Библия-Центр
РУ
Вся Библия
King James version (en)
Поделиться

Ecclesiastes, Chapter 1

The words of the Preacher, the son of David, king in Jerusalem.
Vanity of vanities, saith the Preacher, vanity of vanities; all is vanity.
What profit hath a man of all his labour which he taketh under the sun?
One generation passeth away, and another generation cometh: but the earth abideth for ever.
The sun also ariseth, and the sun goeth down, and hasteth to his place where he arose.
The wind goeth toward the south, and turneth about unto the north; it whirleth about continually, and the wind returneth again according to his circuits.
All the rivers run into the sea; yet the sea is not full; unto the place from whence the rivers come, thither they return again.
All things are full of labour; man cannot utter it: the eye is not satisfied with seeing, nor the ear filled with hearing.
The thing that hath been, it is that which shall be; and that which is done is that which shall be done: and there is no new thing under the sun.
10 Is there any thing whereof it may be said, See, this is new? it hath been already of old time, which was before us.
11 There is no remembrance of former things; neither shall there be any remembrance of things that are to come with those that shall come after.
12 I the Preacher was king over Israel in Jerusalem.
13 And I gave my heart to seek and search out by wisdom concerning all things that are done under heaven: this sore travail hath God given to the sons of man to be exercised therewith.
14 I have seen all the works that are done under the sun; and, behold, all is vanity and vexation of spirit.
15 That which is crooked cannot be made straight: and that which is wanting cannot be numbered.
16 I communed with mine own heart, saying, Lo, I am come to great estate, and have gotten more wisdom than all they that have been before me in Jerusalem: yea, my heart had great experience of wisdom and knowledge.
17 And I gave my heart to know wisdom, and to know madness and folly: I perceived that this also is vexation of spirit.
18 For in much wisdom is much grief: and he that increaseth knowledge increaseth sorrow.
Читать далее:Ecclesiastes, Chapter 2
Комментарии:
Комментарий к текущему отрывку
Комментарий к книге
Комментарий к разделу

1  The title of the book, Ecc 1:1.
The general doctrine, All is vanity, Ecc 1:2-3.
Proved from the shortness of life, and the perpetual changes of all the creatures, Ecc 1:4-7.
From the unsatisfying toil of men, and the return of the same things over again, Ecc 1:8-11.
The vanity of knowledge, Ecc 1:12-18.


1:1 The preacher - Who was not only a king, but also a teacher of God's people: who having sinned grievously in the eyes of all the world, thought himself obliged to publish his repentance, and to give publick warning to all, to avoid those rocks upon which he had split.


1:2 Vanity - Not only vain, but vanity in the abstract, which denotes extreme vanity. Saith - Upon deep consideration and long experience, and by Divine inspiration. This verse contains the general proposition, which he intends particularly to demonstrate in the following book. All - All worldly things. Is vanity - Not in themselves for they are God's creatures and therefore good in their kinds, but in reference to that happiness, which men seek and expect to find in them. So they are unquestionably vain, because they are not what they seem to be, and perform not what they promise, but instead of that are the occasions of innumerable cares, and fears, and sorrows, and mischiefs. Nay, they are not only vanity but vanity of vanities, the vainest vanity, vanity in the highest degree. And this is redoubled, because the thing is certain, beyond all possibility of dispute.


1:3 What profit - What real and abiding benefit? None at all. All is unprofitable as to the attainment of that happiness which all men are enquiring after. His labour - Heb. his toilsome labour, both of body and mind in the pursuit of riches, or pleasures, or other earthly things.Under the sun - In all worldly matters, which are usually transacted in the day time, or by the light of the sun. By this restriction he implies that the happiness which in vain is sought for in this lower world, is really to be found in heavenly places and things.


1:4 Passeth - Men continue but for one, and that a short age, and then they leave all their possessions, and therefore they cannot be happy here, because happiness must needs be unchangeable and eternal; or else the certain knowledge of the approaching loss of all these things will rob a man of solid contentment in them. Abideth - Through all successive generations of men; and therefore man is more mutable than the very earth upon which he stands, and which, together with all the comforts which he enjoyed in it, he leaves behind to be possessed by others.


1:5 The sun - The sun is in perpetual motion, rising, setting, and rising again, and so constantly repeating its course in all succeeding days, and years, and ages; and the like he observes concerning the winds and rivers, ver. Ecc 1:6-7, and the design of these similitudes seem to be; to shew the vanity of all worldly things, and that man's mind can never be satisfied with them, because there is nothing in the world but a constant repetition of the same things, which is so irksome, that the consideration thereof hath made some persons weary of their lives; and there is no new thing under the sun, as is added in the foot of the account, ver. Ecc 1:9, which seems to be given us as a key to understand the meaning of the foregoing passages. And this is certain from experience that the things of this world are so narrow, and the mind of man so vast, that there must be something new to satisfy the mind; and even delightful things by too frequent repetition, are so far from yielding satisfaction, that they grow tedious and troublesome.


1:6 The wind - The wind also sometimes blows from one quarter of the world, and sometimes from another; successively returning to the same quarters in which it had formerly been.


1:7 Is not full - So as to overflow the earth. Whereby also he intimates the emptiness of mens minds, notwithstanding all the abundance of creature comforts. Rivers come - Unto the earth in general, from whence they come or flow into the sea, and to which they return by the reflux of the sea. For he seems to speak of the visible and constant motion of the waters, both to the sea and from it, and then to it again in a perpetual reciprocation.


1:8 All things - Not only the sun, and winds, and rivers, but all other creatures. Labour - They are in continual restlessness and change, never abiding in the same state. Is not satisfied - As there are many things in the world vexatious to men, so even those things which are comfortable, are not satisfactory, but men are constantly desiring some longer continuance or fuller enjoyment of them, or variety in them. The eye and ear are here put for all the senses, because these are most spiritual and refined, most curious and inquisitive, most capable of receiving satisfaction, and exercised with more ease and pleasure than the other senses.


1:9 There is - There is nothing in the world but a continued and tiresome repetition of the same things. The nature and course of the beings and affairs of the world, and the tempers of men, are the same that they ever were and shall ever be; and therefore, because no man ever yet received satisfaction from worldly things, it is vain for any person hereafter to expect it. No new thing - In the nature of things, which might give us hopes of attaining that satisfaction which hitherto things have not afforded.


1:11 No remembrance - This seems to be added to prevent the objection, There are many inventions and enjoyments unknown to former ages. To this he answers, This objection is grounded only upon our ignorance of ancient times which if we exactly knew or remembered, we should easily find parallels to all present occurrences. There are many thousands of remarkable speeches and actions done in this and the following ages which neither are, nor ever will be, put into the publick records or histories, and consequently must unavoidably be forgotten in succeeding ages; and therefore it is just and reasonable to believe the same concerning former ages.


1:12 I was king - Having asserted the vanity of all things in the general, he now comes to prove his assertion in those particulars wherein men commonly seek, and with greatest probability expect to find, true happiness. He begins with secular wisdom. And to shew how competent a judge he was of this matter, he lays down this character, That he was the preacher, which implies eminent knowledge; and a king, who therefore had all imaginable opportunities and advantages for the attainment of happiness, and particularly for the getting of wisdom, by consulting all sorts of books and men, by trying all manner of experiments; and no ordinary king, but king over Israel, God's own people, a wise and an happy people, whose king he was by God's special appointment and furnished by God, with singular wisdom for that great trust; and whose abode was in Jerusalem where were the house of God and the most wise and learned of the priests attending upon it, and the seats of justice, and colleges or assemblies of the wisest men of their nation. All these concurring in him, which rarely do in any other men, make the argument drawn from his experience more convincing.


1:13 I gave my heart - Which phrase denotes his serious and fixed purpose, and his great industry in it. To search - To seek diligently and accurately. By wisdom - By the help of that wisdom wherewith God had endowed me. Concerning - Concerning all the works of God and men in this lower world; the works of nature; the works of Divine providence; and the works and depths of human policy. This travel - This difficult and toilsome work of searching out these things, God hath inflicted as a just punishment upon man for his eating of the tree of knowledge. To be exercised - To employ themselves in the painful study of these things.


1:14 Seen - Diligently observed. Vanity - Not only unsatisfying, but also an affliction or breaking to a man's spirit.


1:15 Crooked - All our knowledge serves only to discover our miseries, but is utterly insufficient to remove them; it cannot rectify those disorders which are either in our own hearts and lives, or in the men and things of the world. Wanting - In our knowledge. Or, counted out to us from the treasures of human learning. But what is wanting, will still be so. And that which is wanting in our own knowledge, is so much that it cannot be numbered. The more we know, the more we see of our own ignorance.


1:16 Communed - I considered within myself. Great - In wisdom.Have gotten - As I had a large stock of wisdom infused into me by God, so I have greatly improved it by conversation, and study, and experience.Than all - Whether governors, or priests, or private persons.In Jerusalem - Which was then the most eminent place in the world for wisdom.


1:17 To know - That I might throughly understand the nature and difference of truth and error, of virtue and vice.


1:18 Grief - Or, displeasure within himself, and against his present condition. Sorrow - Which he does many ways, because he gets his knowledge with hard and wearisome labour, both of mind and body, with the consumption of his spirits, and shortening of his life; because he is often deceived with knowledge falsely so called, and often mistakes error for truth, and is perplexed with manifold doubts, from which ignorant men are wholly free; because he hath the clearer prospect into, and quicker sense of his own ignorance, and infirmities, and disorders, and withal how vain and ineffectual all his knowledge is for the prevention or removal of them; and because his knowledge is very imperfect and unsatisfying, yet increasing his thirst after more knowledge; lastly, because his knowledge quickly fades and dies with him, and then leaves him in no better, and possibly in a much worse condition than the meanest and most unlearned man in the world.


Скрыть
Комментарий к текущему отрывку
Комментарий к книге
Комментарий к разделу

2 "Суета" (евр гевел") - первое значение этого слова: дыхание, осевший пар; "гевел" в евр поэзии принадлежит к образом (как вода, тень, дым и т.д.), служащим для описания мимолетности человеческого существования. Здесь это слово потеряло свое конкретное значение и выражает иллюзорность бытия всего и разочарование, возникающее у людей, констатирующих свою недолговечность.


3  Труд(евр "амал")- относится чаще всего к тяжелому труду, напр к работе раба (ср Втор 26:7); в широком смысле означает страдание. У Екк это слово употребляется очень часто: в глагольной форме- 13 раз, как существительное - 20 раз.


4-9 Детерминизм космоса - монотонный ритм человеческого существования удручает Екклесиаста, в то время как стройность мироздания вызывает восхищение Иова (Job 38-40) и псалмопевца (Пс 103) и приводит их к поклонению Творцу.


12-14 Сам Соломон, несмотря на всю свою мудрость (3 Цар 4:29) и роскошь, в которой он жил (3 Цар 10:4-7), не познал счастья.


Эта небольшая книга называется в евр. Библии «Слово Когелета, сына Давидова, царя в Иерусалиме». Однако слово «Когелет» (ср Екк 1:2 и Екк 12; Екк 7:27; Екк 12:8-10) — имя не собственное, а нарицательное и по своей грамматической форме — женского рода. Его смысл не вполне ясен. Согласно наиболее вероятному объяснению, оно обозначает профессиональную обязанность говорящего на собрании и происходит от евр «кагал» — собрание. Поэтому оно и переведено греч словом «Екклесиаст» («екклесиа» — собрание, а потом Церковь). Отсюда и пояснительное название в русском переводе — Проповедник, заимствованное из перевода Библии Лютером на немецкий язык. Автора отождествляют с Соломоном, на это есть косвенное указание в тексте (Екк 1:16 ср 3 Цар 3:12; 3 Цар 5:10-11; 3 Цар 10:7 или Екк 2:7-9 ср 3 Цар 3:13; 3 Цар 10:23). Но по всем данным мы имеем дело с характерным для литературы той эпохи приемом: авторы вкладывали свои размышления в уста самого знаменитого из мудрецов Израиля, как бы показывая этим, что они продолжают его традицию. Как язык книги, так и ее доктринальное содержание не позволяют отнести ее к допленной эпохе. Нередко оспаривали принадлежность этой книги одному автору. В настоящее время все более отказываются от ее расчленения и признают единство смысла, стиля и словарного состава Екк. Однако, судя по первым и последним стт, где о «мудром Екклесиасте» говорится в третьем лице, мы обязаны его ученику тем, что эта книга сохранилась для последующих поколений.

В этом произведении, как и в других книгах Премудрости, напр, кн. Иова или Премудрости Иисуса сына Сирахова, не говоря уже о многосоставных Притчах Соломоновых, мысль движется свободно, то повторяясь, то сама себя исправляя. В книге отсутствует какой-либо определенный план. Она представляет собой вариации на тему о тщете всего человеческого (см Екк 1:2 и Екк 12:8). Когелет, как и Иов, напряженно размышляет над проблемой воздаяния за добро и зло на земле. Но если кн. Иова представляет собой трагический диалог человека с Богом, то в кн. Екк мы видим размышления человека здравомыслящего, верующего в справедливость Божию, начитанного в Писаниях и в то же время предрасположенного к скептицизму.

По всей вероятности, кн. написана в Палестине в 3 в. до Р. Х., когда иудейство уже имело некоторые контакты с эллинизмом. Сам Екклесиаст — палестинский еврей, по всей вероятности из самого Иерусалима. Он пишет на позднем евр. языке, испещренном арамеизмами. В книге встречаются два персидских слова, что дает основание предполагать, что она написана после Плена, но до начала 2-го в., когда ею пользовался сын Сирахов. Это подтверждается данными палеографии, датирующей приблизительно 150-м годом до Р.Х. отрывки кн Екк, найденные в Кумранских пещерах. В то время в Палестине, подчиненной Птолемеям, развивается гуманистическое течение, но еще не наступил религиозный подъем эпохи Маккавеев.

Книга Екк носит переходный характер и является поворотной точкой иудейской мысли: многое из традиционной уверенности уже поколеблено, но ищущий ум еще не нашел новых точек опоры. Высказывалось предположение, что Екклесиаст стремился найти такого рода опору в философских течениях стоицизма, эпикурейства и кинизма, но его нельзя считать достаточно основательным, ибо по своему умонастроению автор весьма далек от греческих философов. По-видимому, более обоснованы параллели с такими произведениями египетской поэзии, как «Диалог страдающего со своей душой» и «Песнь Арфиста», а также с месопотамской письменностью мудрости и эпопеей о Гильгамеше. Сближение происходит вокруг очень древних тем, ставших общим достоянием восточной мудрости, продуманной самим Екклесиастом, как об этом свидетельствует его ученик в Екк 12:9.

Это произведение отражает только один момент развития еврейской религиозной мысли. Свящ. писателя уже не удовлетворяют некоторые традиционные концепции и он ставит проблемы, совершенное решение которых могло принести только НЗ-ное учение.

Взятая в отдельности, кн Екк — пафос которой направлен на развенчание земных идеалов и ценностей — не несет ничего, кроме безысходности. Включенная же в общий контекст Писания, она знаменует один из важнейших моментов в ВЗ-ном сознании: переоценку значения посюсторонних благ. Это необходимый этап внутренней диалектики веры. Если за пределами земного бытия для человека нет ничего, жизнь его — суета и тщета. Разочарование в самодовлеющей ценности земных благ явилось трагическим преддверием к откровению о вечности, дарованному человеку, и подготовило людей к принятию евангельской заповеди о блаженстве нищих духом (Лк 6:20).

«Книгами Премудрости» или «мудрых» называют пять книг: Иова, Притчей, Екклесиаста, Иисуса сына Сирахова и Премудрости Соломоновой. К ним присоединили Псалтирь и Песнь Песней, в которых мы находим ту же направленность мысли, выраженной в поэтической форме. Произведения такого рода были распространены на всем древнем Востоке. В Египте на протяжении его вековой истории появилось немало книг мудрости. В Месопотамии, начиная с шумерийской эпохи, составлялись притчи, басни, поэмы о страдании, в какой-то мере напоминающие нам кн. Иова. Эта месопотамская мудрость проникла в Ханаан: в Рас-Шамре были найдены тексты о мудрости на аккадском языке. «Премудрость Ахиахара», появившаяся в Ассирии и распространившаяся в кругах, говоривших по-арамейски, была затем переведена на несколько древних языков. Этот род мудрости по существу международен и не является собственно религиозным. В центре внимания мудрых стоит жизненный путь человека, но их метод — не философская рефлексия, как у греков, а собирание плодов жизненного опыта. Они преподают искусство жить и находиться на интеллектуальном уровне своей среды и эпохи; учат человека сообразовываться с порядком мироздания и указывают, как достигать счастья и успеха. Однако их советы не всегда приводят к желанным результатам, и этот опыт служит исходной точкой пессимизма, которым проникнут ряд произведений мудрости как в Египте, так и в Месопотамии.

Такая мудрость процветала и у израильтян. Характерно, что израильские мудрецы признавали свою связь с мудростью «сынов Востока и Египта» и лучшей похвалой премудрости Соломона считали утверждение о ее превосходстве над мудростью языческой (Ki1 4:29). Широкой известностью пользовались аравийские и едомские мудрецы (Jer 49:7; Bar 3:22-23; Oba 1:8). Иов и его три друга-мудреца жили в Едоме. Автор кн. Товита знал Премудрость Ахиахара, а Pro 22:17-23:11 напоминают египетские изречения Аменемопе. Некоторые псалмы приписаны Еману и Ефану, которые, согласно Ki1 4:31, были ханаанскими мудрецами. Притчи содержат Слова Агура (Pro 30:1-14) и Слова Лемуила (Pro 31:1-9), которые оба происходили из племени Масса, жившего в северной Аравии (Gen 25:14).

Поэтому не удивительно, что первые израильские произведения мудрости во многом родственны произведениям соседних народов. Наиболее древние части кн. Притч содержат одни только предписания человеческой мудрости. Самые важные богословские темы Ветхого Завета: Закон, Союз-Завет, Избрание, Спасение — в этих книгах почти не затрагиваются. Исключение составляют кн. Иисуса сына Сирахова и Премудрости Соломоновой, написанные значительно позже. Израильские мудрецы как будто бы не интересуются историей и будущим своего народа. Подобно своим восточным собратьям, они больше заняты личной судьбой человека, но рассматривают ее в более высоком плане — в освещении религии Ягве. Таким образом, несмотря на общность происхождения, между мудростью языческой и израильской имеется существенное различие, усиливающееся по мере того, как постепенно раскрывается Откровение.

Противопоставление мудрости и безумия становится противопоставлением правды и неправды, благочестия и нечестия. Истинная премудрость — это страх Божий, а страх Божий — синоним благочестия. Если восточную мудрость можно определить как своего рода гуманизм, то премудрость израильскую можно назвать гуманизмом религиозным.

Однако эта религиозная ценность премудрости выявилась не сразу. Содержание евр. термина «хохма» весьма сложно. Он может обозначать ловкость движений или профессиональную сноровку, политическое чутье, проницательность, а также и хитрость, умение, искусство магии. Такая человеческая мудрость может служить как добру, так и злу, и эта двузначность в какой-то мере объясняет отрицательные суждения некоторых пророков о мудрецах (Isa 5:21; Isa 29:14; Jer 8:9). Этим объясняется также, что в евр. письменности тема Премудрости Божией (евр. «хохмот» — множ. число, употребляемое в значении превосходной степени) появляется довольно поздно, хотя происхождение мудрости от Бога никогда не отрицалось, и уже в Угорите мудрость считалась свойством великого бога Эла. Только после Плена стали утверждать, что Бог мудр Премудростью надмирной, действие которой человек видит в творении, но которая в своей сущности недосягаема и «неисследима» (Job 28; Job 38-39; Sir 1:1-10; Sir 16:24 сл; Sir 39:12 сл; Sir 42:15-43:33 и т.д.). В большом прологе кн. Притч (Pro 1-9) Премудрость Божия говорит как некое лицо, она присуща Богу от вечности и действует с Ним в творении (гл. обр. Pro 8:22-31). В Sir 24 Премудрость сама свидетельствует, что она вышла из уст Всевышнего, обитает на небесах и послана Израилю от Бога. В Wis 7:22-8:1 она определена как излияние славы Всемогущего, образ Его совершенства. Так Премудрость, являясь свойством Божиим, отделяется от Него и представляется как Личность. Для ветхозаветного человека эти выражения являются, по-видимому, яркими поэтическими сравнениями, но в них уже заложена тайна, подготавливающая откровение Св. Троицы. Подобно Логосу в евангелии от Иоанна, эта Премудрость одновременно и в Боге и вне Бога, и во всех этих текстах обосновывается наименование «Премудрость Божия», которое ап. Павел дает Христу (Co1 1:24).

Вопрос об участи человека тесно связан у мудрецов с проблемой воздаяния. В древних частях Притч (Pro 3:33-35; Pro 9:6, Pro 9:18) Премудрость, т.е. праведность, непременно ведет к благополучию, а безумие, т.е. нечестие, приводит к разорению, ибо Богу свойственно награждать добрых и наказывать злых. Однако жизненный опыт зачастую как будто противоречит такому взгляду. Как объяснить бедствия, постигающие праведников? Этой проблеме посвящена кн. Иова. Те же вопросы, хотя и в несколько другом аспекте, тревожат Екклесиаста. Сын Сирахов в основном придерживается традиционных взглядов и хвалит счастье мудрого (Sir 14:21-15:10), но его преследует мысль о смерти. Он знает, что все зависит от этого последнего часа: «Легко для Господа в день смерти воздать человеку по делам его» (Sir 11:26, ср Sir 1:13; Sir 7:36; Sir 28:6; Sir 41:12). Он смутно предчувствует откровение о конечной участи человека. Вскоре после него пророк Даниил (Dan 12:2) уже ясно выражает веру в загробное воздаяние, связанное с верой в воскресение мертвых, так как евр. мысль не представляет себе жизни духа, отделенного от плоти. Параллельное и вместе с тем более разработанное учение появляется в александрийском иудаизме. Учение Платона о бессмертии души помогло евр. мысли осознать, что «Бог создал человека для нетления» (Wis 2:23) и после смерти праведники вкусят вечное блаженство у Бога, а нечестивые получат заслуженное наказание (Wis 3:1-12).

Исходной формой письменности мудрых можно считать машал (в русском переводе — притча). Таково во множественном числе заглавие книги, которую мы называем кн. Притчей. Машал — это краткое, выразительное изречение, близкое к народной мудрости, сохранившейся в пословицах. Древние сборники притчей содержат лишь подобные краткие изречения, но со временем машал развивается, достигая размеров небольшой притчи или аллегорического повествования. Это развитие, ясно выраженное в дополнительных разделах и особенно в прологе кн. Притчей (Pro 1-9), ускоряется в последующих книгах мудрых: кн. Иова и Премудрости Соломоновой представляют собой крупные литературные произведения.

Первоначальное происхождение мудрости следует искать в жизни семьи или рода. Наблюдения над природой или людьми, накоплявшиеся из поколения в поколение, выражались в изречениях, в народных поговорках, в пословицах, имевших моральный характер и служивших правилами поведения. Аналогично происхождение первых формулировок обычного права, которые иногда близки не только по содержанию, но и по форме изречениям мудрости. Эта традиция народной мудрости продолжала существовать параллельно с возникновением письменных сборников мудрости. Ей обязаны своим происхождением, напр., притчи в Sa1 24:14; Ki1 20:11, басни в Jdg 9:8-15, басня в Ki2 14:9. Даже пророки черпали из этого наследия (напр. Isa 28:24-28; Jer 17:5-11).

Краткие изречения, запечатлевающиеся в памяти, предназначаются для устной передачи. Отец или мать учит им своего сына дома (Притч Pro 1:8; Pro 4:1; Pro 31:1; Sir 3:1), а затем мудрые продолжают преподавать их в своих школах (Sir 41:23; Sir 41:26; ср Pro 7:1 сл; Pro 9:1 сл). С течением времени мудрость становится привилегией образованного класса: мудрые и книжники фигурируют рядом в Jer 8:8-9. Сын Сирахов Sir 38:24-39:11 восхваляет профессию книжника, дающую ему возможность приобретать мудрость в противоположность ручным ремеслам. Из книжников выходили царские чиновники, и учение мудрости культивировалось сначала при дворе. То же самое происходило и в других центрах восточной мудрости, в Египте и в Месопотамии. Один из сборников притчей Соломона был составлен «мужами Езекии, царя Иудейского», Pro 25:1. Эти мудрецы не только собирали древние изречения, но и сами писали. Два произведения, составленные, по всей вероятности, при дворе Соломона — история Иосифа и история преемства престола Давидова — можно тоже рассматривать как писания мудрых.

Таким образом, круги мудрых значительно отличаются от той среды, в которой появились священнические и пророческие писания. Jer 18:18 перечисляет три различных класса — священников, мудрых и пророков. Мудрые не особенно интересуются культом, их как будто не волнуют несчастья их народа и не захватывает поддерживающая его великая надежда. Однако в эпоху Плена эти три течения сливаются. В прологе Притчей слышится тон пророческой проповеди, в кн. Сир (Sir 44-49) и Прем (Wis 10-19) содержится много размышлений над Священной историей; сын Сирахов почитает священство, ревнует о культе и даже отождествляет Премудрость и Закон (Sir 24:23-34): перед нами уже союз книжника (или мудрого) с законоучителем, который можно видеть и в евр. среде евангельских времен.

Так завершается долгий путь, начало которому в ВЗ положил Соломон. Все учение мудрых, постепенно преподававшееся избранному народу, подготавливало умы к восприятию нового откровения — откровения Воплощенной Премудрости, которая «больше Соломона» (Mat 12:42).

Скрыть
Комментарий к текущему отрывку
Комментарий к книге
Комментарий к разделу

1 Сравнивая надписание книги Притчей и книги Екклезиаста, некоторые толкователи не без основания находят в последней признаки несоломоновского происхождения. Не совсем понятно, почему Соломон не назван здесь своим собственным именем, как это в книге Притчей, если бы действительно он был писателем книги Екклезиаста. Не выступает ли здесь исторический Соломон простым символом, как и самое имя Когелет? Мало понятно также выражение царя в Иерусалиме. В исторических книгах Соломон называется обыкновенно царем израильским (напр., 4 Цар 23:13; 3 Цар 4:1 и др.), но никогда просто царем в Иерусалиме. Последнее выражение указывает, по-видимому, на то время, когда Израиль перестал составлять самостоятельное царство и не имел уже своего царя в Иерусалиме.


2  Суета сует. Евр. hebel от халдейского habal — дымиться, испаряться значит: дым, пар, дыхание, в переносном смысле: ничтожество, бесполезная вещь, тленность, суетность. Этим именем называются языческие боги (Втор 32:21; Иер 14:22), как не приносящие никакой пользы человеку (Иер 16:19), всякая бесполезная вещь, тщетное, напрасное действие (Ис 30:7; 49:4), фантастические мысли (Пс 93:11), безрадостная, скорбная жизнь (Иов 7:16). Выражение «суета сует» указывает на высшую степень ничтожности, бесполезности. Ничтожным, по Екклезиасту, является все. Но в 3 и сл. стихах это «все» ограничивается существующим и происходящим «под солнцем», т. е. в пределах земного, конечного бытия. Да и в этом случае понятие суетности у Екклезиаста нуждается в некотором ограничении. Все вещи и явления по планам провидения имеют свои цели, осуществляя которые они не могут быть признаны бесполезными, ничтожными (ср. 3:11: все соделал Он прекрасным в свое время). Ничтожными они являются в сознании Екклезиаста лишь в отношении к той цели человеческих стремлений, которая заключается в достижении совершенного, абсолютного счастья — Ithron. По отношению к этой цели все в мире ничтожно, бесполезно, тщетно. Ничто не в состоянии дать человеку непреходящего счастья.


3  Чту пользы человеку. Евр. слово Ithron в Библии ни разу не встречается. По мнению гебраистов, оно значит: остающееся, непреходящее. Блаж. Иероним вопрос 3 стиха передает словами: quid superest, т. е. что остается? Григорий Нисский выражает его еще яснее: «какое из видимых благ пребывает всегда тем же?» Словом Ithron таким образом обозначается счастье постоянное, устойчивое, вечное — в отличие от счастья временного, скоропреходящего, призрачного. Свой вопрос, приводят ли к какому-либо прочному счастью все усилия людей, Екклезиаст оставляет здесь без ответа. Но этот ответ был уже дан самым решительным образом во втором стихе, в признании суетности всего.


4 Невозможность прочного человеческого счастья выражается уже в неустойчивости и постоянной смене человеческих поколений при неизменности и прочности неодушевленной природы. «Что суетнее той суеты, — говорит Блаж. Иероним, — что земля, созданная для людей, пребывает, а сам человек, господин земли, мгновенно распадается в прах?»


5 Но и в жизни природы, так же как в жизни человечества, происходит постоянная сменяемость. И здесь все движется, все течет, но только не вперед, а вокруг, следовательно, всегда по одному и тому же пути, вечно по одному и тому же шаблону. Таково прежде всего движение солнца. Спешит к месту своему, точнее с еврейского: «задыхаясь спешит к месту своему». Выражение указывает на утомление от вечно однообразного движения.


6 По-видимому, самая свободная из стихий — воздух в действительности вечно повторяет одно и то же движение, движение по одной и той же окружности. Следует заметить, что однообразие в движении ветра было особенно заметно для жителя Палестины. Там с осеннего равноденствия до ноября господствует северо-западный ветер; с ноября до февраля — западный и юго-западный ветры, с февраля до июня — восточный, с июля северный вперемежку с другими.


7 Постоянному и однообразному движению подвержены и реки, причем это движение не производит никаких чрезвычайных перемен в мире. Сколько бы ни текли реки в море, море никогда не переполнится и не зальет собою земли.


К тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Этот перевод не точен, хотя и удачно выражает мысль о круговращении. ָׁש значит «где», а не «откуда». Точно так же םַׁש значит: «там», «туда», а не «оттуда». Правильный перевод этого места должен быть таков: «к тому месту, куда реки текут, туда они всегда опять текут». Св. писатель говорит лишь о течении рек всегда по одному и тому же направлению, а не о круговом движении водной стихии, хотя и в то время уже знали, что вода, испаряясь и образуя облака, снова падает на землю (Иов 36:27 и далее).


8  Все вещи в труде. Евр. dabar имеет два значения: вещь и слово. То и другое значение встречается и в книге Екклезиаста. Это дает основание многим переводчикам и толкователям начало восьмого стиха переводить: все слова слабы, бессильны (передать однообразное движение вещей). Так передает греческий и славянский перевод. Трудно сделать выбор из этих двух пониманий, так как оба они вполне отвечают контексту. Постоянное, однообразное движение вещей столь велико, что могло бы дать бесконечный материал для человеческой способности говорить, видеть и слышать.


9 Постоянное, однообразное движение вещей в одном и том же направлении, движение по своей окружности, конечно, не может произвести ничего нового. Результаты его всегда одни и те же.


10 Если иногда и думают, что произошло нечто новое, сделан шаг вперед, то на самом деле и здесь мы имеем дело с повторением старого.


11 Ошибка в этом случае происходит от недостатка исторической памяти, оттого, что о прежних поколениях забывают последующие. Вместо о прежнем и о том, что будет, следует переводить «о прежних» и «о позднейших», так как множественное число мужского рода в евр. подлиннике указывает, очевидно, на людей.


12 Бесцельное круговращение мировых стихий само по себе не доказывает еще, что невозможно высшее счастье для человека. Человеческая жизнь сложнее, чем жизнь природы, идет своим самостоятельным путем и потому, может быть, таит в себе особые задатки для удовлетворения человеческого стремления к вечному счастью. Поэтому писатель считает нужным от наблюдений над внешней природой обратиться к психологическому опыту. Соломон, в котором с мудростью соединялись, по-видимому, все дары счастья, более всех других имел основание ответить на вопрос о возможности личного счастья; в его богатом жизненном опыте произведена оценка всем благам с точки зрения совершенного счастья, фактически проверено то, что писатель книги решает теоретически. Понятно, насколько полезно было ему воспользоваться опытом Соломона. Однако, пройдя через богопросвещенное сознание священного писателя, этот опыт должен был получить некоторые новые черты, несвойственные исторической личности Соломона; он естественно должен был получить характер философских исканий, философских экспериментов: если исторический Соломон в поисках счастья поступал по влечению сердца, по естественной страсти, подобно прочим людям, то идеальный Соломон — Екклезиаст руководился в этом случае идеальными мотивами, «мудростью» (ст. 13; 2:3), желанием на опыте исследовать величайший для человечества вопрос: что хорошо для сынов человеческих и что должны были бы они делать под небом во дни своей суетной жизни.


13 Цель опыта Екклезиаста заключалась в исследовании всего, что делается под небом, с точки зрения вопроса о счастье. Первым результатом, к которому пришел Екклезиаст в своих исследованиях, было сознание, что уже самое стремление людей познать и оценить дела человеческие составляет тяжелое, мучительное занятие, которое, будучи вложено самим Богом в природу человека, как бы против его воли овладевает им. Некоторые толкователи выражение «тяжелое занятие» относят не к исследованию дел человеческих, а к самим делам. Но едва ли оно соответствует выражению: «все, что делается под небом». Тяжелым, мучительным занятием исследование дел человеческих является вследствие крайней неутешительности его результатов.


14 Вывод, к которому пришел Екклезиаст в своих исследованиях, был тот, что все — суета и томление духа. К своему излюбленному выражению hebel Екклезиаст присоединяет новое — reuth ruach. Это выражение переводится различно. Одни (пер. халдейский, сирский, Вульгата), производя встречающееся лишь у Екклезиаста слово reuth от raah — бушевать, разламывать, переводят: волнение, томление духа (как русский). Другие (Акила, Феодотион и Симмах), производя от raah — пасти, переводят: пасение ветра. Третьи, производя от того же глагола с значением домогаться, переводят: стремление ветра, затея ветряная (LXXπροαίρεσις πνεύματος) или погоня за ветром. Последние два понимания более соответствуют контексту и имеют весьма близкое параллельное место в книге пророка Ос 12:1, в словах: Ефрем пасет ветер (raah ruach) и гоняется за восточным ветром. Назвав все дела человеческие пасением ветра или погоней за ветром, Екклезиаст указывает на ничтожность, призрачность их результатов в смысле достижения прочного счастья.


15 В этом стихе объясняется причина безрезультатности человеческой деятельности. Последняя не в состоянии изменить существующий порядок, исправить все недостатки и несовершенства во внешней природе и в природе человека, пересоздать ту и другую.


16 Если все дела и стремления человеческие ничтожны и безрезультатны, как дым, как погоня за ветром, вследствие неустранимых недостатков и несовершенств мира, то само собою понятно, что исследование их мудростью и самая мудрость не могут дать нравственного удовлетворения человеку. Под выражением больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, некоторые толкователи разумеют не царей, так как до Соломона был лишь один царь в Иерусалиме — Давид, а вообще израильтян. Однако предлог «над» (al) заключает в себе понятие господства и может указывать, следовательно, лишь на царей иерусалимских. Екклезиаст приписывает себе обладание мудростью, как религиозным и нравственно-практическим познанием, и вообще знанием, как теоретическим, научным постижением вещей.


17-18 Екклезиаст на собственном опыте убедился, что приобретение мудрости и знания оказалось такой же суетой, такой же погоней за ветром, как и все в человеческой жизни. Оно не только не доставило ему счастья, но напротив увеличило его страдания, показав всю призрачность человеческих надежд, всю безрезультатность человеческих стремлений, обнажив ничтожество всего земного.


Книга Екклезиаста, как видно из ее начала, содержит в себе слова Екклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме. Так как лишь один сын Давида был царем, именно Соломон, то очевидно, что этот последний и назван здесь Екклезиастом. Соломон во все времена еврейской истории считался величайшим мудрецом и, как творец многих назидательных притчей, учителем народа. С таким характером он выступает и в нашей книге. Он «сам был мудр и учил народ познанию», замечает писатель книги в Екк 12:9. Соответственно этой черте Соломону дано еврейское название Когелет. Оно происходит от корня kahal, который в глагольной форме значит: созывать, собирать (= греч. ἐκκαλέω) ср. Лев 8:3; Числ 1:18; Втор 4:10 и др., в форме существительного имени (как греч. ἐκκλησία 1 Греч. ἐκκλησία и лат. concil ium имеют общий корень с евр. kahal. ); собрание вообще, религиозное собрание в частности, напр., Числ 10:7; Пс 21:23; Пс 34:18; Неем 5:7 и др. Отсюда евр. koheleth, как и греч. ἐκκλησαιστής, значит: созывающий собрание, говорящий в собрании, церковный оратор, проповедник. К такому наименованию Соломона мог дать частный повод в высшей степени знаменательный факт, описанный в 3 Цар 8 (ср. 2 Пар 5-6), когда Соломон при освящении своего храма, созвав (jakhel) израильтян, произнес свою замечательнейшую молитву о ниспослании милости Божией всем приходящим во храм, как народу еврейскому, так и иноплеменникам, затем, благословив собрание (kehal), обратился к нему с речью, в которой молил Бога о том, чтобы Он направил сердце народа на сохранение уставов и соблюдение заповедей. Здесь таким образом в наглядной, осязательной форме Соломон явился тем, чем он был для своего народа и во все последующие времена, т. е. когелетом, проповедником. Женская форма евр. имени указывает или на подразумеваемое существительное chokma (мудрость) или, вероятнее, на официальную миссию Соломона, как народного учителя, так как имена, означающие должность, часто принимали у евреев форму женского рода. Вероятно, таким путем образовавшееся символическое имя Соломона — Когелет — (Екклезиаст) дало название и самой книге.

Все содержание книги Екклезиаста служит как бы ответом на вопрос: в чем счастье на земле, возможно ли для человека полное, совершенное счастье (Екк 1:3; Екк 3:9; Екк 5:15; Екк 6:11)? На этот вопрос Екклезиаст самым решительным образом дает отрицательный ответ. Ithron — так называет он совершенное счастье — в отличие от временных и скоропреходящих радостей — невозможно для человека. Ничто в мире и в жизни человека не может дать такого счастья. Отсюда все суетно, все ничтожно, все бесполезно. Суета сует, все суета. Вот вывод, к которому пришел Екклезиаст путем долгих и тяжелых исканий и который он одинаково решительно высказывает как в начале, так и в конце книги (Екк 1:2; Екк 12:8). Но почему недостижимо абсолютное счастье, почему все оказывается в этом смысле бесполезным и суетным? Причина этого в том, что все в мире подчинено неизменным и в то же время однообразным законам и вследствие этого находится в постоянном круговращении, не дающем ничего нового, ничего такого, что могло бы хотя в будущем обеспечить достижение Ithron (Екк 1:4-11). Движение не вперед, а вокруг, беспрогрессивное круговращение наблюдается не только во внешней природе, но и в жизни человеческой, где психические явления чередуются с тою же последовательностью, как и явления природы, столь же мало зависят от воли человека, где также есть всему свое время (Екк 3:1-8). Эта неотвратимость естественного хода вещей, бессилие человеческой воли изменить его направление, подчинить себе, делают счастье, доступное человеку, непрочным, непостоянным, случайным, скоропреходящим. Человек ни за одну минуту не может поручиться, что счастье не изменит ему. Конечно, такое счастье не есть Ithron. Исследуя затем частные случаи из собственной жизни и жизни людей, Екклезиаст еще более убеждается в том, что ничто не может дать человеку истинного счастья. Мудрость? Но она приносит людям мучение, обнажая и в мире и в человеке безобразие и ничтожество, прикрывающееся видимой красотой и целесообразностью, рождая в человеке тяжелое сознание ограниченности его ума и непостижимости всего существующего (Екк 1:13-18). Беспечное веселье, пользование всякими удовольствиями и развлечениями? Но оно оставляет в душе человека мучительное ощущение пустоты и бессодержательности (Екк 2:1-2). Радости труда, разнообразной деятельности? Но они меркнут от сознания ничтожности и случайности результатов труда (Екк 2:3-11). Последние зависят не столько от самого человека, его талантов и энергии, сколько от времени и случая (Екк 9:11). Не зависит от человека и то благо, чтобы есть и пить (Екк 2:24). Богатство? Но оно принадлежит, собственно, не человеку, а жизни. При смерти обладателя оно переходит к наследнику, который может оказаться глупым и злоупотребить наследством (Екк 2:18-19). Да и при жизни богатые часто чувствуют себя одинокими, мучатся завистью, раздорами, жадностью (Екк 4:4-8; Екк 6:1-6) или внезапно теряют богатство (Екк 5:10-16). Но над всеми этими человеческими скорбями и превратностями царит величайшее зло — смерть, которая одинаково поражает и мудрых и глупых (Екк 2:14-16), и праведных и нечестивых (Екк 9:1-3), уничтожая таким образом всякое различие между людьми и делая счастье их призрачным. А то, что следует за смертью, состояние в шеоле, есть жизнь без знания, размышления, без любви, надежды и ненависти, жизнь, по сравнению с которой даже печальное земное существование есть благо, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву (Екк 9:4-6.10). Где царствует смерть, там не может быть прочного счастья. Но что же отсюда следует? Должен ли человек прийти к мрачному унынию, к сознательному отвращению к жизни, столь безжалостно разбивающей все мечты о счастье? Нет. Там, где, по-видимому, беспросветным туманом должен был нависнуть крайний пессимизм, для Екклезиаста заблестела живая надежда на возможность некоторого счастья, вера в некоторую ценность жизни. Ithron — совершенное счастье для Екклезиаста по-прежнему оставалось недостижимым, но он нашел в жизни сравнительное благо, относительное счастье, то, о чем с уверенностью можно сказать, что это нечто лучшее. На место недостижимого Ithron является возможное для человека Tob. Что такое это Tob? Чтобы понять и суметь достичь это Tob, для этого необходимо взглянуть на мир и жизнь человека с совершенно новой точки зрения, с точки зрения религиозной, надо на место миросознания поставить богосознание, живое сознание действующей в мире Божественной силы. Все в мире подчинено известным неизменным законам, но эти законы суть не что иное, как выражение Божественной воли. Человек зависит не от слепого рока, а от Божественного провидения. Все от руки Божией. Без него человек не может даже есть и пить (Екк 2:24-26). Человек не в состоянии препираться с Богом (Екк 6:10), изменить то, что делает Бог (Екк 3:14; ср. Екк 7:13). Он не знает путей Божиих (Екк 3:16-17), не знает ни будущего, ни целей настоящего (Екк 3:11; Екк 11:5; Екк 7:14). Но если пути Божии и непостижимы, то они, во всяком случае, не могут быть несправедливы. Бог воздаст каждому по заслугам, наградит боящихся Его и накажет нечестивых (Екк 8:12-13). Как только человек начинает взирать на мир с религиозной точки зрения, коренным образом изменяется его настроение. Убедившись в том, что судьба человека в руках Божиих (Екк 9:1), он оставляет все беспокойные заботы и боязливые ожидания будущего, всякое раздражение огорчение и досаду (Екк 5:16), которые, ни к чему не приводя, портят настоящее, отравляют всякие радости, и наиболее верное средство к обеспечению будущего видит в приобретении милости Божией сердечной молитвой, благоговейным исполнением обрядов, соблюдением заповедей и обетов (Екк 4:17-5:4). Спокойный за будущее, он безмятежно наслаждается теми радостями, какие посылает ему Бог (Екк 7:14). Он ест с веселием хлеб свой, пьет в радости вино свое, считая то и другое за дар Божий (Екк 9:7; Екк 3:13). Он наслаждается жизнью с женою своею, которую дал ему Бог на все суетные дни под солнцем (Екк 9:9). Во всякое время одежды его светлы, и елей не оскудевает на голове его (Екк 9:8). Сладок ему свет и приятно ему солнце (Екк 11:7). Если Бог посылает ему несчастье, он размышляет (Екк 7:14) и примиряется с ним, вполне убежденный в целесообразности и справедливости Божественного промысла, в воспитывающей и очищающей силе страданий. Зная, что при печали лица сердце ублажается (Екк 7:3), он намеренно ищет того, что возбуждает печаль. Он предпочитает день смерти дню рождения, дом плача дому пира, сетование смеху, обличения мудрых песням глупых (Екк 7:1-6). В отношении к людям он проникается чувством незлобия, снисходительности, доброжелательства. Он ищет нравственного единения с людьми, зная, что двоим лучше, чем одному (Екк 4:9-10). Уверенный, что от судьбы других людей зависит и его судьба, он всячески содействует их благополучию, щедро раздавая свое имущество (Екк 11:1-2).

Таковое состояние духа, когда человек, всецело вручив себя Божественному провидению, безмятежно наслаждается жизнью, спокойно и благополучно перенося все посылаемые ему испытания, и есть единственно возможное для него счастье, его Tob. Но это счастье не полное, оно не может вполне удовлетворить вложенному в человека стремлению к вечному счастью (Екк 3:10-11). Ithron недостижимо. Все суета и томление духа. Вот результат, к которому пришел Екклезиаст. С его учением о шеоле, с его неопределенным представлением о суде Божием, с его полным незнанием воскресения мертвых Екклезиаст не мог придти к иному выводу. Он искал совершенного счастья «под солнцем», т. е. в пределах земного бытия, но там его не могло быть.

Книга Екклезиаста в надписании своем (Екк 1:1) усвояется Соломону. Но само по себе надписание книги не решает окончательно и безусловно вопроса о ее писателе. В древности было в обычае воспроизводить мысли и чувства замечательных исторических лиц в разговорной или поэтической форме. Это было своего рода литературным приемом, особой литературной формой, в которой автор, заботясь о тожестве духа, а не о тожестве буквы, брал из истории лишь общую мысль, подвергая ее самостоятельной разработке. Пример такого своеобразного изложения речей пророческих можно находить в книгах Царств и Паралипоменон. Некоторые особенности книги Екклезиаста убеждают в том, что и в ней мы имеем дело с подобным литературным приемом. Прежде всего язык книги с несомненностью показывает, что она явилась уже после плена вавилонского, когда еврейский язык потерял свою чистоту и получил сильную арамейскую окраску. Книга Екклезиаста переполнена арамеизмами даже в большей степени, чем книги Ездры и Неемии и другие послепленные произведения, заключает в себе множество отвлеченных и философских выражений и даже имеет кое-что общее с талмудическим словоупотреблением (см. особенности языка у Кейля, Bibl. comment ьb. d. poet. В. А. Т. IV В; р. 197-206 и М. Олесницкий. Книга Екклезиаста. С. 156-157. Прав один исследователь, сказавший, что если бы Соломон написал книгу Екклезиаста, то не было бы никакой истории еврейского языка. Во всяком случае, тогда нельзя было бы усвоять Соломону книгу Притчей. И в самом содержании книги мы найдем немало признаков ее позднейшего происхождения. Екклезиаст говорит о себе: Я был царем над Израилем в Иерусалиме (Екк 1:12). Сам Соломон не мог употребить здесь прошедшего времени, так как он оставался царем до конца своей жизни. Таким образом мог сказать о нем человек, живший после него. То же следует сказать о выражении: Я возвеличился и приобрел мудрости больше всех бывших прежде меня над Иерусалимом (Екк 1:16). До Соломона лишь один Давид был царем в Иерусалиме, следовательно, при жизни Соломона нельзя было говорить о всех бывших царях в Иерусалиме. По Екк 2:3.9 представляется, что Соломон предавался чувственным наслаждениям ради философских экспериментов, по идеальным мотивам. Этого не мог сказать о себе исторический Соломон. Говоря о религиозных недостатках современного общества, наша книга совершенно умалчивает об идолопоклонстве, столь широко распространенном во времена царей, а отмечает фарисейское, бездушное исполнение обрядов (Екк 4:17; Екк 5:1-19), о котором часто говорит пророк Малахия. Непонятно для времени Соломона и предостережение от составления и чтения многих книг (Екк 12:12). Самое содержание книги, жалобы на суетность всего, общее чувство неудовлетворенности, увещание не поддаваться мрачному унынию, довольствоваться немногим в жизни — мало подходит к славной и блестящей эпохе Соломона, когда еврейский народ переживал пору своей юности, полный сил и надежд, гордый своими успехами, не знавший еще разочарования. Здесь сказались скорее общее недовольство послепленного времени, общее утомление в постоянной борьбе с тяжелыми политическими и социально-экономическими условиями жизни. Не говори, отчего это прежние дни были лучше нынешних, наставляет Екклезиаст. Ни в одну эпоху это так часто не говорилось, как после плена. Все это побуждает признать, что книга Екклезиаста написана не Соломоном, а лицом, жившим в послепленное время. Уже м. Филарет допускал некоторое сомнение в принадлежности ее Соломону. «К сожалению, — писал он, — обращение Соломона не столь достоверно, как его заблуждение. Книга Екклезиаста, по-видимому, есть памятник его покаяния» (Начерт. церковно-библ. истории. Изд. 9. С. 230, 231).

Как видно из содержания книги и из исторических обстоятельств ее появления, цель, какую ставил себе ее писатель, состояла в том, чтобы утешить впадавших в уныние современников, с одной стороны выяснив суетность и тленность всего земного, с другой стороны указав средство и при существовавших тяжелых условиях создать более или менее сносное существование. Это средство заключалось в том, чтобы жить, трудиться, наслаждаться всякими доступными радостями, ежеминутно, так сказать, ощущая свою зависимость от Божественного провидения и в нем почерпая для себя источник нравственного мужества и душевного спокойствия. Такая задача книги, как и все ее содержание, вполне согласное с богооткровенным ветхозаветным учением, не дают никаких оснований сомневаться в каноническом достоинстве книги. Если некоторые древние раввины, а за ними и христианские писатели (напр., Иустин, Ириней, Климент Александрийский, Ориген) совершенно умалчивают о книге Екклезиаста и сомневаются в каноническом достоинстве книги, то это объясняется тем, что они брали и толковали некоторые соблазнявшие их места отрывочно, без связи с общим содержанием книги, и вследствие этого находили в них признаки эпикуреизма, фатализма и пессимизма. Ничего подобного не оказывается в книге при правильном ее понимании.

См. «Понятие о Библии».

Третий отдел ветхозаветных священных книг составляют в греко-славянской Библии книги «учительные», из которых пять — Иова, Псалтирь, Притчи, Екклезиаст и Песнь Песней признаются каноническими, а две — Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова1Современный распорядок учительных книг в греко-славянской Библии несколько отличается от древнего. Именно в Синайском кодексе они расположены в таком виде: Псалтирь, Притчи, Екклезиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломона, Сирах, Иов; в Ватиканском списке за кн. Песнь Песней следует Иов и далее Премудрость Соломона и Сирах. неканоническими. В противоположность этому в еврейской Библии двух последних, как и всех вообще неканонических, совсем не имеется, первые же пять не носят названия «учительных», не образуют и особого отдела, а вместе с книгами: Руфь, Плач Иеремии, Есфирь, Даниил, Ездра, Неемия, первая и вторая Паралипоменон, причисляются к так называемым «кетубим», «агиографам», — «священным писаниям». Сделавшееся у раввинов-талмудистов техническим обозначением третьей части Писания название «кетубим» заменялось в древности другими, указывающими на учительный характер входящих в ее состав произведений. Так, у Иосифа Флавия современные учительные книги, кроме Иова, известны под именем «прочих книг, содержащих гимны Богу и правила жизни для людей» (Против Аппиона I, 4); Филон называет их «гимнами и другими книгами, которыми устрояется и совершенствуется знание и благочестие» (О созерцательной жизни), а автор 2-ой маккавейской книги — «τὰ του̃ Δαυιδ καὶ ἐπιστολὰς βασιλέων περὶ ἀναθεμάτων» — «книги Давида и письма царей о приношениях» (2:13). Наименование «τὰ του̃ Δαυιδ» тожественно с евангельским названием учительных книг псалмами» («подобает скончатися всем написанным в законе Моисееве и пророцех и псалмех о мне»; Luk 24:44), а это последнее, по свидетельству Геферника, имело место и у раввинов. У отцов и учителей церкви, выделяющих, согласно переводу LXX, учительные книги в особый отдел, они также не носят современного названия, а известны под именем «поэтических». Так называют их Кирилл Иерусалимский (4-е огласительное слово), Григорий Богослов (Σύταγμα. Ράκκη, IV, с. 363), Амфилохий Иконийский (Ibid. С. 365), Епифаний Кипрский и Иоанн Дамаскин (Точное изложение православной веры. IV, 17). Впрочем, уже Леонтий Византийский (VI в.) именует их «учительными», — «παραινετικά» (De Sectis, actio II. Migne. Т. 86, с. 1204).

При дидактическом характере всего Священного Писания усвоение только некоторым книгам названия «учительных» указывает на то, что они написаны с специальной целью научить, вразумить, показать, как должно мыслить об известном предмете, как его следует понимать. Данную цель в применении к религиозно-нравственным истинам и преследуют, действительно, учительные книги. Их взгляд, основная точка зрения на учение веры и благочестия — та же, что и в законе; особенность ее заключается в стремлении приблизить богооткровенную истину к пониманию человека, довести его при помощи различных соображений до сознания, что ее должно представлять именно так, а не иначе, Благодаря этому, предложенная в законе в форме заповеди и запрещения, она является в учительных книгах живым убеждением того, кому дана, кто о ней думал и размышлял, выражается как истина не потому только, что открыта в законе, как истина, но и потому, что вполне согласна с думой человека, стала уже как бы собственным его достоянием, собственной его мыслью. Приближая богооткровенные истины к человеческому пониманию, учительные книги, действительно, «совершенствуют сознание и благочестие». И что касается примеров такого освещения их, то они прежде всего наблюдаются в кн. Иова. Ее главное положение, вопрос об отношении правды Божией к правде человеческой, трактуется автором с точки зрения его приемлемости для человеческого сознания. Первоначально сомневавшийся в божественном правосудии, Иов оказывается в результате разговоров уверовавшим в непреклонность божественной правды. Объективное положение: «Бог правосуден» возводится на степень личного субъективного убеждения. Подобным же характером отличается и кн. Екклезиаст. Ее цель заключается в том, чтобы внушить человеку страх Божий (Job 12:13), побудить соблюдать заповеди Божии. Средством к этому является, с одной стороны, разъяснение того положения, что все отвлекающее человека от Бога, приводящее к Его забвению, — различные житейские блага не составляют для человека истинного счастья, и потому предаваться им не следует, и с другой — раскрытие той истины, что хранение заповедей дает ему настоящее благо, так как приводит к даруемому за добрую жизнь блаженству по смерти, — этому вечно пребывающему благу. Равным образом и кн. Притчей содержит размышления о началах откровенной религии, законе и теократии и влиянии их на образование умственной, нравственной и гражданской жизни Израиля. Результатом этого размышления является положение, что только страх Господень и познание Святейшего составляют истинную, успокаивающую ум и сердце, мудрость. И так как выражением подобного рода мудрости служат разнообразные правила религиозно-нравственной деятельности, то в основе их лежит убеждение в согласии откровенной истины с требованиями человеческого духа.

Раскрывая богооткровенную истину со стороны ее согласия с пониманием человека, учительные книги являются показателями духовного развития народа еврейского под водительством закона. В лице лучших своих представителей он не был лишь страдательным существом по отношению к открываемым истинам, но более или менее вдумывался в них, усваивал их, т. е. приводил в согласие со своими внутренними убеждениями и верованиями. Погружаясь сердцем и мыслию в область откровения, он или представлял предметы своего созерцания в научение, для развития религиозного ведения и споспешествования требуемой законом чистоте нравственности, как это видим в кн. Иова, Екклезиаст, Притчей и некоторых псалмах (78, 104, 105 и т. п.), или же отмечал, выражал то впечатление, которое производило это созерцание на его сердце, в лирической форме религиозных чувствований и сердечных размышлений (Псалтирь). Плод богопросвещенной рефлексии о божественном откровении, данном еврейскому народу в закон, учительные книги носят по преимуществу субъективный характер в отличие от объективного изложения истин веры и благочестия в законе и объективного же описания жизни еврейского народа в книгах исторических. Другое отличие учительных книг — это их поэтическая форма с ее характерною особенностью — параллелизмом, определяемым исследователями еврейской поэзии как соотношение одного стиха с другим. Это — род рифмы мысли, симметрия идеи, выражаемой обыкновенно два или иногда три раза в различных терминах, то синонимических, то противоположных. Сообразно различному взаимоотношению стихов параллелизм бывает синонимический, антитический, синтетический и рифмический. Первый вид параллелизма бывает тогда, когда параллельные члены соответствуют друг другу, выражая равнозначащими терминами один и тот же смысл. Примеры подобного параллелизма представляет Psa 113 — «когда Израиль вышел из Египта, дом Иакова (из среды) народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль владением Его. Море это увидело и побежало, Иордан возвратился назад, горы прыгали, как овцы, и холмы, как агнцы». Параллелизм антитический состоит в соответствии двух членов друг другу через противоположность выражений или чувств. «Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего. Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко» (Pro 27:6-7). «Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся. Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо» (Psa 19:8-9). Параллелизм бывает синтетическим, когда он состоит лишь в сходстве конструкции или меры: слова не соответствуют словам и члены фразы членам фразы, как равнозначащие или противоположные по смыслу, но оборот и форма тожественны; подлежащее соответствует подлежащему, глагол — глаголу, прилагательное — прилагательному, и размер один и тот же. «Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых; повеления Господа праведны, веселят сердце; страх Господа чист, просвещает очи» (Psa 18). Параллелизм бывает, наконец, иногда просто кажущимся и состоит лишь в известной аналогии конструкции или в развитии мысли в двух стихах. В этих случаях он является чисто рифмическим и поддается бесконечным комбинациям. Каждый член параллелизма составляет в еврейской поэзии стих, состоящий из соединения ямбов и трохеев, причем самый употребительный стих евреев — гептасиллабический, или из семи слогов. Стихами этого типа написаны кн. Иова (Job 3:1-42:6), вся книга Притчей и большинство псалмов. Встречаются также стихи из четырех, пяти, шести и девяти слогов, чередуясь иногда с стихами различного размера. Каждый стих является, в свою очередь, частью строфы, существенным свойством которой служит то, что она заключает в себе единую, или главную, мысль, полное раскрытие которой дается в совокупности составляющих ее стихов. Впрочем, в некоторых случаях то две различные мысли соединены в одной строфе, то одна и та же мысль развивается и продолжается далее этого предела.

Скрыть
Комментарий к текущему отрывку
Комментарий к книге
Комментарий к разделу

1 Евр. кохэ#лет - собирающий общину (для проповеди), или: возглашающий в собрании, здесь может выступать и как имя собственное, в LXX: экклесиасте#с, что дало русское название книги; друг. возм. пер.: Учитель; традиционный перевод: Проповедник.


2 Евр. хавэль хавалим - традиционно переводилось как суета сует, в знач. абсолютная никчемность всего, бессмысленность; евр. хе#вель - пар, дуновение, дыхание; непостоянство, обманчивость, пустота, ничто.


3 Или: на свете; букв.: под солнцем.


7 Или: реки возвращаются к своим истокам.


8 Или: все слова истерлись; или: все дела утомляют.


13 а) Или: решил я разум свой направить. Сердце в евр. - это орган мышления и познания, а не только чувств, как в русском; ср. ст. 16, 17.


13 б) Друг. возм. пер.: на мученье; или: для смиренья; ср. 3:10.


14 а) Букв.: увидел я.


14 б) Или: поиски / стремление; подобное в ст. 17.


15 Так по друг. чтению; букв.: не исчислить.


16 а) Букв.: сердцу моему.


16 б) Букв.: и мое сердце видело много мудрости и знания.


17 Друг. возм. пер. (здесь и далее): безумные (удовольствия).


«Всё тщета, - сказал Экклезиаст, - напрасная тщета, всё понапрасну»; «радуйся, юноша, покуда молод, и веселись во дни юности твоей, как и велит сердце… Только знай: за всё за это Бог приведет тебя на суд»; «…помни Создателя своего с юности своей, покуда не настали худые дни и годы, о которых ты скажешь: „Радости они не приносят“» (1:2; 11:9; 12:1).

Эти отрезвляющие, горькие и в то же время оптимистические слова Книги Экклезиаста памятны и дороги не одному поколению верующих людей, которые черпали вдохновение и смысл на ее живых, беспредельно смелых и парадоксальных страницах. Как справедливо заметил один из наших современников, «„Экклезиаст“ глубок и страшен как море. Если бы автор жил теперь и знал нашу философию с ее натужной бодростью, самолюбованием, высокомерием, он согласился бы, что лучше увидеть себя в отчаянии, чем вообще не увидеть».

В древнеиудейском предании и в христианской традиции считалось, что автором книги был царь Соломон, согласно надписанию (1:1) и ряду других свидетельств, содержащихся в книге (1:12, 16; 2:4-9; 7:26-29; 12:9). Большинство исследователей считают, что Книга Экклезиаста создавалась в период между второй половиной V в. и первой половиной IV в. до Р.Х. и она признана «памятником древнееврейской афористической литературы». Сам автор говорит о себе как о человеке, неизменно ищущем знание и обладающем высшей мудростью: «Вот преумножил я мудрость и всех превзошел, кто царствовал до меня в Иерусалиме, теперь много мудрости и знаний в сердце моем» (1:16).

Основная тема Книги Экклезиаста - поиск смысла жизни: «И повелел я сердцу своему, - признается любознательный царь, - мудростью исследовать и узнать всё, что делается под небесами… И убедился я, что всё, происходящее под солнцем, - напрасная тщета, за ветром погоня» (1:13, 14). Между тем, не вполне доверяя своему первому впечатлению, автор продолжает свой философский поиск: он хочет знать, не только какова польза от «мудрости и познанья», но что такое «безумие и глупость», какова природа смеха и радости, в чем смысл труда, власти, богатства, долголетия (1:17; 4:13-16; 5:8-6:12). Вскоре, однако, знания сами по себе оказываются недостаточными, и Экклезиаст посвящает себя «великим делам: возводит дворцы, насаждает виноградники, разбивает сады и парки... Чего бы ни жаждал взор мой, - вспоминает он, - ни в чем я себе не отказывал... Но вот взглянул я на это всё, что своими руками делал, на все труды и свершения свои, и увидел, что и это всё тщета и погоня за ветром - нет в этом проку под солнцем» (2:4-11).

Как видим, вывод, к которому пришел Экклезиаст, неутешителен, на первый взгляд, пессимистичен, настроение автора исполнено меланхолии и печали. В этой связи не удивительно, что слово «суета» (в настоящем переводе «тщета») встречается около сорока раз в его книге и некоторые читатели склонны считать, что Экклезиаст оказался в плену гибельного отчаяния. Однако буквально с третьей главы тональность книги меняется: «И узнал я, что нет для людей ничего лучшего, кроме как радовать да тешить себя, покуда живы. Стало быть, если человек ест и пьет и видит добрые плоды трудов - это от Бога дар. Узнал я, что созданное Богом пребудет вовек - не прибавить к тому, не отнять. Так Бог поступает, чтобы благоговели перед Ним» (3:12-14).

Нельзя не заметить, что ноты пессимизма вдруг сменяются робкой надеждой, даже оптимизмом, что побудило некоторых исследователей говорить о том, что книга и сам автор непоследовательны. Но дело тут не в непоследовательности, а в диалектике, и в этом сила и «мрачное величие» Экклезиаста. Парадоксы учителя мудрости, необычный, свободный образ его мыслей - это своеобразный способ поэтического мышления ближневосточного автора, для которого скепсис и разочарование законны и отнюдь не исключают оптимистической перспективы: развенчивая устремления человека к богатству, труду, удовольствиям, мудрости, он реабилитирует эти понятия как явления, призванные не только скрасить жизнь, но и сделать ее в меру возможного счастливой.

Иными словами, читаем мы сегодня между строк Экклезиаста, если смысл жизни неясен и ускользает от нас, это не значит, что смысла как такового нет. Это лишь подтверждает мысль: смертному человеку недоступно, не дано полное знание о происходящем «под небом»: «И видел я все дела Божьи, только вот не постичь человеку всего того, что творится под солнцем, сколько б ни старался он. И как ни хвались мудрый всеми познаниями своими - всего не постичь!» (8:17) Потому автор Экклезиаста внушает своим читателям важные уроки: жизнь, какой бы она ни была суетной, несравненно лучше смерти, и этот вывод он обосновывает, прибегая к иронии: «А покуда человек среди живых, есть надежда, ведь живой собаке лучше, чем мертвому льву» (9:4). Нужно трудиться и не угнетать себя мыслью о бесполезности труда: «Что под силу - то и делай руками своими, - и снова звучит ирония, которая только усиливается от строки к строке, - ибо в Шеоле, куда ты сойдешь, не будет уже ни трудов, ни разумения, ни познания, ни мудрости» (9:10). То же самое говорит мудрец и о веселье, которое ранее осудил и обозначил как «безумие сущее»: «И воспел я хвалу веселью: ибо нет ничего лучшего для человека под солнцем, как есть, пить да веселиться… Пусть сопровождает это труды человека во все отпущенные ему Богом дни под солнцем» (8:15).

Вот так необычно и в то же время просто снимает кажущееся противоречие Экклезиаст. Но в этой простоте нет упрощения, в ней намечен выход к иным ценностям в жизни, иной перспективе. Мы видим, например, что веселье теперь не осуждается им, но не в нем цель жизни, смысл ее: личность не равна преходящему веселью или бренным плотским удовольствиям. Все дарованные человеку дни отпущены ему Богом. Когда веселье и погоня за чувственными удовольствиями становятся самоценными для человека, они неизбежно приводят его к печали, тщете и даже к бессмыслице. Но «не будет печалиться человек о краткости дней своих, - приходит к заключению Экклезиаст, - если Бог радует сердце его» (5:19); «кто пред Богом благоговеет - избежит крайностей» (7:18); «благо будет тем, кто благоговеет пред Богом, в благоговенье пред Ним пребывает. И не будет блага злодею, и недолговечен он, словно тень, потому что нет в нем благоговенья перед Богом» (8:12, 13).

Подчеркивая различие между Творцом и творением и указывая на пределы рационального познания, Экклезиаст продолжает традицию всей библейской литературы Премудрости (ср. Притч 1:7). Хотя и трудится и силится человек - всё от Бога, Он «главное действующее лицо», Бог вершит всё. И «время» и «вечность» дарованы Богом. «Всё, что сделал Бог, - хорошо в свое время; вложил Он и вечность в сердце человеческое, но невдомек человеку всё, что вершит Бог, не постичь ему этого от начала и до конца» (3:11). Парадокс земной жизни человека в мимолетности его бренного существования и во внутреннем стремлении выйти за пределы настоящего, объять необъятное. А потому «выслушай суть всего, - итожит свои размышления Учитель мудрости Экклезиаст, - благоговей пред Богом и заповеди Его соблюдай, ибо в этом - весь человек. Ибо всякое дело приведет Бог на суд - будь оно даже тайным, доброе или злое» (12:13, 14).

Скрыть

Мысли вслух: ежедневные размышления о Библии

 

Читая Книгу Екклесиаста, трудно не заметить её несколько пессимистической тональности. Основной её темой... 

 

Как волна за волной надвигаются повторяющиеся рассуждения о том, что всё на свете суета, а значит, не имеет смысла; о... 

 

Книга Экклезиаста во многом представляет собой уникальное явление в составе Священного Писания, заметно отличаясь от всех остальных его книг как по содержанию, так и... 

Вопрос-ответ

 В чём заключаются 2 варианта жизнепонимания (что общего, что различного) в книге Екклесиаста и в Нагорной проповеди (Евангелие от Матфея 5-7 главы)? В чём состоит цель, смысл и ценность жизни?
 

Оба этих библейских текста, столь различные на первый взгляд, отражают единое жизнепонимание. Основа жизнепонимания Екклесиаста, пожалуй, в том, что в рамках земной жизни все, что кажется человеку ценным и значимым, на самом деле  — суета и погоня за ветром. Екклесиаст ищет и не находит на земле ничего, к чему стоило бы... 

Библиотека

Благодаря регистрации Вы можете подписаться на рассылку текстов любого из планов чтения Библии

Мы планируем постепенно развивать возможности самостоятельной настройки сайта и другие дополнительные сервисы для зарегистрированных пользователей, так что советуем регистрироваться уже сейчас (разумеется, бесплатно).