Мысли вслух на18 Июня 2021

Слова Павла «не все мы умрём, но все изменимся» звучат таинственно. О какой же перемене говорит апостол? И как она связана со смертью? Учитывая упоминание «последней трубы», возвещающей, как нетрудно догадаться, страшный Суд, можно думать, что речь идёт о том преображении, которое ожидает каждого из нас в конце времён. Обычно фразу «не все мы умрём, но все изменимся» понимают в том смысле, что апостол предполагал скорое возвращение Спасителя во славе, до которого, как думал Павел, вполне могут дожить некоторые из его современников.

Но только ли это имеет в виду апостол? И как связана смерть с последним Судом? Самый простой ответ: в день Суда, «при звуке последней трубы», мёртвые воскресают, представая перед Богом вместе с теми, кому придётся жить в те дни. Всё так; но когда же началось воскресение? Сам Павел «первым из мёртвых» называет Спасителя, имея в виду, что именно Он воскрес первым, начиная Собой тот процесс, который завершится в конце времён. А как участвуют в этом процессе люди? Один из четырёх евангелистов, Матфей, упоминает о том, что в день крестной смерти Спасителя в Иудее раскрылись гробницы, из которых вышли воскресшие из мёртвых люди, которых видели многие из живших тогда в стране. Так кто же тогда воскрес первым? И в каком смысле называет Павел Иисуса «первым из мёртвых», т.е. первым из воскресших?

Быть может, дело тут вовсе не в хронологии? В самом деле, воскресение Спасителя было не чем иным, как зримым торжеством Царства над силами зла и смерти, над тем шеолом, который прежде раньше или позже овладевал каждым, и овладевал безвозвратно. Теперь духовный вектор нашего мира изменился: шеол отступил, уступив Царству. И первым тому свидетельством стали воскресшие в день крестной смерти Спасителя.

Его собственное воскресение подтвердило: обещанный Мессия пришёл, Царство здесь, смерть побеждена и окончательное торжество Царства — вопрос лишь времени. А что же люди? Они, как видно, участвуют в процессе становления Царства в нашем преображающемся, но ещё не преображённом до конца мире. На таком фоне слова «не все умрём» вполне могут относиться не только к тем, кому придётся жить в последние дни существования старого мира, но и к тем, кто приобщился в той или иной мере к жизни Царства на всём протяжении его истории в нашем преображающемся мире.

Как видно, всякий, имеющий отношение к Царству, уже не принадлежит смерти, он не умирает, но и полноты жизни Царства обрести не может до момента полного его, этого Царства, торжества. Но есть в нашем преображённом пока что лишь отчасти мире и люди, Царству непричастные вовсе. Вполне возможно, что их судьба будет такой же, какой была судьба всех людей, живших до прихода в мир Спасителя: шеол, отступивший, но ещё не исчезнувший до конца, а затем, в последний день, воскресение с тем, чтобы, представ перед Богом, и они тоже могли бы сказать своё «да» или своё «нет» Ему и Тому, кто принёс Царство в мир.

Сейчас в большей части цивилизованного мира только и разговоров, что о единстве. Называют это единство по-разному: кто-то просто и без обиняков говорит, что "вместе мы сила", кто-то борется за или против глобализации, кто-то молится о единстве Церкви, кто-то размышляет над глубинным стремлением человека к жизни с другими и "сопричастности". Некоторые только размышляют, а кто-то даже пытается что-то построить - создает организации, союзы и советы. В общем, тема актуальная. Только если попробовать всех людей, этим делом занятых, собрать вместе и предложить им договориться о том, каким должна быть эта искомая общность, то начнется такое! И все потому, что несмотря на общее стремление, каждый все равно тянет одеяло на себя. Каждый видит единство по-своему и места распределяет согласно собственным представлениям. И возможно, что никогда люди договориться о форме не смогут. Потому что настоящее единство - это то, о чем просит для нас у Отца Иисус. Такое единство, которое по-человечески достичь невозможно - единство Троицы. Настолько близко, как близки и едины лица Троицы, мы даже подпустить к себе не в состоянии, не говоря уже о том, чтобы постоянно находиться в такой "сопричастности" - когда мы и разные, и одно. Однако именно этого от нас ждет Бог. И именно Он может сделать это реальностью. Только этого надо действительно хотеть.

«Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» — говорит нам Господь сегодня. Как это может быть — как свет может быть тьмой? Вот одно из возможых толкований: речь идёт о том, что свет для нас, что мы выбирает в качестве света. Если мы считаем светом уютный полумрак, а то и мрак, то что же тогда тьма? Если мы не выходим на свет заповедей Христовых, а предпочитаем местное освещение избранных правил, то каковы наши шансы увидеть что-то дальше своего носа? Что для нас свет? Свет Христов, который просвещает всех и всё, или что-то другое?

На Иудею напали очень сильные враги, образовавшие союз против царя Ахаза. Царь в панике, а Бог через пророка Исаию предлагает Свою защиту, нужно только поверить Ему. Для укрепления веры Бог даже готов дать знамение (что для Него не очень обычно — см. Мк. 8:12), но Ахаз не хочет о нем попросить. Тем не менее, Бог дает пророчество о грядущем спасении, связанном с рождением некоего Младенца с очень значимым именем Еммануил (С нами Бог). Последующие пророчества Исаии и других пророков будут уточнять этот образ Младенца — Мессии — Спасителя так, что человечество оказывается приготовленным к Рождеству Христа. Опять мы видим, как Божьим ответом на человеческое зло (война, страх, неверие) становится побеждающее добро — рождение Сына Человеческого.

Апостол Павел, как любящий отец, переживает за коринфскую общину, основанную им. По-отцовски трогательно он хвалится перед Македонянами их усердием в помощи Иерусалимской церкви и в тоже время тревожится, как бы похвала эта не оказалась тщетной. Он упрашивает братьев, помогающих ему, заранее пойти в Коринф, чтобы подготовить все, «дабы возвещенное уже благословение ваше было готово, как благословение, а не как побор», — так Апостол объясняет заблаговременный приход братьев в Коринф (5). Чтобы поддержать Коринфян, Павел пишет им, насколько такое служение необходимо: оно «не только восполняет скудость святых (членов христианской общины в Иерусалиме — И.Ш.), но и производит во многих обильные благодарения Богу» (12).

Апостол Павел желает также, чтобы служение, в котором они принимают активное участие, стало для самих дающих благословением Божьим. Чем более щедро раздаешь, тем более обогащаешься. Дар свободный, непринужденный, по словам Апостола, подобен семени, которое принесет плод в свое время. И «кто сеет скупо, тот скупо и пожнет, а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет» (6). Через этот простой парадокс Павел напоминает Коринфянам о тайне присутствия Бога, достаточно сильного, чтобы обогатить всякого благодатью (8).

Есть в Книге Чисел, так же, как и в Книге Левита взгляд на скверну, который напоминает взгляд на заразную болезнь: скверна распространяется от одного человека к другому сама собой. Как инфекция. Более того: скверна, опять же подобно инфекции, может передаваться от одного человека к другому даже через осквернённые предметы. Что это: наивность древнего человека, вошедшая в Библию? На первый взгляд может показаться именно так, особенно на фоне тех дояхвистских и добиблейских представлений, которые мы находим в древнем мире и которые корнями уходят в эпоху предыстории.

В те времена на скверну смотрели именно как на своего рода болезнь, только не физическую, а, скорее, метафизическую, как назвали бы мы это сегодня: скверна поражала душу человека так же, как инфекция — тело, и человек впускал в себя нечто такое, что не было физической болезнью, но убивало порой не менее эффективно, чем в те же времена чума или холера. Наивность? Может показаться и так. Однако на деле всё не так просто, если вспомнить, что речь идёт о падшем человечестве и о дохристианских временах. Падшее человечество заражено смертью.

Изначально, до падения, человеку вовсе не обязательно было умирать, смерть была ему известна, но не имела отношения к его собственной жизни. После падения человек узнал смерть как часть собственной жизни, как наследственную болезнь, с которой мы все рождаемся в этот падший мир. Падший человек склонен к смерти, а падший мир в неё погружён. После прихода Христа всё изменилось — теперь смерть уже не всевластна, как это было прежде. Прежде же смерть была последним словом падшего мира, ею всё заканчивалось, и она всех уравнивала.

Жизнь до прихода Христа была в нашем мире не правилом, а исключением, тем счастливым для человека исключением, которое не было сообразно его собственной природе и потому не могло длиться долго. Скверна и была этим повседневным и универсальным проявление смерти — она порождала грех и сама порождалась грехом, но она порождала также болезни, распад всякого рода, вообще то, что мы сегодня назвали бы энтропией во всех возможных её проявлениях.

Человеческая природа после падения была сообразна смерти больше, чем жизни — и она подхватывала смерть, как только с ней соприкасалась. Для падшего человека соприкосновение со смертью в любой её форме было тем же, чем для человека с ослабленным иммунитетом вхождение в туберкулёзный барак: никаких шансов выжить у него не оставалось. Отсюда такая, могущая нам показаться преувеличенной, боязнь всякой скверны: ведь соприкосновение с ней было для яхвиста равнозначно соприкосновению со смертью и с невозможностью богообщения.