Новость дня на 5 Января 2010

Для язычников характерно считать, что их боги в чем-то нуждаются, им что-то нужно, и человек, принося жертвы или строя храмы, эти потребности богов удовлетворяет, а они в ответ помогают удовлетворить потребности человека. Тем самым, боги и люди оказываются на одном уровне, более того, боги без людей не могут обойтись. Не заползает ли иногда в нас похожее представление? Не кажется ли нам подчас, что мы делаем Богу одолжение, исполняя то, что Он нам заповедал?

Это в нас говорит неизжитое еще язычество, гордынное мироощущение, противоположное благоговейному трепету пред лицом Божиим, нежелание внутренне признать абсолютную суверенность Бога. Поэтому не только к афинским язычникам, но и к нам обращается апостол Павел с этими словами: Бог не нуждается в нас, а любит нас. Не мы Ему делаем добро, совершая богослужения в построенных нами храмах, а напротив, Он при этом делает нам добро, подавая нам жизнь и дыхание (здесь то же слово, что и слово «Дух»). Он — Творец всего, Он — Господь над всем, Он — Податель всех благ.

Наверное, вы сразу заметили, как резко охладели афиняне к Павлу, когда он начал говорить о воскресении. Действительно, греческие философы готовы были признать существование единого благого Бога, имели понятие о Логосе, как о некоем посреднике между Единым и человеческим умом, но мысли о том, что Логос — человек, и о воскресении человеческого тела были им совершенно чужды. Разве Павел не знал этого? А ведь он был всесторонне образованным человеком, знакомым с эллинистической философией. Значит, он сознательно идет на риск, что его не поймут и не примут — настолько важным оказывается для него весть о воплощении Сына Божьего, о Воскресении из мертвых, о победе над смертью. Без этого не может быть христианства, без этого бессмысленна проповедь, здесь не возможен никакой компромисс.

Сегодняшнее чтение, помимо прочего, рассказывает нам о попытке Павла проповедовать Христа настоящим язычникам, никогда ничего не слышавшим ни о Мессии, ни о Боге Авраама (ст. 16 – 34). Прежде ему приходилось иметь дело с язычниками, так или иначе связанными с Синагогой и знакомыми с иудейской религией, теперь же, в Афинах, он встретился с представителями философских школ, с которыми ему, вероятно, ещё не приходилось дискутировать (ст. 18). Атмосфера в Афинах располагала к философским диспутам, и Павел, как видно, не преминул этим воспользоваться (ст. 19 – 21). Он решил опереться в своей проповеди на тот факт, что в Афинах в те времена существовали алтари, посвящённые, как было на них написано, «неведомому богу». История их уходила корнями в глубокую древность: афинское предание, известное уже в античную эпоху, связывало их со случившейся в незапамятные времена эпидемией чумы, от которой жители города никак не могли избавиться. Они приносили искупительные и очистительные жертвы всем богам, каких знали, но эпидемия не прекращалась. И тогда горожане соорудили алтари и принесли жертвы тому самому «неведомому богу», имени которого они не знали, но который, как они думали, мог избавить их от бедствия. Трудно сказать, было ли это предание известно Павлу, но, во всяком случае, он заговорил о Боге Авраама именно как о том самом «неведомом боге». И, вполне вероятно, ему удалось бы убедить слушавших его философов, если бы он не упомянул о Воскресении (ст. 30 – 32). Ответом апостолу были насмешки и недоумение. И дело было не в том, что собравшиеся в афинском ареопаге философы были как-то особенно враждебны христианству или Церкви: большинство из них почти наверное ничего о них не слышали. Проблема была в философском мышлении как таковом. Любая философская система, даже такая, в основе которой лежит духовный опыт, по определению рационалистична, она невозможна вне логического мышления, а у логики есть свои, чётко очерченные, рамки. Павел же, говоря о Воскресении, вышел далеко за их границы: ведь Воскресение в рамки формальной логики не укладывается. И слушавшие его философы тут же это заметили, отказавшись обсуждать то, что, по сути, действительно не является предметом философии. И лишь немногие решились, не ограничиваясь философией, пуститься в исследование неведомых философам глубин (ст. 33 – 34). И нашли Царство, которого не могла им открыть никакая философская система.