Мысли вслух на24 Сентября 2020

Для Павла было очевидно, что христианство — это жизнь со Христом в Его Царстве. Так же очевидно было для него и то, что в Царстве нет места ни злу, ни греху. Но Павел всегда оставался реалистом. Он прекрасно знал, что такое человеческая природа. Он по своему опыту понимал, что не грешить падшему человеку невозможно. А полностью избавиться от греха можно лишь после полного преображения человеческой природы. Между тем, к новой жизни, к жизни в Своём Царстве, Спаситель призывает каждого из нас уже сейчас. Как же это возможно? Очевидно, только вопреки нашей собственной греховности.

Но что значит «вопреки»? В тот самый момент, когда мы даём в своей жизни место греху, мы тем самым отделяем себя от Царства, от его жизни. Но иногда это происходит помимо нашей воли: ведь в падшем состоянии мы далеко не всегда можем проконтролировать собственные интенции, включая те, которые ведут нас к греху. Если мы грешим сознательно и не раскаиваемся в совершённом грехе, Царство оказывается для нас закрытым. Но ведь возможна и иная неверность: не предательство, а ошибка, духовный срыв. В этом случае мы не тонем в нашем грехе окончательно, но он вполне может, пусть и на время, захлестнуть нас с головой.

Но до тех пор, пока мы сами не считаем такое состояние нормой, грех не имеет над нами полной власти. И, значит, от Царства с его жизнью мы не отрезаны полностью. Но что же удерживает нас в Царстве? Очевидно, то наше подлинное «я», которое не согласно с грехом, нас захлёстывающим. Но наша верность Царству и его жизни всё-таки остаётся неполной: в тот момент, когда мы оказываемся во власти греха, мы как бы внутренне раздваиваемся. А вот Христос раздвоиться не может.

И не только потому, что несёт в Себе всю полноту Божью, но ещё и потому, что Его человеческая природа от греха свободна. Он — абсолютно цельная Личность. И потому только на Нём может держаться Царство. А мы сможем стать Ему полноценными помощниками лишь тогда, когда станем такими же цельными личностями. Божьей полноты нам, конечно, не вместить, но вот преображение нашей человеческой природы и избавление её от власти греха — вполне реально. Надо лишь пройти тот путь, на который мы вступили как христиане. До конца.

Слова Иисуса, Его ответ на просьбу женщины-язычницы освободить её дочь от власти тёмных сил могут показаться слишком жёсткими, даже жестокими. Между тем никакой жестокости в них не было, была лишь констатация простого и для всех тогда очевидного факта: мир делится на евреев и язычников, на народ Божий и все остальные народы, это основополагающее разделение, которое нельзя было игнорировать.

«Пёс» в данном случае — не ругательство, а лишь символ нечистоты: для еврея всякий язычник был нечист по определению, независимо от того, какую жизнь он вёл, независимо даже от того, верил ли он в Бога Израиля. Очищает человека Бог, чтобы быть чистым, надо принадлежать к народу Божию, который, как учили мудрецы времён Второго Храма, представляет собой духовное единство, своего рода единое духовное тело. Никто не может быть чистым, не принадлежа к народу Божию. Язычники, конечно, смотрели на дело иначе, но ведь упомянутая в евангельском рассказе женщина обращалась к еврею, надеясь на силу и на милосердие Бога Израиля, а значит, её мнения и взгляды в данном случае были не важны.

Сравнивая язычников с собаками, с нечистыми животными, Иисус тем самым расставляет точки над i. Народ Божий действительно народ Божий, чистота действительно важна, а язычество действительно ниже яхвизма — настолько же, насколько любая языческая религия, что бы за ней ни стояло, ниже веры Авраама и Моисея. Приход Христа не означал размывания всех границ и стирания всех различий — как таковые они оставались неизменными. Изменялось другое: тот общий порядок вещей, который, сохраняя различия и даже границы там, где они уместны, решительно разрушал любые стены и преграды. В падшем мире непроходимость границы нередко становится единственной гарантией её надёжности.

В Царстве не так, там нет границ и различий непроходимых и непреодолимых. Тем не менее сами различия никуда не исчезают — они лишь приобретают новое качество, переставая быть друг другу враждебными. Вот эти различия и предлагает Иисус принять женщине-язычнице — а вместе с тем принять и собственное духовное и экзистенциальное качество как данность. Иначе, не принимая себя в собственном качестве и состоянии, в Царство не войти.

Разумеется, ни о каких правах этой женщины на исцеление дочери не могло быть и речи — но в Царстве ведь вообще о правах речи нет, речь о правах заходит лишь тогда, когда все отношения разрушены и каждый, когда-то в них участвовавший, теперь лихорадочно пытается сохранить остатки того, полнотой чего прежде жил естественно и свободно. И женщина принимает правила жизни Царства — она ни на что не претендует, она лишь просит Иисуса войти в её жизнь и в жизнь её дочери. Вот тогда Он входит — ведь такое доверие открывает Ему двери, которые для открывшего становятся дверями Царства.

Слова Екклесиаста, которые мы читаем сегодня, многим кажутся мрачными. «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» Что значат эти слова сегодня? Для чего Церковь предлагает сегодня задуматься над этим текстом? Призваны ли мы бросить всё, что делаем, потому что нет человеку пользы от всех трудов его? Или, поскольку очевидно, что Господь никогда не призывал нас к ничегонеделанию, можно просто проигнорировать эти слова, списав всё на пессимизм Екклесиаста? Или… всё-таки Господь что-то говорит нам? Но Он призывает остановиться и подумать. Подумать о том, что в жизни важно, а что – второстепенно, о том, сколько сил тратится впустую и как мало сил, внимания и энергии уделяется по-настоящему важным вещам. Задуматься… и что-то изменить в своей жизни.

Сегодняшнее чтение целиком посвящено теме грядущего возрождения Иерусалима. Конечно, приведённое здесь пророчество имело и вполне конкретный, исторический смысл: после указа Кира и возвращения репатриантов из Вавилона в Иудею город и Храм действительно был восстановлен, и, возродившись из руин, Иерусалим впоследствии стал крупным экономическим, политическим и культурным центром древнего Ближнего Востока. Но Исайя, как видно, говорит не только об истории. В центре его проповеди не возвращение народа, а возвращение Бога туда, откуда Его когда-то изгнали (ст. 8). Иезекииль в своё время видел, как Бог покидает Храм, где Ему уже не осталось места (Иезек. 11: 22 – 23); теперь Исайе было открыто, что Он снова вернётся туда, где когда-то стоял Его дом, который будет отстроен заново. Но Его возвращение не будет означать возвращения в прошлое. Теперь Он возвращается как Царь (ст. 7), а значит, наступает время торжества того Царства, о котором говорили уже допленные пророки. И новый Иерусалим становится центром этого Царства. Иерусалим Исайи Вавилонского — мессианский Иерусалим. Но он не перестаёт быть при этом вполне реальным, земным городом, стены и башни которого можно потрогать руками и по улицам которого можно ходить. Но речь идёт не только о новом городе, но и о новом народе (ст. 14 – 15). Община изгнанников становится тем остатком, о котором говорил уже Исайя Иерусалимский. А когда Бог возвращается в Свой дом и возвращает Свой народ на землю отцов, остаток, преобразившись, становится ядром нового, мессианского Израиля, появления которого, конечно, не ожидал никто из тех, кто когда-то изгонял евреев с земли отцов, будучи уверенным, что с мятежным городом покончено навсегда. И лишь тогда, когда всё это совершится, миру явится обещанный Богом Мессия.

Два аспекта бросаются в глаза в читаемом сегодня пророчестве Второисайи. Господь говорит о Себе, что Он — причина всего: «Я, Господь, первый, и в последних Я тот же». Персидский царь Кир, «муж правды», как называет его пророк, становится прообразом Мессии — Избавителя, потому что он совершает то, что определил Бог. И Своему народу, верующему в Избавителя, Святого Израилева, Бог говорит: «не бойся, ибо Я с тобою». Пусть народ Божий мал и слаб («червь Иаков, малолюдный Израиль») — сила не в этом. «Я с тобою», говорит Господь, «Я помогаю тебе». И это — единственная воистину надежная опора и защита.

И сегодня нельзя не задуматься еще об одном аспекте священного текста в русле, проложенном апостолом Павлом в 10-11 главах Послания к Римлянам. Слово Божие, которое мы читаем сегодня, звучит в то время, когда Израиль возвращается из рассеяния в Землю Обетованную и пытается вновь обосноваться в ней. Это встречает бурное противодействие тех народов, которые заселили Палестину, пока Израиль был в изгнании и рассеянии. «Это наша земля, мы живем в Палестине уже давно...», говорили они. С усердием, достойным лучшего применения, эти народы всеми средствами противились заселению Иерусалима и Иудеи.

Тогда, в конце 5 века до Р.Х., Господь сказал о них Израилю: «Вот, в стыде и посрамлении останутся все, раздраженные против тебя; будут, как ничто и погибнут препирающиеся с тобою... борющиеся с тобою будут как ничто, совершенно ничто». Быть может, поэтому ничего не получается у тех, кто противится существованию Израиля сегодня?

Раскрывая далее образ Мессии-Первосвященника, автор послания обращается к яхвистской и к иудейской традиции, для которой образ Мессии связывался не только с царским правлением, но и со священническим служением. Соответствующие цитаты из Книги Псалмов (ст. 5 – 6; см. соотв. Пс. 2 : 7 и 110 : 4) он реинтерпретирует в контексте широко распространённых в его времена в Церкви представлений о Христе как о живой Торе. Согласно общепринятым в первохристианскую эпоху как среди иудеев, так и среди христиан представлениям, Тора существовала уже до сотворения Богом мира, и тогда же был предопределён приход Мессии. Неудивительно, что слова о духовном рождении царя из Псалма 2 (в котором речь идёт, по всей вероятности, о Соломоне) были перенесены на Мессию, который, как и Соломон, должен был быть потомком Давида. Автор же послания дополнил традицию, связав извечность замысла Божия о Мессии с извечностью Торы, живым воплощением которой Мессия стал. Таким же образом реинтерпретирует он и традиционное сравнение Мессии с Мелхиседеком.

Мелхиседек уже в допленный период стал живым примером харизматика, благословившего человека Божия, Бога которого сам Мелхиседек не знал. И Мессия мог стать первосвященником лишь харизматически, ведь Он, как всем было известно, не должен был быть левитом, а первосвященник (как и всякий священник вообще) всегда был левитом по определению. И автор послания подтверждает это, сравнивая Христа с Мелхиседеком (ст. 1 – 6) и напоминая о том, что, став человеком и пройдя до конца свой земной путь, Он открыл Своим последователям возможность, которой не могли им дать «законные» первосвященники: возможность спасения (ст. 7 – 10).