Мысли вслух на19 Июля 2025

Говоря о взаимоотношениях христиан между собой, Павел особо обращает внимание на то, чтобы избегать амбиций и тщеславия. Конечно, и во всяком деле амбиции и тщеславие приносят больше вреда, чем пользы. И то, и другое может побудить человека к активности и даже иногда заставить его быть результативным. Но принесённая человеком в таком состоянии польза обычно с лихвой перекрывается тем дисбалансом, которые его амбициозность и тщеславие вносят в общее дело и в командную атмосферу.

Однако апостол имеет в виду не только этот аспект проблемы. Дело ещё и во внутреннем, духовном состоянии человека. Не случайно Павел упоминает то, что на русский язык переводят обычно как «смиренномудрие»: умалившийся, ставший маленьким и незаметным интеллект. И дело тут не в том, что апостол против разума, что ему претит интеллектуальная активность как таковая. Он просто понимает: никакую активность человека нельзя пускать на самотёк, в том числе и активность интеллектуальную. А когда дело касается споров и дискуссий, то именно и особенно интеллектуальную.

В самом деле: интеллект, как и любая психическая способность человека, — феномен чисто природный. Если говорить о внутренней жизни человека, то духовной её составляющей можно считать одну лишь волю. Именно воля, интенция и определяет духовное состояние человека и его духовную активность. А интеллект, так же, как и чувства, связан с чисто природными, психическими процессами. Природа же, как известно, пустоты не терпит, и любая природная субстанция заполняет всё доступное ей пространство. И эмоции, и воображение, и интеллектуальные построения, если дать им волю, могут целиком захватить внутренний мир человека. И тогда перестаёт быть важным всё, что оказывается за их границами: ближний, обсуждаемая проблема как таковая, даже сама реальность.

Призыв в дискуссии поставить ближнего выше себя — всего лишь способ ограничить самодовлеющую интеллектуальную активность, вывести волю человека за её границы. И дело тут не только в ближнем, которого легко не заметить. Дело ещё и в том, что, увлекшись своей внутренней активностью, легко не заметить даже самой жизни. В том числе и жизни Царства. А это уже вопрос спасения, пренебрегать которым смертельно опасно.

У еврейского народа, как и у всякого народа на земле, есть своя история, отчасти обусловленная теми же общественными законами, которыми вообще обусловлена история всех народов. Но помимо этой истории, общей всем, еврейский народ, как народ Божий, является частью ещё одной истории — истории Завета, истории тех отношений Бога со Своим народом и с человечеством в целом, которые представляют собой внутренне единый духовный процесс. Еврейский народ в этом процессе оказывается той самой осью, на которой всё держится и вокруг которой всё вращается.

И в таком качестве он сохранится навсегда, до второго пришествия. Но не каждый рождённый евреем автоматически оказывается Божьим человеком. Да и история Израиля говорит о том, что границы народа Божия и еврейской нации совпадали далеко не всегда. Собственно, только после Вавилонского плена, когда еврейство стало этноконфессиональной общиной, стало возможно говорить о народе Божьем хотя бы формально: до плена многие евреи были по сути (а иногда и формально) язычниками.

Более того: таких тогда было большинство, что и сделало неизбежным сам плен. В плену выделился тот остаток, о котором говорили ещё допленные пророки, и этот-то остаток стал основой нового, послепленного еврейства, которое существовало уже как этноконфессиональная община, где язычников не могло быть по определению.

Но вот пришёл Мессия, и оказалось, что одной религиозности мало: нужно жить полноценной духовной жизнью, чтобы узнать Его и пойти за Ним. А во всякой религиозной общине религиозных людей всегда бывает больше, чем живущих духовной жизнью или такой жизни ищущих. И снова начинается выделение остатка, теперь уже не по религиозному принципу, а по принципу духовному: те, кому дороже собственная религиозность, для Царства не годятся.

Но завет остаётся в силе. Бог не отказывается от однажды заключённого союза. Евреи прошли по пути к Царству дальше, чем любой другой народ, и этого у них никто не отнимет. Правда, реально для них такое преимущество ничего не меняет: ведь тут важно не пройти дальше других, а дойти до цели. Вот на это Павел и надеется, об этом он молится. Он хочет, чтобы путь, пройденный его народом частично, был им пройден до конца. До самого Царства.

Толпы народа последовали за Иисусом, и евангелист отмечает, что Он исцелил их всех. Заметим, что в этом отрывке не говорится об исцелении всех больных, но об исцелении всех пошедших за Христом. Вряд ли среди них совсем не было людей, не жаловавшихся на физическое состояние, в конце концов, даже у тех, кто хотел исполнения земных желаний, могли быть и другие нужды. Но ведь исцеление — не только избавление от болезней, в первую очередь это — восстановление целостности человеческой личности. И такое исцеление Христос способен предоставить всем нам, даже тем, кто пока что не освобождён от телесных недугов. Вопреки языческой поговорке «в здоровом теле — здоровый дух» Христос даёт возможность быть духовно здоровым даже в нездоровом теле.

Именно здесь евангелист приводит пророчество Исаии и называет его сбывшимся. Связь времён не распадается, и Мессия, согласно исполнившемуся пророчеству, приходит без внешних эффектов. Его присутствие ненавязчиво, Он постоянно просит не создавать Себе рекламу как целителю. Но нельзя назвать несбывшимися и ожидания тех, кому приход Мессии представлялся грозным событием, в корне меняющим ход истории. Ведь хотя Его воздействие на мир казалось минимальным, да и по сей день оно для многих неясно, однако именно Он принёс возможность коренного исцеления искажённого Творения.

Что отличает учеников Иисуса от Его противников? С Иисусом оказываются грешные, больные, расслабленные (во всех отношениях) люди. Наоборот, книжники и фарисеи «постятся часто и молитвы творят» и вообще, оказываются наиболее благополучными людьми своего времени (причем Иисус никогда не осуждает их пути благочестия: «Все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте...»). А у учеников есть только одна надежда: что Учитель их не подведет, не оставит.

И мы здесь, перед монитором (или над страницами Евангелия) постоянно находимся перед выбором: как себя поставить по отношению ко Христу, ведь в конечном итоге вариантов только два — с Ним или без Него.

В своём пророчестве о ефремлянах, ещё одном горьком пророчестве о них, Исаия обыгрывает то обстоятельство, что их столица Самария, построенная на возвышенности, напоминала надетый на горную вершину венец, символ царской власти, почёта и величия. Но этот земной венец настолько стал дорог ефремлянам, что заслонил им Того, Кто дал им земное благополучие и на самом деле венчает созданный Им мир. Теперь им предстоит долгий путь испытаний, чтобы заново оценить Его и обратиться к Нему.

С пьяными сравнивает пророк неверных ефремлян, и не только прямой смысл имеют эти слова (впрочем, и прямой тоже). Всякий добровольный уход от Господа подобен лишению себя трезвого состояния. Но не только прямых язычников, но и тех, кто вроде бы служит Господу, обличает Исаия. Ещё далеко до появления фарисейства, но вот, пророк говорит о пороках, распространившихся среди тех, кто призван служить Непорочному.

Перед нами одно из ранних указаний на опасность той разновидности «благочестия», которое проявляется в придумывании всё новых и новых правил, на деле заслоняющих Бога своей мелочностью и многочисленностью. В итоге всё вроде бы на месте, то, что надо, совершается благоговейно. Вот только подлинное горение сердец постепенно куда-то испаряется. Но именно таких людей Господь устами пророка называет хульниками, снова и снова звучит предупреждение о необходимости прекратить кощунства. Что ж, это возможно и при соблюдении внешней правильности поведения.

Некоторые из таких «благочестивых» людей полагаются на собственную защищённость, уверяя окружающих, что они заключили договор со смертью. Но тем самым они признаются, что отвернулись от Источника жизни.

Но именно тогда, когда Сион облеплен лжеслужителями, раздаются слова о том, что Господь полагает на Сионе Свой краеугольный камень — залог торжества Его правды. И наступит день, когда посланный Им Спаситель раскроет смысл этого пророчества.

Продолжая разговор о жизни Царства, Павел обращается к теме семейных отношений, отношений между супругами (ст. 22–28). На первый взгляд, она не связана напрямую с предшествующими рассуждениями апостола: ведь брак — лишь частный случай взаимоотношений между ближними. Но это всё же не совсем так: ведь уже со времён пророка Осии именно супружеские отношения становятся той моделью, на примере которой описывались отношения между Богом и человеком или между Богом и народом Божиим. Уподобление их отношениям супружеским стало традиционным как для яхвизма, так и для иудаизма. И Павел, уподобляя отношения между Христом и Церковью отношениям семейным, как видно, следует этой традиции.

Но он идёт ещё дальше: он и сами супружеские отношения уподобляет отношениям Христа и Церкви (ст. 24–27). При этом апостол ссылается на рассказ Книги Бытия о сотворении человека (ст. 31–32), в котором речь идёт о такой глубине супружеских отношений, которая намного превосходит любые естественные связи, обусловленные только законами природы, даже столь глубокие, как взаимосвязь детей и родителей ( 2:22-24).

По-видимому, Павел пытался донести до читателей своего послания простую мысль: между людьми, созданными Богом по Своему образу и подобию, в принципе не может быть «недуховных» отношений, обусловленных одними лишь природными законами. И отношения семейные были в данном случае наиболее наглядным примером: ведь именно здесь естественная, природная связь оказывается особенно заметной, заметной настолько, что падший человек, часто не замечающий духовных реалий, нередко склонен был сводить к ней весь смысл отношений между мужчиной и женщиной. С одной стороны, такой подход неизбежно ведёт к разрушению семьи, обедняя брак и нередко совершенно его обессмысливая. Но и столь распространённое в религиозных кругах «оправдание» брака деторождением, как его единственной целью, обусловленной исключительно необходимостью продолжения человеческого рода, также оказывается искажением идеи брака, как понимает его Павел.

Супружеские отношения, так же, как и всякие другие, не нуждаются ни в каких оправданиях перед нашим, ещё не преображённым миром и ни в каких обоснованиях, построенных по его законам. Их единственное оправдание и единственное обоснование — в Царстве. Если они укореняют в нём тех, кого связывают, они бесконечно ценны и абсолютно оправданы в глазах Божиих, и супружеские отношения тогда тоже становятся абсолютной ценностью сами по себе (ст. 31–33). Если же этого не происходит, то они никогда не станут частью Царства, какой бы мощным ни было их естественное, природное основание и какими бы глубокими и сильными ни казались они тем, кого связывают.