Мысли вслух на7 Декабря 2016

Как известно, слово «апокалипсис» по-гречески означает «откровение». И, когда произносят это слово, нередко имеют в виду соответствующую библейскую книгу. Но ещё чаще — катастрофу, вселенский катаклизм, конец всего и вся. Такой взгляд распространён сегодня даже среди христиан, не говоря уже обо всех остальных.

Книга Откровения заканчивается описанием отнюдь не катастрофы, а полного и окончательного обновления мира, торжества Царства, о котором христиане первого поколения мечтали, надеясь, что оно произойдёт ещё при их жизни. А что же человек в этом обновлённом мире? Физически он, очевидно, обновляется так же, как и всё остальное мироздание; а духовно? Вот об этой-то духовной стороне и говорит Иоанн, описывая новое качество духовной жизни верных в Царстве, раскрывшемся до конца. В Царстве нет ничего «проклятого».

Там нет ничего и никого, противостоящего Богу. В нынешнюю эпоху, в эпоху наступающего Царства, противостояние налицо, и оно тем заметнее и острее, чем более раскрывается Царство в среде, ему враждебной. А после полного преображения мира, как видно, в нём уже не остаётся места никакой силе, враждебной Богу. Но это картина нового мира в целом; а что же отдельный человек? У отдельного человека, как видно, качественно изменяются, обновляются отношения с Богом и со Христом (в видениях Иоанна Христос часто предстаёт в виде Агнца).

Теперь они видят Спасителя лицом к лицу, видят всё время, а не изредка, как это было прежде, когда мир преображался, но ещё не был преображён до конца, и видят чётко и ясно, а не так, как это нередко бывало раньше, когда Его лик проступал, как сквозь туман. И дело тут, конечно, не только в изменении физической природы человека. Дело, прежде всего, именно в обновлении духовной жизни, в обновлении тех отношений, которые связывают человека с Богом и со Христом, в том обновлении союза-завета, о котором говорил ещё Иеремия.

Новые, не омрачаемые никаким грехом отношения и составляют духовное основание этого нового союза-завета. А ведь Царство и основано именно на отношениях — его обитателей с Богом и друг с другом, их со Христом, наконец, Самого Христа со Своим небесным Отцом. И когда отношения эти становятся полноценными, тогда и Царство открывается миру во всей своей преображающей полноте.

В каком смысле Иисус говорит, что в Царство может войти лишь тот, кто станет, как ребёнок? Что такого есть в детях, что могло бы помочь нам войти в Царство, если бы мы это обрели или этого не потеряли, став взрослыми? Некоторые (и довольно многие) уверены: речь идёт о том, что называется иногда «детскостью», под которой, увы, чаще всего подразумевается духовная и жизненная незрелость с неизбежно ей сопутствующей безответственностью.

Но вряд ли Иисус имел в виду что-то подобное: ни легкомысленности, ни безответственности Он никогда и ни в ком не поощрял. Тогда о чём же идёт речь? И можно ли вернуться в детство, именно вернуться, оставшись самим собой, а не впасть, утратив собственную духовную и экзистенциальную идентичность?

Когда-то считали (а некоторые продолжают считать до сих пор), что дети безгрешны и невинны; увы, вдумчивый и внимательный наблюдатель, такой, каким был, к примеру, Августин, во все времена мог заметить, что это не так: дети грешат так же, как и взрослые, разумеется, с поправкой, когда дело касается масштабов и форм, на возраст и возможности.

Но есть всё же в детях, до известного возраста, известная духовная цельность и непосредственность, даже тогда, когда дело касается греха. Конечно, и дети могут обманывать, но они, по крайней мере, обманывают других, а не себя. Привычка обманывать себя приходит с возрастом, и она, как ни покажется это кому-то странным, мешает духовной жизни куда больше всего остального.

Казалось бы, есть на свете грехи куда страшнее. Но в любом грехе можно раскаяться. При одном условии: если согрешивший честно скажет сам себе, что он виноват, что он грешник, что ему есть в чём раскаиваться и есть за что просить прощения. И у детей это, как правило, получается лучше, чем у взрослых. Потому им и легче на пути в Царство: ведь простить Бог может всё, если только Его искренне о том попросить.

То, что говорит пророк Исаия, однажды очень просто сформулировал мальчик четырех лет. Рассуждал он приблизительно так: Бог сотворил море, небо, деревья и человека. Человек сделал машину, дом и самолет. Если Бог такое сделал, значит у Него есть разум и Он им пользуется. Но то, что Он сделал, очень сильно отличается от того, что делаю я, это значит, что Его разум сильнее моего. А насколько сильнее, этого я измерить не могу.

Простота детских объяснений  — это то, чему Господь все время призывает нас учиться. Сложен текст пророка Исаии? Конечно, и, когда ты изнемогаешь и утомлен, тебе не до величия Бога, не до осознания того, что у Него Cвои пути для тебя. Признать, что Он умнее, выше, мудрее человека, принять этот факт не только головой, но сердцем, трудно. Но простое и открытое наблюдение за миром позволяет выявить этот факт и принять его.

Обращаясь к тем, кто Ему поверил, Иисус продолжает говорить им о Царстве, которое Он принёс в мир. Он говорит: если сохраните Моё наставление («пребудете в слове Моём»), то вы мои настоящие ученики, и тогда вы познаете истину, которая даст вам свободу (ст. 31 – 32). Его не понимают, ему говорят: мы и без того свободны, мы не рабы, мы дети Авраама (ст. 33). И тогда Иисус говорит то, что фарисеям, как людям религиозным, слышать было крайне странно и неприятно. Он говорит им: вы рабы греха, и, пока не избавитесь от него, останетесь рабами. И тогда вам не войти в Царство и не удержаться в нём, ведь навсегда в доме может остаться только сын, но никак не раб (ст. 34 – 36). Такое утверждение, как видно, настолько возмутило слушателей, что у них вновь возникло желание убить Иисуса (ст. 37). Сам Иисус объясняет это просто: они не вмещают того, что слышат от Него. В самом деле, слушавшие были все людьми глубоко религиозными, строго соблюдавшими нормы и правила ритуальной чистоты, подробно расписанные в Торе. И вдруг этот странный Человек обвиняет их в том, что они погрязли в грехе, погрязли настолько, что, если не предпринять каких-то особых, сверхъестественных усилий к очищению, то в Царство им не войти! По-видимому, даже доверившись Иисусу, они ожидали от Него всего, чего угодно, но только не этого! А Иисус просто пытался объяснить им разницу между той относительной чистотой, которая возможна в непреображённом мире, и чистотой Царства, не допускающей никакого греха. И снова слушающие Иисуса пытаются прикрыться религиозной традицией: в ответ на слова Иисуса о желании убить Его (ст. 37 – 38) они ссылаются на отцов, и прежде всего на Авраама, потомками («детьми») которого считают себя все евреи (ст. 39). Но Иисус не оставляет им этого укрытия. Он говорит им о том, что быть наследником Авраама означает не просто принадлежать к одному с ним племени, а быть одного с ним духа, «делать дела Авраамовы» (ст. 39 – 40). И тогда в ход пошёл последний аргумент: мы народ Божий, отец наш Бог (ст. 41). Но Иисус и тут не щадит собеседников, Он говорит: народ Божий — это те, кто делает дела Божии. Он говорит: вы сами видите, что Я делаю дело Божие, и Я ни в чём вас не обманывал; так почему же вы Мне не верите? Так ли поступают те, кому Бог отец (ст. 42 – 47)? И тогда люди, ещё недавно, казалось, поверившие Иисусу, прямо говорят Ему: теперь всё ясно, Ты одержим нечистым духом (ст. 48). На такое обвинение Иисус, как видно мог ответить лишь одно: Я чту Бога, а вы Меня за это поносите; но кто останется верен тому, что Я говорил («соблюдёт слово Моё»), тот приобщится к жизни Царства («получит жизнь вечную») (ст. 49 – 51). А после этого Ему пришлось, в ответ на недоумение слушавших (ст. 52 – 53), засвидетельствовать и о Своём мессианстве. Согласно традиционным иудейским представлениям, Мессия и Его приход был задуман Богом ещё до создания мира, потому-то Иисус и говорит о Себе, что Он опередил Авраама (ст. 54 – 58). И тогда в ход идёт последний аргумент: камни (ст. 59). Как видно, идти за Христом оказалось не так просто, как казалось поверившим Иисусу фарисеям. Для этого нужно было, как минимум, признать собственную несостоятельность, признать тот факт, что, несмотря на всю свою религиозность, человек не имеет никаких шансов на Царство, если не доверится Спасителю и не позволит Ему приготовить себя к этому главному шагу на своём духовном пути. Такое признание, очевидно, даётся нелегко. Но иного пути в Царство нет.

Бог много раз доказывал различными чудесами Свое благоволение к тем, кого Он избрал. Но что особенного в этом чуде? Почему расцветший жезл Аарона вместе со скрижалями завета и манной помещается в Ковчег? Сухой посох, за одну ночь в пустыне пустивший почки, давший цветы и плод миндаля, — не образ ли это жестокосердного Израиля, смиряющегося перед Богом и расцветающего неземной красотой Мессии? Если так, то это образ и нашей жизни — цветущей и царствующей во Христе. Конечно, жезл сухой, и пустыня кругом, но — все возможно Богу...

Притча, рассказанная Йотамом, оказалась пророческой: попытка установить в еврейском обществе царскую власть закончилась большой кровью. Ничего удивительного тут нет: в той ситуации, в которой была сделана попытка её установить, ей было совершенно не на чем держаться — ни в духовном плане, ни в психологическом, ни в юридическом. Общество было патриархально-родовым, оно управлялось старейшинами племён и главами больших патриархальных родов. Большинство людей такая ситуация устраивала. Исключение составляли те, кто в этом традиционном родоплеменном обществе не могли себя найти, но таких было немного. В том мире, о котором говорится в книге, царь должен был быть или военным вождём, или сакральной фигурой.

В первом случае можно говорить о так называемой военной демократии, когда царя избирает собрание воинов как своего лидера, во втором — о сакрализации власти предводителя, который становится священной фигурой, как произошло в Египте и в Вавилонии. В еврейском обществе ни первое, ни второе было в те времена немыслимо. Там мог появиться лишь лидер-харизматик наподобие судей, на которого смотрели, как на Божьего человека и, соответственно, как на Богом данного вождя. Яхвизм был единственной силой, соединяющей племена в единый народ, и только религиозный лидер мог объединить между собой под своим началом людей из разных племён.

Все остальные попытки подчинить своей власти чужаков, каковыми в глазах подавляющего большинства считались все иноплеменники, даже если они были евреями, могли закончиться лишь провалом. Оно и неудивительно: ведь никакая власть не может держаться сама собой. Крах Авимелеха описан в Книге Судей как крах человека, попытавшегося утвердить свою власть на одной силе, помимо Бога. В таком взгляде есть своя глубина, превосходящая ту конкретную религиозно-политическую ситуацию, которая описана в книге.

Разумеется, лидеры пророческого движения того времени были принципиальными противниками любой светской власти для народа Божия. Дело, однако, не сводилось только к религиозно-политическим взглядам, господствовавшим в пророческих общинах своей эпохи. Дело в том, что власть как феномен сугубо внешний, связанный исключительно с силой, вообще не имеет сколько-нибудь долговременных перспектив в человеческом обществе.

Конечно, власть и сама по себе является следствием грехопадения, сама идея властвования в том виде, в каком она существует в сознании падшего человека, несовместима ни с подлинной духовной жизнью, ни с нормальными, по-настоящему глубокими межчеловеческими отношениями, ни с полноценным богообщением. Есть, однако, в падшем человеческом обществе и осознание некоторой неизбежности всего, что связано с властью: глядя на падший мир, всякий трезвомыслящий человек понимает, что появление той или иной власти в нём необходимо постольку, поскольку все межчеловеческие отношения после падения оказываются поражены грехом, а значит, они неизбежно должны стать в известных случаях до известной степени неполноценными и ненастоящими, чтобы не оказаться разрушительными для тех, кого связывают.

Внешняя учтивость нередко прикрывает прямую ненависть, но, если кроме ненависти за учтивостью действительно ничего больше нет, лучше не срывать её покров слишком решительно, чтобы не дойти в конце концов до прямого смертоубийства. Отчасти на этой же коллизии межчеловеческих отношений в падшем мире паразитирует и власть — упорядоченные, пусть и механические, отношения с ограничением взаимного насилия всё же лучше анархии, где каждый может убить каждого.

Однако понимающий всё это человек никогда не станет упиваться властью, он не сделает её самоцелью, понимая, что она — неизбежное зло падшего мира, существующее ради чего-то иного, уже к ней не относящегося. Вот такое осознание несамоценности власти и позволяет ей опираться на что-то, что само по себе ей если не противоположно, то, как минимум чуждо, будь то религия, мораль или какие бы то ни было ценности. Если же такой опоры нет, и остаётся одна лишь сила, всё неизбежно заканчивается большой кровью — раньше или позже, в больших или меньших масштабах. Так, как и произошло в конце концов с Авимелехом.