Мысли вслух на 1 Кор 13:1-13

Сегодняшнее чтение из послания к Коринфянам часто называют гимном любви. Апостол Павел говорит нам о том, что без любви ничто не имеет смысла. В первых стихах он описывает совершенно потрясающие дары: говорение языками ангельскими, дар пророчества, вера, способная переставлять горы... Как это замечательно! Но без любви... Давайте подумаем, что будет без любви со всеми этими дарами. Говорение языками? А с кем говорить без любви? Ни с людьми, ни тем более с ангелами без любви говорить просто не имеет смысла. Переставлять горы? А чего ради? Просто так, для эстетики? От нечего делать? Без любви переставление гор будет абсолютно бессмысленным занятием. Любовь — единственное, что придаёт смысл любому дару, любому действию. И самое страшное — что любовь невозможно «придумать», вызвать в своём сердце искуственным путём... Будем просить Святого Духа, чтобы он сотворил из наших каменных сердец живые, плотяные, и даровал нам любовь.

Продолжая свои размышления о Церкви, Павел слагает настоящий гимн любви. Слагая его, апостол, несомненно, должен был вспоминать слова Спасителя о заповеди любви, сказанные во время Тайной Вечери, которых Павел не мог не знать. И всё же утверждение бессмысленности любых усилий при отсутствии любви заставляет задуматься (ст. 1–3). Ведь речь идёт, несомненно, о поступках праведника, притом о поступках глубоко мотивированных. Почему же сами по себе они, несмотря на верность мотивации, ничего не стоят, если нет любви? Ответ на этот вопрос нетрудно найти во второй части гимна (ст. 4–7). В самом деле, относиться к людям так, как здесь описано, совершенно невозможно, если оставаться в рамках нашего, ещё не преображённого, мира. Любить так можно, лишь пребывая в Царстве и живя его жизнью.

И тогда становится понятно, о какой любви говорит апостол в первой части своего замечательного гимна. Речь идёт не о той любви, которая возможна даже между падшими людьми в нашем, ещё не преображённом мире. Речь идёт о любви Царства, о любви, которая пронизывает здесь все отношения, являясь их основанием и движущей силой. В нашем, ещё не до конца преображённом мире любовь возможна как волевой акт и как отношение. Мы любим тех, кому активно желаем добра.

Но сама ткань межчеловеческих отношений в нашем, ещё не преображённом мире имеет иную природу, она не тождественна любви, хотя иногда и может быть её носителем. В Царстве же всякое отношение есть по определению акт любви, никакие другие формы отношений здесь невозможны в принципе, природа Царства их не допускает. И если человек не имеет такой любви, это означает лишь одно: такой человек с Царством ещё не соприкоснулся. А потому, что бы он ни делал, пусть даже из самых высоких побуждений, в Царство ему не войти до тех пор, пока любовь не станет для него единственным духовным основанием всей жизни и всех отношений, как с Богом, так и с ближними. Признаком же этой перемены может служить такое отношение к жизни и к людям, какое описано во второй части написанного Павлом гимна.

Почему Павел так высоко ставит любовь? Почему даже верности до смерти самой по себе, без любви, оказывается мало для Царства? Конечно, можно было бы много сказать о том, что такое вера, в т.ч. и вера религиозная, без любви. Впрочем, сегодня об этом, наверное, нет смысла говорить много: примеры религиозного фанатизма (а это и есть, в сущности, полнота веры без единого грана любви) у всех перед глазами. Очевидно, что такая вера лишь разрушает человека, не говоря уже о том, что она нередко оказывается опасной для окружающих. Но дело, наверное, не только в этом. Апостол ведь, скорее всего, имеет здесь в виду не только ту человеческую любовь, о которой знали во все времена, но и любовь Царства, засвидетельствованную Самим Иисусом, в частности, на Тайной Вечере. А это заставляет несколько иначе посмотреть на его слова. В самом деле, та любовь, о которой говорит, в том числе, и Библия, сама по себе оказывается, прежде всего, отношением, интенцией, направленной на ближнего и несущей в себе желание этому ближнему блага. Конечно, такая интенция может сопровождаться и размышлениями, и эмоциями, но и то, и другое — лишь дополнение к главному. Иисус же говорит о большем, Он говорит о Царстве, где любовь оказывается той духовной средой, внутри которой строятся все отношения, связывающие жителей Царства. Любовь в известном смысле можно было бы назвать духовной субстанцией Царства, и тот, кто не причастен этой любви, на деле оказывается не причастен и Царству. А тогда всё оказывается бессмысленным: ведь смысл жизни христианина только в том и состоит, чтобы приобщиться к жизни Царства. Ничто другое само по себе христианину не нужно, оно всё равно оказывается бесполезным. И Павел, сам живущий жизнью Царства, разумеется, прекрасно это понимает. И, как видно, не устаёт напоминать об этих основополагающих для христианской жизни вещах своим единоверцам.

Еще до прихода Христа общепринятым было мнение о том, что в любви к Богу и к ближнему — вся суть «Торы и Пророков», как называли в те времена Священное Писание. Но в контексте христианского откровения понятие любви наполнилось иным, новым содержанием. Конечно, любовь (по крайней мере, в библейском смысле слова) и прежде означала в первую очередь такое отношение к человеку, которое предполагало желание ему только блага, и такое с ним взаимодействие, которое было бы ему во благо.

Библейская любовь имеет мало общего с симпатиями или антипатиями, с тем фактом, насколько по-человечески приятен или неприятен человеку его ближний, и даже с тем, как себя этот самый ближний ведёт: даже если он оказывается врагом, его нельзя ненавидеть, нельзя ему мстить или делать гадости, хотя, конечно, иногда приходится останавливать такого человека, если он пытается кому-то навредить, притом останавливать достаточно жёстко. Но даже в этом случае любовь к ближнему предполагает возможность дать ему новый шанс на восстановление нормальных отношений с теми, кому он был врагом, если только есть хоть какие-то основания надеяться, что такое восстановление возможно.

Всё это входило в представления о праведности и об отношении праведника к своим ближним, сложившиеся ещё в дохристианскую эпоху. И Павел настаивает на том, что всё сказанное остаётся в силе для христиан. Но он говорит и о большем. Прежде праведность была возможностью, которая могла быть или не быть реализована в жизни конкретного человека.

Этот самый конкретный человек мог и не дотягивать до полноты праведной жизни, но всё сделанное им на пути праведности тем не менее имело свой смысл. Если даже человек не мог явить полноты любви, он иногда мог всё же сказать о себе, что он продвинулся в нужном направлении, сумев достичь того-то и того-то. Павел же говорит: всё это прекрасно, но если не дойти до конца, не научиться выстраивать с ближними отношения любви, всё остальное ничего не стоит.

Ведь в Царстве возможны только отношения любви, если их нет, если человек не научился выстраивать такие отношения с ближними, в Царство ему не войти. Не потому, что кто-то хочет его наказать или пренебрегает его достижениями, а потому, что без такого навыка жить жизнью Царства невозможно. Потому и говорит апостол о любви, которая только одна и придаёт смысл всем остальным достижениям: ведь без любви человек всё равно останется вне Царства. Со всеми своими достижениями.

Эти слова апостола Павла занимают совершенно исключительное место в Священном Писании, потому что в них апостол говорит о самом главном, без чего нет христианства. И именно потому наша вера дарует нам жизнь, что главное в ней — то, о чем говорит здесь апостол. Многие вещи, важные, нужные и прекрасные, ставит он в один ряд с любовью: веру, двигающую горы; дар пророчества и тайнозрения; иные дары Святого Духа, — и все это бледнеет и отходит на второй план по сравнению с любовью. Судя по тому, что говорит апостол далее, для него любовь — это вечность сегодня. Это жизнь будущего века, которая не стала дожидаться, когда мы достигнем этого будущего, но властно вторглась в наше блеклое существование.

Эти поразительные слова, как и вся 13-я глава 1 послания к Коринфянам, говорят о любви не как о состоянии человеческого сердца или духа, тем более не как о чувствах, переменчивых и ненадежных. То, о чем пишет апостол, нельзя даже назвать отношением между личностями. Любовь в его словах — это то, что совершает в нас таинственное действие и становится законом, начертанным на плотяных скрижалях сердца. В словах апостола Любовь становится личностью, это Сам Христос, живущий в Своих учениках.

Апостол говорит о том, как выражается любовь в нашей жизни, в чем она проявляется. Великая милость Духа Святого — то, что Он вдохновил Павла записать эти слова. Ведь все, о чем пишет апостол, — это действия, отношения и поступки, которые можно стараться совершить. Очевидно, что многое из этого не под силу человеку, а многое влечет за собой подлинное Крестное страдание. Но все же слова апостола — это путь, двигаясь по которому мы можем открыть двери своего сердца для Бога.

Очень трудно говорить о таких «отвлеченных» понятиях, да еще и сравнивать их. С некоторой долей условности можно попробовать так: в обычном словоупотреблении вера и надежда описывают наше отношение к фактам, причем вера — к таким фактам, которые «уже есть» (я верю, что Бог есть, что Он благ, что Он сотворил мир, что мир Им устроен так-то, что Он отдал Сына Своего единородного...), а надежда — к тем фактам, которые «еще впереди» (я надеюсь на спасение, воскресение из мертвых, жизнь вечную...). Но иногда эти слова используются, чтобы выразить наше отношение к другой личности: вера как доверие Богу, надежда как упование на Него. Из этого же ряда и слово «любовь» — оно о наших отношениях с кем-то другим. Но это слово и впрямь «больше», чем вера и надежда, потому что любовь означает полноту отношений и, конечно, включает в себя и доверие, и упование.

Любовь для Павла является, несомненно, основой всех отношений, связывающих людей, живущих в Царстве, с Богом и друг с другом. Потому-то она и остаётся актуальной даже тогда, когда всё остальное таковым быть перестаёт (ст. 8). Но апостол говорит не просто о жизни в Царстве. Он явно имеет в виду некую полноту самого Царства, так сказать, полноту полноты. Все духовные дары, которые Павел описывал так ярко ещё совсем недавно, теперь исчезают, растворяясь в любви. Апостол даёт этому вполне однозначное объяснение: все дары, которые мы можем иметь сегодня, ещё далеки от полноты той любви, которой пронизано Царство, и потому временны (ст. 9–10). Неполнота же связана с нашим собственным духовным состоянием: с точки зрения той полноты жизни, которая станет возможной в Царстве, раскрывшемся до конца, мы ещё дети, имеющие о жизни Царства лишь самые общие представления и сделавшие в ней только первые шаги (ст. 11).

Как видно, для Павла духовный путь отдельных людей, живущих в Царстве, неотделим от истории самого Царства. Духовное взросление христиан для него неотделимо от становления Царства и его развития в нашем, преображающемся, но ещё не до конца преображённом мире. Реалии Царства воспринимаются сегодня с трудом не только потому, что наши глаза ещё не развились достаточно, чтобы видеть объекты духовного мира отчётливо, но и потому, что сами эти реалии ещё не вполне оформились и не до конца раскрылись (ст. 12). Но полное раскрытие Царства произойдёт лишь в конце времён с возвращением Спасителя. А пока любовь Царства, которую мы можем пережить лишь отчасти, соединяется с верой в то, что настанет день, когда она будет явлена миру во всей полноте, и надеждой на то, что и мы сами тоже станем частью этой полноты (ст. 13).

Павел говорит о любви как о чём-то таком, что только одно и существует вечно и в вечности, превосходя в этом отношении всё остальное. Слова Павла здесь очень напоминают другие — слова Самого Иисуса о любви как о новой заповеди.

Казалось бы, ничего нового в любви нет: ведь ещё до прихода Мессии знатокам Торы было известно, что вся суть Торы сводится к двум заповедям: заповеди о любви к Богу и заповеди о любви к ближнему. Однако наличие любви не отменяло всего остального, что могло присутствовать в жизни человека и в его отношениях с Богом и с другими людьми. А Иисус между тем называет любовь новой заповедью, и Павел, как бы продолжая мысль Учителя, говорит о любви как о чём-то превосходящем всё мыслимое, что может быть связано с человеческим существованием в Царстве.

Как видно, со Христом в мир вошло что-то новое, связанное с любовью. В самом деле: прежде, до прихода Мессии, любовь была в первую очередь отношением, связывающим человека с Богом и с другими людьми. Она была той интенцией, на которой такие отношения держались. Само же пространство отношений оставалось природным, психическим. В Царстве всё иначе: там любовь становится пространством отношений. Средой, внутри которой существуют все отношения: с Богом, со Христом, с другими людьми.

Дыхание Царства, охватывающее человека, становится для него средой любви. А ведь в конце времён, когда Царством вновь, как в первый день творения, станет весь мир, это дыхание охватит всё, окажется единственно возможной средой, в которой будет существовать обновлённая природа. Вот тогда и любовь станет единственной реальностью всех человеческих поступков, всех отношений и вообще всей жизни. О чём, собственно, и напоминает апостол, говоря, что без любви всё остальное теряет смысл. Ведь тогда оно останется вне Царства, а значит, вне Божьего мира.

Слова Павла о том, что реалии духовного мира в нашем нынешнем состоянии мы видим, подобно тусклому отражению в запылённом зеркале, перекликаются с мыслями некоторых философов языческого мира. И в первую очередь вспоминается, конечно же, Платон с его образом пещеры и теней на её стенах.

Но ведь апостол говорит не о непреображённом мире, откуда духовная реальность после грехопадения действительно если и различима, то с трудом, а о Царстве и его жизни, в которой подобного рода неясности, вроде бы, места быть не может и не должно: ведь Царство по самой своей природе «не от мира сего», оно целиком принадлежит духовному миру, или, точнее, оно само и есть духовный мир, по крайней мере, в том его измерении, которым он соприкасается с человеком.

И всё же жители Царства на нынешнем этапе его истории ещё не преображены полностью, ещё не обладают в полноте той новой природой, без которой стать жителем Царства невозможно. Это неудивительно: ведь и Царство ещё не раскрылось миру до конца, во всей своей полноте. Мы живём в переходную эпоху, в эпоху наступающего Царства. И если мы христиане, духовная судьба каждого из нас связана с историей Царства.

Павел прекрасно это понимает: он знает, что его собственный духовный путь завершится не в день его смерти, а в день возвращения Спасителя, в день полного и окончательного торжества того Царства, свидетельству о котором он посвятил всю жизнь. А до этого дня каждый христианин, подобно апостолу, живёт на границе двух миров, которая искажает восприятие реалий духовного мира. Конечно, здесь не то, что у Платона, ведь в Платоновой пещере, кроме теней, вообще ничего не увидишь. С той границы миров, где приходится сегодня жить каждому христианину, Царство видно так же, как виден оттуда непреображённый мир.

Вот только до полного преображения собственной физической природы каждый из живущих на земле видит Царство таким же искажённым, каким видит человек без специальных очков или маски подводный мир: как наше физическое зрение не приспособлено для адекватного восприятия подводного мира, так же наше духовное зрение не приспособлено (и до полного нашего преображения не может быть приспособлено) для адекватного восприятия Царства. Но это не так страшно: ведь Бог ведёт каждого с учётом такого рода особенностей восприятия. Главное — слушать Его, не полагаясь полностью на собственное духовное зрение, склонное к аберрациям.

Признать за собой «знание отчасти», «видение через тусклое стекло» - упражнение на каждый день. Какими бы ясными ни виделись нам очевидные вещи, мы не можем сказать себе, что достигли совершенного знания, поняли замысел в его полноте, осознали, в чем смысл. Время, как одна из составляющих частей нашего существования, во все вносит свои коррективы. То, что вчера казалось нам точкой, сегодня станет прямой, но уже завтра окажется плоской фигурой. Еще через некоторое время окажется, что это всего лишь тень, потом мы увидим объем, форму и цвет, затем осознаем, что предмет движется и изменяется. Так мы познаем мир и живущее в нем. Так же постепенно Господь открывает нам и Себя. Как бы сегодня нам ни казалось законченным и полным открытое нам знание, это всего лишь бледная тень того, что мы познаем даже не тогда, когда стекло станет чистым - когда окно распахнется и мы увидим Того, Кто призвал нас в чудный Свой Свет, Того, Кто выше любого знания, потому что Он есть Истина.

Вера, надежда, любовь — традиционная триада так называемых в Средние века «богословских» добродетелей, которые, как считалось, свойственны только христианам, в отличие от добродетелей «языческих», которые, согласно тем же средневековым представлениям, свойственны всем людям, включая добродетельных язычников.

Павел, как видно, из трёх выделяет любовь, не отрицая, впрочем, того, что вера и надежда нераздельно с ней связаны. Так что же имеет в виду апостол? Можно, конечно, было бы объяснить всё одними особенностями духовного устройства человеческой личности. В самом деле, и доверие, и надежда всегда так или иначе связаны с теми отношениями, которые соединяют человека с Богом и с ближними.

Любовь, понимаемая так, как понимают это слово авторы библейских книг, и есть само отношение, вокруг которого строится всё остальное. Именно на любви основано всякое доверие, и только любовь позволяет надеяться на что бы то ни было, будь оно связано с Богом или с человеком. Но дело, наверное, всё же не только в этом. Все надежды христиан связаны так или иначе с Царством, с тем, что наступит день его полного и окончательного торжества, день последнего Суда и возвращения Спасителя. И вера всякого христианина тоже связана с Царством и с Тем, Кто принёс Царство в мир.

Когда наступит ожидаемый всеми христианами день завершения нынешнего этапа истории Царства, любовь перестанет быть только отношением, став той духовной средой, в которой будут отныне существовать все жители Царства. Ведь в Царстве любовь — духовная среда, внутри которой строятся все отношения, образующие его основу: отношения его жителей между собой, их отношения с Богом и с Иисусом, отношения Иисуса с Его небесным Отцом. И если вера и надежда в нынешней их форме принадлежат ещё отчасти непреображённому миру, до известной степени определяющему их форму, то любовь, явленная Самим Спасителем, та любовь, которую Он оставил Своим ученикам, уже теперь принадлежит Царству. Целиком и полностью.