иисус сегодня показывает, что это не так. Тот, кто соблюдает Его заповеди — тот любит Его (см. Ин. 14:21). Вот так. Все, оказывается, очень просто. И в то же время — очень сложно. Потому что любить Его — это тоже заповедь. Получается замкнутый круг, разобраться в котором помогает только Сам Бог, обещавший, что Он явится нам. На это и уповаем — Он придет к нам и научит нас всему (см. Ин. 14:26).

Интересно, что Петр с Иоанном оказываются как-то особенно связанными через некоторые Евангельские события. В сегодняшнем отрывке мы видим все того же прямого Петра, который не ждет перед тем, как что-либо спросить и не утаивает мыслей. Вполне возможно, что у всех учеников было заботливое отношение к Иоанну, как к младшему. Вот здесь она — забота — и проявляется, в прямом вопросе о дальнейшей судьбе «младшего брата»: «Господи! а он что?» (Ин.21:21). И тут в памяти всплывает вопрос самого Иоанна о том, кто предаст Иисуса. Ведь этот вопрос был задан по просьбе Петра (см. Ин. 13:23-25)… И что мы слышим в ответ? «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?» (Ин. 21:22). Господь дает ответ, хоть, возможно, и с уколом любопытству Петра. И сразу же этот ответ хотят проинтерпретировать, понять точно, что же Иисус имел в виду. Такая уж у нас, людей, проблема — «хочу все знать» и понимать, часто не смотря на то, вообще касается ли нас это. Как часто можно встретить повышенный интерес к гороскопам, толкованию снов, предсказаниям будущего. Впрочем, к этому же относится и упорное желание истолковать каждое слово книги Откровения… Но сам Иоанн подчеркивает, что Иисус не сказал ничего более, кроме как несколько этих слов. И совсем не всегда нужно стремится сорвать тонкую вуаль с того, чему еще не пришел черед…

Сегодняшнее чтение, как и несколько предыдущих, посвящено теме предательства, но на этот раз речь идёт уже не об апостолах. Впрочем, Иуда входил прежде в число апостолов, но он перестал им быть после своего предательства. Что же касается Пилата, то он никогда и не думал об Иисусе, вероятно, впервые услышав о Нём лишь тогда, когда Его привели на суд. Что, казалось бы, может быть общего между этими, столь разными, людьми?

И всё же есть нечто, в чём они между собой схожи: оба они, предавая другого, вместе с тем изменяют и самим себе. Иуда знал, Кого он предаёт, и видел, что Учитель знает о его предательстве. Но он видел и другое: Учитель не отталкивает его, давая возможность раскаяться и получить прощение за своё отступничество (Мф 26:23–25). А он не решился, не захотел вернуться и принять то, что мог бы получить даром. И едва ли стоит в этом случае искать ответа на вопрос «почему?». Зло само по себе всегда иррационально, если в действиях человека, делающего злые дела, и бывает какая-то логика и последовательность, то лишь до тех пор, пока не наступил ещё момент последнего выбора. Но если в этот решительный момент человек всё же выбирает зло, такой выбор уже нельзя объяснить рационально. Сделав его, человек оказывается в мире, где нет места ни свободе, ни смыслу; в мире, где нет даже возможности раскаяться, потому что и для раскаяния нужно понять, кем ты стал и что с тобой случилось, а время для понимания уже упущено.

Конечно, человек свободен, но иногда сделанный им выбор может лишить его свободы. Каждый может свободно подойти к краю пропасти и заглянуть туда, но, если наклониться слишком низко, можно легко лишиться возможности отойти назад, и тогда о свободе выбора придётся забыть. И в мире духа тоже есть свои пропасти. Сорвавшись в такую пропасть, как это случилось с Иудой, человек теряет себя, становясь лишь тенью совершённого им зла. Такому человеку нечем и незачем жить, и самоубийство Иуды (ст. 3–5) оказывается вполне естественным завершением его духовного пути.

Казалось бы, Пилату до такого конца ещё очень далеко. Но первый шаг на пути к нему он уже сделал. Ситуация предельно ясна: к Пилату, исполнявшему функцию судьи, привели Человека, о котором он не знал ничего, кроме того, что Человек этот не виновен ни в чём (ст. 18, 23). Казалось бы, дело ясное, обвиняемого нужно оправдать и освободить. Но это опасно, и Пилат... не то чтобы осуждает невинного, он просто отдаёт Праведника на расправу, а сам устраняется, чтобы избежать лишних проблем (ст. 24). Конечно, будь ситуация иной, он никогда бы так не поступил. Но трусость порой заставляет человека сделать то, о чём он, быть может, будет впоследствии жалеть всю жизнь. И дело не только в чувстве вины, которое иногда можно и заглушить. Дело в том, что, предавая Иисуса, Пилат отдал орущей толпе также и самого себя. Трудно сказать наверное, понимал ли он это, поступая так, как поступил. Но едва ли он мог не понимать, что, принимая решение, идёт против совести и нарушает закон. Конечно, это был всего лишь шаг, быть может, не первый и не последний. Но шаг этот вёл к той же пропасти, в которую сорвался Иуда.

Пророк оказывается в странной ситуации: враги его города и народа освобождают его, дают ему продовольствия и охрану, приглашают поехать с ними в Вавилон или остаться на родине. Друзья и враги меняются местами, и уже не разобрать, где свои и где чужие. Мы мало знаем о поведении Иеремии в это время, о том, какие мысли приходили к нему в этот период отчаяния. В такие минуты, когда рушится вера в друзей, родину, в человека вообще, остается Бог, как последняя, непосредственная реальность, в которой сохраняется Смысл, без которого человеку невозможно жить на земле.

Продолжая тему свидетельства, Павел говорит о слове Божием, что для одних оно оказывается живительным, а для других — смертоносным (ст. 16). Эти его слова напоминают другие, из послания к римлянам, где апостол говорит то же самое о Торе, которая, по свидетельству Павла, и оживляет, и убивает одновременно (Рим. 7 : 7 – 13). Ничего удивительного здесь нет: ведь Павел и на Тору смотрит не просто как на однажды данный Богом и затем формально исполняемый закон, а как на живое слово Божие, которое воздействует на душу и сердце человека всякий раз, когда человек хочет следовать данному Богом закону, соблюдая заповеди. Понятая так, Тора оказывается неотделима от слова Божия и от Царства. Потому-то её и невозможно игнорировать так же, как невозможно игнорировать откровение Божие и само Царство: и то, и другое требует от человека самоопределения, чёткого и однозначного «да» или «нет», становясь, в зависимости от данного ответа, источником жизни или началом пути, ведущего к смерти.

Но свидетельствовать так, чтобы реальность слова Божия и реальность Царства стала очевидна окружающим, возможно лишь тогда, когда сам свидетель проповедует «от Бога, перед Богом, во Христе» (ст. 17). Сказанное им должно быть открыто Богом, притом открыто не кому-то иному, от кого свидетель мог бы слышать то, о чём свидетельствует, а пережито им самим как своё собственное откровение. Само свидетельство возможно лишь в присутствии Божием, которое подтверждает слова свидетеля, удостоверяя тех, кто готов услышать Бога, но кому уже мало одних доводов человеческой мудрости. И, наконец, свидетель должен жить одной с воскресшим Христом жизнью, жизнью того Царства, о котором и из которого он свидетельствует: ведь главная задача свидетеля Христова — дать почувствовать тем, кто его слушает, что такое Царство и дыхание Божие. И, если ему это удаётся, свидетель может считать свою задачу выполненной. Всё дальнейшее зависит от выбора, который каждый делает сам.