Мысли вслух на12 Ноября 2025

Апостол Павел призывает своих духовных детей к верности. «Стоять» — значит не «сидеть» и не «лежать», то есть не быть расслабленным, не бежать из той духовной битвы, которой оказывается христианская жизнь в этом мире.

Конечно, это не легко, но есть то, что может укрепить нас в таком «стоянии». Павел называет это духовное оружие «преданием», то есть тем, что передано нам кем-то, кто принял его от Источника духовной силы — от Самого Христа. Мы можем, в свою очередь, приняв это оружие через научение, стать способными передать его дальше, другим людям, нуждающимся в укреплении.

Заметим, что Павел говорит о двух путях научения — через устное слово и через письменное. Он, тем самым, указывает, что для нас важны и зафиксированное в письменном виде Откровение — Священное Писание, и накопленный Церковью опыт интерпретации Писания и проповеди Слова Божьего — Священное Предание. Взятые вместе, они становятся укрепляющим нас в «стоянии» духовным оружием.

Отметим для себя эту подробность: «взятые»! Бесполезно оружие, если оно не взято; поэтому в призыве апостола Павла к верности есть эти слова «держите предания».

Какой-то неисповедимый страх закрадывается, когда думаешь об этом тексте и в то же время проецируешь его на современное положение вещей в мире. «Но Он сказал: и вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них». Дело даже не в том, что кто-то из наших духовников заставляет нас слишком сильно поститься, кто-то накладывает на нас слишком строгие епитимьи. Кажется, все это как раз совсем не признак сегодняшних дней. Может, где-то и есть без меры строгие батюшки… Но в целом, это совсем не в духе наших дней. Да любой нормальный священник понимает, что просто быть обыкновенным порядочным христианином на фоне нашего обезумевшего, развращенного, страшного века, уже вполне тяжелая задача, что уж говорить о подвигах аскезы среди мирян…

Но кажется, это лишь какой-то самый прямой смысл сегодняшнего чтения, а есть в нем и более глубоко залегающие смысловые пласты. Сейчас эти слова Господа вызывают в нашей памяти и другие слова. «Будут отлучать вас от синагог; но приходит час, когда всякий, кто убьет вас, будет думать, что он приносит службу Богу» ( 16:2). Сейчас сильная близость этих двух текстов.

Почему он будет так думать, что он служит службу Богу? Почему некоторые «мусульмане» думают, что, убивая христиан, они служат службу Аллаху? Почему некоторые «христиане» думают, что, сбрасывая бомбы на мирных жителей Ирака, на детей и на женщин, они делают богоугодное, хорошее, доброе справедливое дело? Почему?

А ответ на этот вопрос, как ни странно, лежит именно в тех словах, что говорит Иисусе сегодня. Мы послушны «законникам», они нами как ослами, на которых возлагают ношу, управляют, а мы их слушаемся. У нас даже слова есть такие «духовный лидер». Но думается, это оксюморон какой-то, бред, невозможное выражение. В принципе не может быть такого понятия – духовный лидер. В духе нами может управлять только Дух, а все остальное не в духе, а просто криминал, подсудное дело. Но ведь надо напрягаться, трудиться, читать, думать, молиться. А тут все просто: сказал мулла, что в Коране написано: а если встретишь неверного – удар мечем по шее (47-я сура, «Мухаммад»), значит, убивайте христиан. А оказывается, что на самом деле имеется в виду совсем другое, здесь речь идет о битве, но ведь это надо вникать смотреть разные переводы, просто целостное видение иметь и живое общение с Богом. А христиане слышат, как их детей убивают под крики «Аллах акбар» и начинают ненавидеть, а то и ведут себя так, что единственное слово, которое можно по отношению к ним употребить верующему человеку — это «неверный». И забывают, что Христос учит любви, а не ненависти, забывают, потому что не ко Христу обращаются, а к президентам, называющим себя верующими, к лидерам, одним словом к «законникам».

Так и хочется сказать, люди, посмотрите повнимательнее на слова, которые говорит сегодня Господь: «что возлагаете на людей ноши неудобоносимые, а сами ни единым пальцем не дотрагиваетесь до этих нош». Разве мы ослы, чтобы на нас навьючивали?! Им-то горе, но мы-то не должны подставлять свои спины…

Прокаженному самарянину, вернувшемуся поблагодарить Господа, Христос говорит, что вера его спасла его. Не просто дала ему возможность исцелиться, но именно спасла. Все десять прокаженных сподобились чуда, но только один из них понял, что оно произошло по воле Христа, потому что Он этого захотел. И воспринял это как незаслуженный дар и вернулся поблагодарить Его. Для этого самарянина Бог перестал быть безликой и далекой силой, иногда помогающей людям. Он стал для него Тем, Кто услышал его мольбу. В отличие от остальных, происшедшее стало для него личной встречей с Богом лицом к лицу. Это и есть спасительная вера, которую Господь увидел в нем.

Прокуратор Фест довольно точно определил суть конфликта Павла с иудеями. Речь идет о поклонении Богу и о некоем умершем Иисусе, о Котором Павел говорит, что Он жив. Павел и сам неоднократно говорит в своих посланиях, что страдает за имя Господа Иисуса, за весть о Его воскресении. На фоне такого ясного понимания проблемы прокуратором кажется несколько странной позиция Павла, желающего представить этот вопрос на суд Кесаря. Неужели римский император обладает в глазах Павла таким авторитетом, чтобы судить о том, жив ли Иисус или нет, тщетна вера Павла и всех христиан, или нет?

Конечно, можно сказать, что императорский суд — только предлог для того, чтобы добраться под охраной солдат до Рима и там проповедать Благую Весть. Если это так, то нам следует поучиться у Павла умению использовать жизненные обстоятельства для исполнения своего призвания. Но возможно, идея человеческого суда об истинности Евангелия не так уж абсурдна. Ведь уже через несколько лет после того, как Павел оказался в Риме, тысячи жителей столицы — от патрициев до рабов — вынесли свой приговор по этому делу, приняв крещение и мученичество за истинность Воскресения.

Евангелие и сегодня никому не навязывается. Оно снова и снова требует нашего суда над ним — личного, конкретного решения о том, жив ли умерший Иисус и прав ли Его служитель Павел.

Сегодня в иудейской среде (да и в христианской тоже) немало спорят о смысле традиционных еврейских (иудейских) праздников. Что это — простое освящение обычного земледельческого годичного цикла или некая особая философия, имеющая самостоятельный смысл? Однозначного ответа нет. С одной стороны, речь безусловно идёт именно о традиционном земледельческом цикле. Причём важно учитывать, что не все из перечисленных праздников являются одинаково древними.

Можно думать, к примеру, что Песах и Йом-кипур (или какой-то его прообраз) существовали у евреев (точнее, у потомков Авраама) ещё до переселения в Египет, а остальные традиционные праздники появились уже после завоевания Палестины, когда недавние кочевники довольно быстро осели на землю и освоили земледелие. Речь совершенно очевидным образом идёт именно об освящении земледельческого сельскохозяйственного года — это было абсолютно необходимо, иначе местное язычество, и без того влиятельное, взяло бы окончательный верх над яхвизмом.

Вместе с тем в яхвистском праздничном круге просматривается та символика, которая уже в иудейском осмыслении позволила представить его как духовный путь народа в землю обетованную, как его актуализацию, каждый год повторяющуюся снова и снова — от шалашей праздника Суккот, символизирующих пустыню, через Песах, напоминающий об Исходе, к земле с её плодами, которые Бог освящает для Своего народа. При ближайшем же рассмотрении одно не так уж и противоречит другому. В самом деле: Бог ведь дал народу землю на том условии, что народ сохранит Ему верность — тут передача не в собственность, а скорее во владение, притом на вполне определённых условиях.

Эти условия предполагали отношения с Богом, которых не может быть вне той динамики, что задана вторыми смыслами традиционного праздничного круга — ведь речь идёт о непрерывном обновлении этих отношений, без которого они неизбежно деградируют. Между тем в отношения входило и плодородие земли, которая была тем плодороднее, чем благодатнее, чем больше проявляло себя на ней Божье присутствие. Бог ведь сотворил не только дух человека, но и его природу — так же, как сотворил Он и всю природу вообще. Потому-то она и связана воедино с духовной жизнью человека, так, что разделить их если и возможно, то лишь для удобства рассмотрения и описания.

Апокалиптические видения нередко содержат образы, нелегко поддающиеся пониманию. Тут действительно мало только увидеть; для того, чтобы понять и осмыслить увиденное, нередко нужно особое откровение (ст.1). И, конечно же, всякое такого рода откровение предполагает желание и готовность получить ответ на заданный Богу вопрос и принять его. Показателем такой готовности становится нередко строгий пост, подобный тому, которым постился Даниил перед полученным им видением (ст. 2–5).

Надо заметить, что как в яхвизме и иудаизме, так и в раннем христианстве пост всегда был связан с печальными или траурными событиями и датами. Герой Книги Даниила не исключение: как станет ясно из полученного им откровения, он скорбел за свой народ, находившийся тогда далеко не в лучшем положении. Конечно, искать исторической конкретики или достоверности в рассказе автора книги в данном случае не приходится, а вот исторических аллюзий в нём более, чем достаточно: его Даниил скорбит, конечно, не о тех, кто жил в эпоху персидских царей, а о тех, кто подвергался гонениям при Антиохе Эпифане.

Но Персидская империя, которая в исторической памяти евреев II в. до н.э. уже сливалась воедино с завоёванной ею Вавилонией, к этому времени стала (как и сам Вавилон) символом земной власти, бросившей вызов Богу и ополчившейся против народа Божия. И то, что Даниил получает своё откровение на берегу Тигра, в самом сердце богоборческой империи (ст. 4), должно было, без сомнения, ассоциироваться у читателей книги с теми откровениями, которые получали пророки и визионеры-апокалиптики в разгар сирийских гонений. Что же касается внешнего вида явившегося Даниилу вестника Божия, то он вполне соответствует апокалиптической визионерской традиции: весь его облик загадочен и полон пугающего величия, вызывающего у визионера священный трепет (ст. 5–9). Конечно, в таком случае встаёт закономерный вопрос: если дело лишь в религиозной традиции, не означает ли это, что и сами ангелы суть не что иное, как символы или аллегории? Ответить на этот вопрос непросто, и прежде всего потому, что в разных библейских книгах под словом «ангел» понимаются разные вещи: иногда «ангелом» называют богоявление, видимое человеку присутствие Божие, иногда же — сотворённых Богом разумных существ, в отличие от человека, чисто духовных.

Нетрудно, однако, догадаться, что в обоих случаях речь идёт не о символе, а о реальности, хотя и различного порядка; что же до её внешнего вида, то он, судя по всему, что нам известно из библейских книг, действительно может меняться, приноравливаясь к возможностям человеческого восприятия. Какой Бог на самом деле, знает лишь Он один; нам же Он открывается так, чтобы мы могли Его увидеть и услышать. Ангелы не Бог, но, по-видимому, о том, каковы они на самом деле, какими их видит Бог или какими они сами видят друг друга, мы не узнаем, по крайней мере, в этом мире; нам же они, как и Бог, открываются такими, чтобы мы могли их увидеть и услышать, а заодно и вспомнить о чём-то, о чём они хотят нам напомнить своим внешним видом. И тогда даже внешний вид вестника Божия становится частью той вести, которую он нам несёт.