Мысли вслух на21 Сентября 2021

Что означают слова Варуха об «огорчении Иерусалима»? То, что говорит пророк о Боге, в общем-то, понятно: о том, что народ Божий забыл Того, Кто сделал его народом, говорили многие пророки. А что такое «огорчение Иерусалима»? Можно, конечно, было бы думать, что речь идёт о Храме, который был местом присутствия Божия, и те мерзости, которые порой происходили в городе, по сути, перед лицом Божиим, конечно, радости Ему не доставляли. Но только ли в этом дело? Достаточно вспомнить, какой была общая и духовная обстановка в городе незадолго до вавилонского нашествия. Ни о каком раскаянии, ни о каком обращении не было и речи. Всеми, наоборот, овладело некое, совершенно поразительное, духовное и житейское легкомыслие, так, что никто из жителей не принимал всерьёз нависшей над городом опасности, легко поддаваясь на обещания во множестве появившихся в городе «пророков», обещавших чудесную победу над всеми врагами. А основой для таких умонастроений стала дурно понятая и извращённая яхвистская традиция. Корни проблемы, по-видимому, уходили во времена тех гонений, которые обрушились на последователей Исайи Иерусалимского (их называли иногда «бедняками») во время правления Манассии. Тогда яхвистская община города, по сути, разделилась на две части, из которых одна поддержала власть, а другая оказалась гонимой. Такое предательство единоверцев, разумеется, не осталось без духовных последствий: на протяжении последующего столетия духовный уровень яхвистской общины Иерусалима довольно заметно и резко упал. Элементом массового религиозного сознания в это время стали древние, ещё дояхвистские, предания о зачарованных стенах города, которые выдержат любую осаду, уверенность в собственном правоверии, в том, что Бог никогда не оставит Иерусалим, который после проведённой Иосией религиозной реформы стал единственным на земле местом, где были возможны яхвистские жертвоприношения. При всём этом жители города ощущали себя наследниками, носителями и продолжателями великой традиции, восходящей к Моисею и Давиду, полагая, что для этого достаточно лишь родиться евреем и несколько раз в году приходить в Храм для совершения положенных жертвоприношений, завершавшихся пышным и весёлым празднованием. Такое вырождение действительно великой традиции, превращение священного города в карикатуру на самого себя, естественно, не могло доставить радости ни Богу, ни тем немногим праведникам, которые ещё оставались в Иерусалиме. На таком фоне катастрофа, постигшая Иудею, становится событием вполне закономерным: ничего другого при том духовном состоянии народа, в котором он пребывал накануне Вавилонского плена, ожидать не приходилось.

Слова Спасителя о том, что никто из тех, кто хоть как-то поучаствовал в жизни Мессии или кого-то из Его последователей, не остаётся без награды, вселяют надежду. Получается, что вариантов участия в жизни Церкви может быть очень много, и к ней могут оказаться причастны люди, которых никто и не знал как христиан: ведь каждую чашу воды не отследишь, да и не нужно их отслеживать.

Иисус указывает на такой подход как на вполне универсальный: участие в жизни того или иного человека, даже минимальное, означает приобщение его жизни. Речь, разумеется, идёт об осознанном участии, а не о случайной встрече: ведь даже для того, чтобы дать человеку воды, на него надо, как минимум, обратить внимание и захотеть ему помочь, притом захотеть так, чтобы желание не пропало за то время, пока наливаешь воду в чашу.

Вот такое осознанное участие в жизни жителя Царства и приобщает человека к Царству. Казалось бы, одного поступка тут мало, их должно быть больше, нужна некая последовательность, иначе выбор окажется не окончательным, временным: сегодня участвуешь в жизни одного человека, завтра — другого, сегодня поддерживаешь с кем-то отношения, завтра — нет.

Здесь, однако, речь идёт лишь о возможности, которые открывает первое приобщение. Царство ведь целиком строится именно на отношениях, отношения составляют его основу, его несущие конструкции — отношения жителей Царства между собой, их отношения с Богом и со Христом, наконец, отношения Христа со Своим небесным Отцом как главная духовная опора Царства. Включение в контекст этих отношений, хотя бы на уровне одного поступка, на уровне чаши воды — возможность войти в Царство до конца. Разумеется, такое включение — лишь первый шаг, но Бог использует любую возможность, чтобы спасти человека, и чашу воды, протянутую одному из жителей Царства от всего сердца, Он несомненно использует в полной мере.

Апостол Павел говорит нам сегодня, что цель учительства в Церкви — чтобы «в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» пришли мы все. Иногда мы думаем, что познание Христа — это для избранных, для учителей, монахов... На самом деле для того и существует Церковь — чтобы Господь открывал нам Себя. Открывал в таинствах, в Своём слове, в учении Церкви и в братском общении. Господь даёт Свои дары, чтобы ими пользовался каждый — не только тот, кому дан дар, но и все, кто находится рядом с ним. И каждый из нас призван стремиться к познанию Господа, зная, что даже если у меня нет дара разумения или учительства, этот дар есть у кого-то в Церкви, и дан он в том числе и для меня.

Сегодняшнее чтение не совсем обычно по смыслу и по содержанию. Начинается оно достаточно неожиданно: пророк называет помазанником Божиим Кира Великого, правителя Персидской империи (ст.1). Конечно, Кир сыграл важнейшую роль в исторической судьбе еврейского народа, его победа над Вавилонией открыла изгнанникам путь на землю отцов, и именно указ Кира положил начало процессу репатриации вавилонских евреев в Иудею. Неудивительно, что Исайя рассматривает победу Кира как событие провиденциальное, видя главный смысл происходивших тогда на Ближнем Востоке военных и политических перемен в том, что они дали возможность евреям вернуться и восстановить город и Храм (ст. 2 – 10). На первый взгляд может показаться, что такой подход к рассмотрению великих исторических событий несколько сужает перспективу. Но она тут же и расширяется пророком до вселенских масштабов: ведь уже в следующем пророчестве (ст. 11 – 25) перспектива эта становится мессианской. Исайя прекрасно понимает, что возвращение евреев на землю отцов не самоцель, и даже восстановление Иерусалима и Храма нельзя ещё считать исполнением древних пророчеств. Пророчества исполнятся тогда, когда придёт обещанный Богом и предсказанный пророками Мессия. А в такой перспективе все исторические события, даже великие, действительно оказываются лишь прелюдией к чему-то главному, ради чего и существует вся мировая история. И Киру, несомненно, пришлось сыграть тут очень важную роль, инициировав процессы, положившие начало новому этапу истории народа Божия. Конечно, сам Кир, скорее всего, ничего этого не знал. Но он, по-видимому, понимал, что, если народ сумел на протяжении нескольких десятилетий сохранить свою веру, сохранить несмотря на то, что он оказался лишён не только своей земли, но и своих алтарей, то этот народ заслуживает уважения, а значит, заслуживает того, чтобы ему вернули и то, и другое. Понятое так, решение Кира было и разумным, и справедливым, став частью плана Божия. И пророк вполне обоснованно называет его помазанником, человеком Божиим. Кир не принадлежал к народу Божию и, наверное, мало что знал о Боге Израиля. Но волю Бога Израиля он исполнил.

Заключительная часть слов Господних к Иову содержит красочное описание дракона, от жара которого закипают морские глубины. Впрочем, распространенное толкование утверждает, что речь идет о крокодиле – этот зверь, которому поклонялись египтяне, казался иудеям мощнейшим из тварей. Скорее всего, египетское обожествление крокодила было для автора важным аспектом. 17-й стих, в Синодальном переводе звучащий: «Когда он (крокодил) поднимается, силачи в страхе», - с большим основанием должен звучать: «Страшатся его появления даже боги». Таким образом, сила Творца, сотворившая крокодила и превозмогающая его распространяется и на языческих богов, которые тем более ничто перед десницей Всемогущего.

Наиболее существенными в 41-й главе являются 2-й и 3-й стихи, в которых Господь провозглашает Свою неподвластность ничему и никому в мире. Несмотря на некоторые различия в переводах, относящих часть текста этих стихов к силе не Господа, а крокодила, заключительная мысль выражена вполне однозначно. «Все под небесами – Мое», - говорит Господь. И снова важно обратить внимание, что это – ответ на сетования Иова, на его скорбь о том, что он отринут от руки Божьей. Все, в том числе и судьба Иова, принадлежит Богу. Нет ничего, что могло бы противостоять управляющей миром силой Творца; следовательно, если в жизни Иова и произошло все то, что произошло, – тем не менее, судьба его по-прежнему в руках Божьих.

Господь не дает Иову ответа по существу; более того, Он даже не утверждает, что такой ответ существует. Казалось бы, можно было бы сказать хотя бы о том, что Иов страдает потому, что сделался участником борьбы Бога с сатаной, клеветавшим на Бога и на Иова. В сущности, роль Иова выглядела бы вполне почетной… Но Бог не говорит ничего этого; для автора книги Иова сочинять и вкладывать в уста Господни ответы подобно рода означало бы пытаться рационально изъяснять тайну – но автор слишком мудр для этого. Таким образом, суть ответа Господа – в самом ответе, в том факте, что Иов не забыт Им.

Требование знаков и чудес Иисус называет «фарисейской и саддукейской закваской». Нередко это понимают как упрёк в лицемерии, в неискренности — и в некоторых случаях неискренность и лицемерие действительно были налицо. Не всегда, однако, речь шла именно об осознанном лицемерии, как мы понимаем его сегодня. И саддукеи, и фарисеи были в первую очередь религиозными людьми. Саддукеи были несколько либеральнее, они признавали священным текстом исключительно Пятикнижие, у них не было разработанного учения о воскресении и чёткой мессианской концепции, но они всё же были ортодоксальными яхвистами во всём остальном, в том числе и в том, что касается практического соблюдения Торы.

Фарисеи признавали священными, помимо Пятикнижия, ещё пророческие книги, Священное Писание для них — «Закон и Пророки», у них была чёткая мессианская концепция и более-менее разработанное учение о всеобщем воскресении, однако при всех своих расхождениях с саддукеями фарисеи всё же не считали их неправоверными, тем более, что храмовая священническая верхушка придерживалась, в основном, именно саддукейских взглядов. Объединяло же саддукеев и фарисеев именно то, что и те, и другие были религиозными людьми — одни более искренне и убеждённо, другие менее, а иные и чисто формально, как всегда бывает в религиозной среде. Именно поэтому и требовали фарисеи знаков — им нужно было проверить Иисуса и всё, что Он делает, на соответствие своим мессианским концепциям. Вписать Его в свою религиозную систему.

Он же ни в какую систему вписываться не собирался — не для того, разумеется, чтобы досадить религиозным людям, а потому, что просто не мог в неё вписаться. Царство не вмещается ни в какие мессианские концепции, оно больше любой системы, какую мог бы изобрести человек, больше всего, что могло бы представить человеческое воображение. Да и всякое вообще откровение, даже менее масштабное, всегда больше любой религиозной системы, какую мог бы придумать человек.

Больше даже не в смысле масштабов — хотя и в этом отношении откровение, как правило, превосходит человеческий ум, — а в смысле той духовной динамики, той жизни, по сравнению с которыми даже гениальная схема, созданная человеком, будет не более, чем их статическим срезом. Уместить в этот плоский и плоскостной срез живую духовную жизнь совершенно невозможно, можно в лучшем случае на неё лишь намекнуть, но религиозное сознание упорно пытается свести к нему жизнь как таковую. Вот это стремление, эту логику и называет Иисус «закваской фарисейской и саддукейской», предостерегая от неё Своих учеников.