Мысли вслух на4 Декабря 2022

Мы понимаем и хорошо чувствуем всю гамму наших нежных чувств к детям и нас не удивляет, что Господь тоже любит их и хочет, чтобы их к Нему приносили. Но кроме этого чисто витального аспекта у сегодняшнего текста есть аспект глубоко философский. Чтобы понять его обратимся к фрагменту из Нобелевской лекции Иосифа Бродского. «Всякая новая эстетическая реальность уточняет для человека реальность этическую. Ибо эстетика – мать этики; понятие "хорошо" и "плохо" – понятия прежде всего эстетические, предваряющие понятия "добра" и "зла".

В этике не "все позволено" потому, что в эстетике не "все позволено", потому что количество цветов в спектре ограничено. Несмышленый младенец, с плачем отвергающий незнакомого или наоборот, тянущийся к нему, отвергает его или тянется к нему, инстинктивно совершает выбор эстетический, а не нравственный. Эстетический выбор – индивидуален, и эстетическое переживание – всегда переживание частное. <...> Дело не столько в том, что добродетель не является гарантией шедевра, сколько в том, что зло <...> всегда плохой стилист. Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его царственный выбор, тем он свободнее – хотя, возможно, и не счастливее».

Нам очень важно отметить в этих словах две вещи: младенец делает эстетический выбор, ибо не знает этики, и, в определенном смысле, этика зависима от эстетики. Вот почему «таковых есть Царствие Божие». Это нам понять гораздо труднее, чем нежные чувства к детям, наши и Иисуса. Нам так трудно дается освоение этических норм христианства, а ведь дети еще не прошли этого тернистого пути, так почему они оказываются впереди нас? Но вот ответ Иосифа Бродского. Действительно на каком-то глубинном уровне эстетика прежде этики, по сути только недостаток подлинной эстетики в этой земной жизни и определил необходимость этики. Этика неизбежно связана с нашим страданием, потому что запрещает нам то, чего нам очень порой хочется, и это уже есть свидетельство ее земной «этиологии». Подлинная эстетика не несет в себе никакого страдания и является отзвуком Небесного. И именно дети, не знающие еще, просто не наученные еще этике, до какой-то определенной поры еще имеют чувство подлинной эстетики.

Отметим еще одну мысль Бродского: «Эстетический выбор – индивидуален, и эстетическое переживание – всегда переживание частное». Это тоже выводит нас на уровень детскости. Потому что этика – по сути это нормы внутрисоциального существования, существования взрослых людей, а дети, пока мы не отдадим их в детский сад, и еще какое-то время после этого, существа в высшей степени индивидуальные просто потому, что с социумом они не имели дела. Но сколько в этой индивидуальности богатства, если бы такой была наша молитва к Богу. А потом они приносят вам из сада или школы то, что говорят другие дети или воспитательница, учительница и так далее, потом им уже страшно быть не такими как все. Что-то такое есть и в нашей жизни в Боге, какое-то школярство, и если сказано что когда и как читать, то мы то тогда и так читаем и думаем, что молимся. А на самом деле молитва это тяжелейший труд по отысканию подлинного Лица Бога, да, об этом многие помнят, но и своего подлинного лица. Нельзя об этом забывать. И очень часто оказывается, что искать его нужно в своем раннем детстве.

В сегодняшнем апостольском чтении апостол Павел напоминает о скинии первого, Синайского завета и о ковчеге завета. С глубокой древности «Святое святых» той, первой скинии, и ковчег завета, и богослужебная утварь ее стали восприниматься, наряду с собственным смыслом, как прообраз Пренепорочной Девы, пророчество о Ней. И этот прообраз вошел в самую глубину сознания и богословия Церкви. Мы называем Матерь Божью Скинией, вместившей Невместимого Бога и ковчегом святыни Нового Завета. Мы говорим, что, как златой сосуд с манной, Она вместила в Себя Хлеб жизни.

Существенно, что скиния, «Святое святых» и ковчег завета были в Ветхом Завете величайшим даром Божиим, осязаемым знаком Его милости к Своему народу. Поэтому им подобало величайшее почитание со стороны всех людей. И, читая сегодня эти слова послания к Евреям, мы не можем не думать о том, что таким даром милости Вседержителя для нас является ныне Сама Его Пречистая Матерь. И почитание Ее, как святыни Завета, - удивительный источник радости для нас, потому что в Ней, как в скинии Завета, мы встречаем Бога.

«Росток», «ветвь» — так обычно называет Мессию Исайя Иерусалимский. Праведный правитель — таким видит Мессию пророк. Проще всего было бы сказать, что Исайя повторяет в этом случае то, что говорили до него пророки прежних времён. В самом деле, мысль о том, что во главе народа Божия должен стоять праведный, Богом поставленный вождь, который будет судить народ на основании Богом же данного закона, была высказана духовными лидерами пророческого движения ещё во времена Судей, до избрания первых царей. Но только ли в традиции дело? Царство Божие не от мира сего — так скажет, придя в мир, Сам Спаситель.

Но ведь «не от мира сего» не означает «вне мира». «Не от мира сего» означает «не по законам этого мира». Не по законам этого мира потому, что все его законы искажены грехом, в котором лежит падший мир. Но ведь задуман-то этот мир Богом был как Его Царство! И если сейчас он не таков, то только потому, что в какой-то момент что-то в нём пошло не так, как было задумано Богом. А Бог решил исправить это. Он Сам Царь мира.

«Благословен Ты, наш Господь, Царь вселенной» — так начинается большинство еврейских молитв. Значит, и над народом Божьим тоже должен быть праведный Царь, а сам этот народ должен явить миру образец праведного Царства. Царство же для древних — в первую очередь подданные, а не территория, отношения, связывающие его жителей, а не земли, на которые распространяется власть царя. У царя может не быть своей земли, но не может не быть подданных. Земля же — дело наживное, её можно и завоевать.

А вот способы удержать подданных в своей власти у каждого царя свои. Тот Царь, о котором говорит Исайя, удерживает их праведностью и верностью Богу (в Синодальном переводе праведность названа правдой, а верность истиной). Это та самая праведность, которая позволяет справедливо решать судебные дела бедняков. Казалось бы, земной суд земного правителя, но… Едва ли найдётся на земле правитель, который сумел бы справедливо, никого не обижая, разрешить проблемы всех бедных, несчастных и обездоленных. Обычному человеку, пусть и преданному Богу всем сердцем, такое не под силу.

И тут за образом царя земного, пусть и праведного, проступает образ другого Царя. Царя, чьё Царство «не от мира сего». Царя, Который не связан никакими земными ограничениями, ограничениями падшего мира, лежащего во зле. Царя, Который один может завершить то дело, которое пытались иногда начать делать в этом мире правители, стремившиеся к праведности. Царя, Который и саму эту праведность явит миру в полноте, недоступной обычному человеку.