Мысли вслух на5 Сентября 2024

Эти слова обращены к персидскому царю Киру, который, завоевав Вавилон, отпустил пленных иудеев на родину; так закончился Вавилонский плен. Единственный язычник в Библии, названный «помазанником», Кир исполнил волю Божию, хотя и не знал Бога. Зато Бог знал его, и знал «по имени», то есть всю его сокровенную сущность. Потому что язычник Кир — возлюбленное творение Божие, как и каждый человек. И вот отношение Бога к не знающему Его человеку: «Я... почтил тебя».

Бог знает нас... Власть Его простирается на нашу жизнь, не нарушая нашей свободы, но и не выпуская никого из Своей спасительной десницы. Поразительная милость, на которую способен только Отец.

Бог почитает нас... Не только верующих, знающих Его, но и неверующих.

В Евангелии Господь говорит: «как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (Мф. 24:27). Апостол же Павел в послании к Коринфянам говорит: «Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (2 Кор. 4:6). Новый Завет — не тайное учение, проникнуть в которое дано лишь избранным. Он и не замкнутый клан, отторгающий чужаков. Новый завет — не список требований, устанавливающий шкалу добра и зла исходя из глубины человеческого падения. Новый Завет — не идеология, формирующая душу и разум своих приверженцев. Он даже и не образ жизни, предлагающий получение одних плодов в обмен на отказ от других. Это свет, засиявший, как молния, от края неба до края. Свет, в котором все видно: истина и ложь, добро и зло, жизнь и смерть. Свет, засиявший в лице Иисуса Христа. Не то, чтобы во мраке было хуже жить — темно, страшно и холодно. Практика показывает, что вне этого света жизнь просто невозможна.

Как видно, ужас оказывается довольно типичной реакцией со стороны тех, кто видит совершаемые Иисусом чудеса. Но cмысл этой реакции оказывается в разных случаях неодинаковым. В принципе, ужас, точнее, священный трепет является самой естественной реакцией человека на близость Бога, она во все времена была примерно одинаковой, и первым из упоминающихся в Библии персонажей, кто этот ужас пережил, был Авраам.

Но духовная наполненность того священного трепета, который охватывает человека в присутствии Божьем, во многом зависит от самого человека, от его отношений с Богом. Конечно, если Бог открывается человеку только как сила, человек трепещет именно от ужаса, от ужаса конечного существа перед бесконечной, а значит, абсолютно его превосходящей, силой. Наверное, именно таким и был ужас Авраама: ведь тогда Бог ещё только делал первые шаги навстречу человеку, о близости Царства тогда ещё не могло быть и речи. Иное дело евангельские времена, когда, по слову Спасителя, Царство «приблизилось», приблизилось потому, что Он Сам принёс его в мир.

Того ужаса перед неведомым, который был у Авраама, у современников земного служения Иисуса, казалось бы, быть не могло: ведь опыт Божией близости и Божией любви насчитывал к тому времени уже не одно столетие. Но, как видно, опыт этот во все времена оставался уделом меньшинства, того остатка, о котором говорили пророки. И многих, видящих в совершаемых Спасителем чудесах только проявления чудовищной, сверхчеловеческой силы, эти чудеса ужасают.

Но есть и иная реакция, реакция Петра, которого ужасает не чудо, а собственный грех, собственное несоответствие Тому, перед Чьим лицом он оказался. Такой ужас свойствен всякому духовно трезвомыслящему человеку, который не строит иллюзий насчёт собственной духовной жизни. Здесь доминирует не страх перед неведомым и не ужас перед подавляющей человека силой, а понимание собственной ответственности перед той полнотой присутствия Божия, которую предполагает открывающееся Царство. Ответственность, без которой не может быть никакой духовной жизни. И, уж конечно, никакой жизни в Царстве.

Сегодняшнее чтение посвящено одной из важнейших тем пророческой проповеди — теме Нового, мессианского, завета. Уже Исайя Иерусалимский связывал выделение остатка с мессианской перспективой, считая остаток мессианской общиной. Иеремия, как видно, разделяет этот взгляд: для него возвращение народа из плена означает не только формирование остатка, но и кардинальное обновление отношений между Богом и Его народом, которое Исайя относил к мессианской эпохе. Начинается оно с формирования в народе нового типа религиозности, который сегодня мы назвали бы персоналистическим (ст. 29–30).

До плена религиозное сознание народа было в значительной мере коллективистским, отдельная личность нередко растворялась в народе, разделяя его судьбу, а представление о том, что дети отвечают за грехи отцов, было общераспространённым. Иеремия же указывает на то, что наступят времена, когда всё будет иначе, когда перед Богом за свои дела каждый будет отвечать сам. Это было чрезвычайно важно, ведь речь шла об отношениях человека с Богом, где никакому коллективизму места нет: отношения Бога с каждым человеком совершенно уникальны, и никто не может полноценно общаться с Ним, прячась за других. Особенно же актуально звучало сказанное на фоне того, что говорил Иеремия о Новом завете.

Под Новым заветом пророк подразумевает, прежде всего, кардинальное обновление отношений между Богом и Его народом. Если раньше Тора («закон») была выбита на камне, то теперь она будет написана в сердце каждого (ст. 31–33). Ситуация, как видно, меняется принципиально: прежде Тора была законодательством, с которым каждый должен был соотносить свою жизнь и свои поступки; теперь она становится чем-то внутренне присущим человеку, не только становясь основой для отношений человека с Богом, но и полностью определяя его духовную жизнь. Не случайно эта внутренняя Тора не требует уже познания и изучения в традиционном смысле слова (ст. 34): ведь теперь каждый получает тот духовный стержень, который позволяет выстроить собственные отношения с Богом, узнав Его лично.

Такое личное богопознание обновляет человека, и потому пророк с полным основанием мог назвать подобного рода отношения Новым союзом, или Новым заветом. Очевидно, для Иеремии Новый завет связан не с новой религией, а с новым качеством отношений между Богом и народом Божиим, которое превращало его в народ-общину. Ведь в общине каждый сохраняет свои неповторимые отношения и с Богом, и с людьми, а единство общины перед Богом не разрушает этой неповторимости. Только так и может человек войти в Царство: ведь для Царства одинаково важны отношения каждого как с Богом, так и с ближним.

Священный трепет перед Всевышним для Иова является содержанием повседневной жизни; он всеми силами стремится исполнять Его заповеди. В заключительной части своей речи Иов перечисляет то доброе, что он делал, не для того, чтобы требовать воздаяния (здесь позиция автора книги расходится с общепринятыми представлениями эпохи). Иов говорит о том, что гибель беззаконных страшит его, но он принял бы такую участь, если бы знал за собой нарушение закона. Что же такое он сделал, что Бог так покарал его?

Иов вновь требует, чтобы кто-нибудь объяснил ему причину его бедствий, показал бы, в чем именно он погрешил против воли Божьей. Он вновь и вновь повторяет свои уже высказанные мысли, вновь и вновь взывает к Богу, чтобы Он ответил ему. Читатель книги слышит эти многократные повторения, зная сюжет, который автор сообщил ему в прологе. Противоречие между настоящей (согласно сюжету) причиной страданий Иова и тем, как сам Иов переживает происшедшее, в конечном итоге ставит вопрос о том, существует ли вообще связь между человеческим страданием и грехами человека. Для Ветхого завета эта связь, казалось бы, очевидна, – но автор книги, тем не менее, считает нужным осмыслить ее применительно к отдельной личности.

Благоденствие беззаконных, о котором не раз на протяжении дискуссии говорил Иов, не менее самого страдания Иова заставляет усомниться в том, что грех влечет человека к гибели. Это раскаленное недоумение автора в первую очередь свидетельствует о том, что все не так просто, как казалось людям. В первую очередь, невозможность рационального объяснения того, почему праведные страдают, а беззаконные благоденствуют – а бывает и наоборот! – для автора книги обозначает тайну страдания, такую же непостижимую, как тайна божественной любви. Книга Иова говорит об этой тайне в рамках своего сюжета, и поэтому ее весть не вполне совпадает с тем, что отчасти открыто пророкам и будет в полноте открыто в Крестной Жертве Сына Божьего. Но для духовной истории человечества было принципиально важно, что осязаемые, зримые земные плоды праведности и беззакония перестают быть для ее читателя аксиомой. В этом книга Иова предваряет Откровение Божье в Иисусе Христе.

Но этим не ограничивается значение книги. В речах Иова автор выводит на первый план другое, незримое содержание страдания. Для Иова мучительно не только (а может быть, и не столько) обилие выпавших на его долю несчастий, но, в первую очередь, невозможность ясных и прямых отношений с Богом. Пропасть между Богом и Иовом, непереходимая для последнего, делает его положение таким отчаянным. И совершенно очевидно, что на месте Иова может оказаться каждый, и каждый окажется оторванным от Бога, погребенным во мраке и молчании. Вот где предстоит развернуться главному сюжетному повороту книги, ее ключевому откровению.

Нам трудно представить себе коллизию, выпавшую на долю царя Артаксеркса. В самом деле, что делать, если его указ был издан под влиянием "вредителя"-царедворца, сам царь не согласен с этим указом, а отменять указы царя нельзя? Во всяком случае, современный мир, знающий, что никто не застрахован от ошибок, смотрит на вещи много проще. В значительной степени здесь сказывается благотворное влияние библейского монотеизма, исповедующего, что никто не свят, как только один Бог.

Впрочем, Артаксеркс с честью выходит из испытания, разрешая иудеям вооруженное сопротивление исполнению его же, Артаксеркса, неотменимого указа. Впоследствии Господь Иисус Христос с иронией скажет, что сыны века сего в своем роде догадливее сынов царства...

Обращает на себя внимание весьма существенное замечание, которое делает автор книги в последних стихах главы. Многие жители страны, пишет он, стали иудеями, потому что увидели, что некая незримая сила защищает их. Столь внезапное изменение судьбы избранного народа окружающими язычниками воспринимается как свидетельство спасающей десницы Бога Израилева. Об этом ранее говорили некоторые пророки; это вмешательство Бога в судьбу людей становится причиной появления праздника.