Историко-культурный контекст Ветхого Завета

Моисей

Личность Моисея и история его жизни неотделимы от такого важнейшего события еврейской истории, как Исход из Египта. Собственно биография Моисея изложена в главе 2 Книги Исхода, а его встреча с Богом на Синае (Синайская теофания) — в главах 3 и 4 этой книги. Надо заметить, что упомянутые главы с точки зрения жанрово-стилистической довольно сильно отличаются. Глава 2 представляет собой типичный исторический мидраш, написанный, по-видимому, на основе неких не сохранившихся до наших дней преданий о жизни Моисея. Что же касается описаний Синайской теофании, то они, скорее всего, созданы на основе раннепророческих биографий, связанных с именем Моисея. По-видимому, ядро этой традиции восходит непосредственно к моисеевой общине, хотя окончательный вариант описания, скорее всего, появился в результате редактуры ранних рассказов, сделанных в священнической среде, возможно, ещё в эпоху Судей.

При чтении первых глав Книги Исхода встаёт вопрос о том, почему же настолько ухудшилось положение потомков Иакова в Египте, где их предкам, переселившимся из Палестины, было совсем не так плохо. Библейский автор объясняет это появлением нового фараона, уже не помнившим ни Иосифа, ни его заслуг и, можно думать, не имевшем оснований благотворить его соплеменникам (Исх 3:8). Конечно, личностный фактор также мог влиять на ситуацию. Но важно учитывать и тот факт, что вскоре после смерти Иосифа и ухода из жизни поколения переселенцев политическая ситуация в Египте существенно изменилась. Фараонов семитского происхождения сменили на египетском престоле коренные египтяне, и в стране началась реставрация.

По-видимому, Иосиф застал последнего из фараонов-семитов, после смерти которого Египет во многом стал другим, в том числе и в том, что касалось отношения к обитавшим на севере страны семитским племенам. Египет вообще никогда не был многонациональной империей. Даже, когда под его властью оказывались такие исконно не египетские территории, как, например, Палестина, на эти земли коренные египтяне смотрели, как на колонии, а на их жителей — как на варваров, недостойных жить на священной земле Египта. Вообще, ко всем неегиптянам в Египте относились как к людям второго сорта, даже в тех случаях, когда речь шла о представителях вполне цивилизованных стран, с которым у Египта были официальные дипломатические отношения (как, например, с Вавилонией). Когда же дело касалось кочевников, то тут отношение становилось и вовсе пренебрежительным.

Конечно, Египет во все времена выстраивал определённые связи с окружающими его с Востока и с Запада кочевыми племенами, и связи эти могли быть иногда весьма полезными для египтян. Но видеть варваров на собственной территории египетские власти, естественно, вовсе не желали. При этом нельзя сказать, что египтяне были какой-то особенной, «чистой» расой. На протяжении тысячелетий египетской истории они успели ассимилировать не одно варварское племя, среди которых были и семиты с Востока, и ливийцы с Запада, и чернокожие племена с Юга. Но речь могла идти только и исключительно об ассимиляции — национальных или племенных меньшинств на своей исконной территории Египет не знал. Соответственно, и у семитских племён дельты могло быть лишь одно будущее — ассимиляция.

В таком случае и история народа Божия должна была бы завершиться на египетской земле, так и не успев начаться. При этом египетское правительство, судя по всему, никогда не разрабатывало никаких специальных программ, направленных на адаптацию в Египте некоренного населения. В таких условиях ассимиляция должна была происходить мучительно медленно для тех, кто должен был через неё проходить. Собственно, любому семиту, чтобы войти в египетское общество, нужно было прежде всего перестать быть семитом и стать египтянином — то есть получить обычное египетское образование и воспитание, поселиться среди египтян (в дельте египтян было очень немного), найти себе достойную в глазах египтян работу (традиционное для семитов скотоводство таковой не считалась) и так далее. Но даже и в этом случае «настоящими» египтянами скорее могли бы считаться дети такого ассимилировавшегося семита, чем он сам. Такое положение способствовало известной маргинализации семитских племён дельты и определённой их самоизоляции.

Можно предполагать, что традиционные родоплеменные отношения у семитов в такой ситуации не только не размывались, но, напротив, даже несколько акцентировались, так как с ними в подобных условиях обычно связывается этническая самоидентификация. Во всяком случае, судя по тому, что упомянутые в Книге Исхода повивальные бабки из числа потомков Иакова носят египетские имена (Исх 1:15), можно думать, что египетские веяния всё же проникали в семитскую среду. Но, с другой стороны, надзирателей для контроля за семитами во время общественных работ, очевидно, набирали среди самих семитов (Исх 5:14), по-видимому, в связи с тем, что реалии местной жизни были мало понятны египтянам, а возможно, ещё и потому, что далеко не все из обитавших в дельте семитов в достаточной мере владели египетским языком. Всё это говорит о довольно ярко проявляющейся замкнутости семитского социума и об отгороженности его от египетской жизни. Вероятнее всего, отделенность египетского общества от семитов дополнялась в данном случае самозамыканием самих семитских племён в традиционных родоплеменных рамках. Всё сказанное относилось в полной мере и к потомкам Иакова, а такая ситуация, разумеется, отнюдь не способствовала нормальному их развитию.

Что касается пресловутого «египетского рабства», то это выражение едва ли следует понимать буквально. В эпоху Нового царства, о которой у нас идёт речь, рабовладение, разумеется, было в Египте уже достаточно распространено (чего нельзя сказать об эпохе, например, Древнего царства). Но в самих библейских мидрашах, посвящённых Исходу и предшествующей эпохе, ничего не говорится о том, что какое-либо из семитских племён дельты было обращено в рабство. Скорее всего, речь идёт о другом, а именно о практике общественных работ, известной в Египте с самых ранних времён, и, судя по тому, что в случае с потомками Иакова упоминаются именно государственные стройки (Исх 1:11), приходится признать, что ни о каком рабстве в собственном смысле речь в данном случае вести нельзя. В общественных работах участвовали отнюдь не одни только семиты, но и все вообще египетские крестьяне, которые обычно делали это в свободное от сельскохозяйственных работ время, и работы эти были связаны чаще всего именно с государственными стройками, обычно общенационального значения (именно таким образом были, в частности, построены египетские пирамиды). Конечно, непривычным к такого рода работе семитам она должна была казаться тяжёлой, а сам факт принуждения со стороны государства — унизительным, но, судя по тому, что численность семитского населения при этом не только не падала, но, наоборот, росла (Исх 1:11–14), приходится признать, что объективно она была не столь уж тяжёлой (вероятнее всего, не тяжелее той, которую приходилось выполнять самим египтянам).

Интересно отметить, что, хотя в приведённом выше отрывке и упоминается «строительство» семитами неких «городов запасов», в других отрывках упоминается, что работа потомков Иакова (как, можно думать, и других семитских племён дельты) заключалась не в собственно строительных работах, для которых, можно думать, у них просто не хватало квалификации, а в заготовке материала и в изготовлении из него саманного кирпича (Исх 5:6-12).

Что касается религиозной жизни потомков Иакова, то она в египетский период, по-видимому, пребывала в состоянии упадка. С одной стороны, именно в это время складывается цикл преданий о Боге отцов в его окончательной форме, и само выражение «Бог отцов» закрепляется как устойчивое, так же, как и выражение «Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова» (Исх 3:6). Но, с другой стороны, ни яхвистские религиозные праздники, ни просто яхвистские жертвоприношения были в Египте невозможны, так как там не было яхвистских алтарей. Новые же алтари могли бы появиться на новых местах лишь в случае новых богоявлений, которых, по-видимому, в Египте не последовало. Яхвизм ассоциировался у обитавших в Египте потомков Иакова со славным прошлым, и само выражение «Бог отцов», то есть «Бог предков», было в этом смысле показательным. Без нового откровения у потомков Иакова едва ли могло быть хоть какое-то религиозное будущее.

При этом ситуация для семитов дельты осложнялась ещё и стратегической ситуацией, жертвой которой стали они все, включая и потомков Иакова. Дело в том, что они обитали в приграничной зоне, и к тому же на угрожаемом направлении. Совсем неподалёку к востоку проходила граница, а в восточной части дельты размещался Восточный корпус египетской армии, её прикрывавший. По-видимому, упомянутые в Библии «города запасов» были не чем иным, как тыловыми базами Восточного корпуса. Угрожаемым же восточное направление оказывалось потому, что опасность нападения кочевников-семитов отнюдь не исчезла. При этом в тылу у армии, которая должна была отражать их атаки, оказывалось семитское население, численно превосходившее египетское, что не могло не тревожить египетское правительство (Исх 1:7-10). Конечно, ни о каком численном превосходстве семитского населения в общеегипетском масштабе речи не шло, однако локально оно, очевидно, наличествовало. По-видимому, именно этим и объясняются совершенно беспрецедентные меры по сокращению численности мужского населения среди семитов дельты, упоминаемые в Библии (Исх 1:22).

На фоне таких событий судьба любого семитского мальчика не могла не быть драматичной. Чтобы спасти ребёнка, оставалось одно средство — подкинуть его египтянам. Именно это, собственно, и было сделано, когда младенца оставили у реки в прибрежных кустах в просмолённой корзине (Исх 2:1-4). Казалось бы, в местах, где население было преимущественно семитским, рассчитывать было не на что, но следует учитывать, что несколько южнее по течению Нила начиналась курортная зона, где находились виллы египетской аристократии, в том числе самого фараона и его родственников. Любимым же развлечением египетской знати во время отдыха на природе была охота (у мужчин), а также купание и лодочные прогулки (у женщин), и потому можно было рассчитывать, что кто-нибудь из отдыхающих аристократов найдёт ребёнка.

Так и случилось, причём нашла мальчика не просто аристократка, а дочь самого фараона (Исх 2:5-6). Найдёныш считался в те времена у всех без исключения народов даром богов, и его нужно было по возможности вырастить и воспитать, а у дочери фараона, конечно, такие возможности были. Между тем сестра мальчика, стоявшая неподалёку (Исх 2:4), тут же подошла и предложила свои услуги в том, что касается поисков кормилицы, а в качестве таковой предложила, как нетрудно догадаться, собственную мать (Исх 2:7-9). Надо заметить, что в те времена в Египте мальчик оставался обычно с матерью или с кормилицей до пяти лет, когда надо было начинать обучение, а за такой срок ребёнок, разумеется, должен был успеть усвоить и язык, и предания родного племени ещё прежде, чем попал к своей приёмной матери (Исх 2:10).

Моисей, очевидно, был двуязычным человеком: языком родного племени он должен был владеть так же свободно, как и египетским, на котором получил образование. Также хорошо должны были быть ему знакомы и предания о Боге отцов, которых он не мог не слышать от своей матери. Само его имя было египетского происхождения, «месу» по-египетски означает «сын» или «приёмный сын, найдёныш», а на семитской почве оно превратилось в משה моше , «Моисей». Но с пяти лет Моисей, как все мальчики из знатных семей, должен был отправиться в школу. Поскольку он принадлежал к семье фараона, ему предстояло учиться в придворной школе писцов, которая была, в известном смысле, также и университетом, и академией наук: здесь можно было получить не только среднее, но и высшее образование, и здесь же работали учёные самых различных специальностей (египетская наука была хорошо развита). Впрочем, дети из знатных семей, добирая необходимые практические знания непосредственно на службе, ограничивались обычно общим средним образованием а оно заканчивалось обычно на восемнадцатом году жизни. За 14 или 15 лет обучения успевали обычно получить начальное образование (то есть обучиться чтению, письму и счёту), а также получить базовое образование в таких науках, как египетская история и литература, география, основы естественных наук и астрономии, правоведение и государственное управление, основы военного дела.

Встаёт естественный вопрос: в какой мере Моисей мог проникнуть в тонкости египетской религии? Но тут приходится иметь в виду, что эти тонкости изучались в специальных жреческих школах, находившихся при храмах, а не в придворной школе, которая была светским учебным заведением. Основы религии там, естественно, изучались, но лишь в той мере, в которой они были необходимы каждому египтянину, который должен был участвовать в известных религиозных обрядах и иметь общее представление о них, а также о египетских богах и храмах. А после окончания школы Моисею предстояло начать служебную карьеру. Конечно, он никак не мог рассчитывать на египетский престол — дворец был полон побочными и приёмными детьми, как самого фараона, так и его ближайших родственников, из которых большинство к тому же было коренными египтянами.

Определенный общественный статус у приёмного сына дочери фараона всё же был, и, несмотря на своё семитское происхождение, он мог рассчитывать на продвижение по служебной лестнице. Но рассчитывать с самого начала на престижную должность Моисей всё же не мог, и можно предположить, что первым местом его службы стала должность администратора на общественных работах, причем именно в тех местах, где работали его соплеменники. В ином случае сложно было бы объяснить, как мог Моисей оказаться на этих работах и увидеть то, что он увидел (Исх 2:11) — посторонние на государственные стройки обычно не допускались, тем более, когда речь шла о военных объектах. Такое начало карьеры тем более объяснимо, если вспомнить, что семитские племена жили своим отдельным, довольно закрытым обществом, и администратору, знавшему их язык и обычаи, было бы, конечно, легче справиться со своими обязанностями, чем египтянину, который воспринимался бы местными жителями как чужак.

По-видимому, Моисей, увидев сцену наказания охранником или надсмотрщиком одного из работавших (Исх 2:12), неожиданно для себя самого остро пережил всё происходящее, быть может, вспомнив, что и сам он отнюдь не египтянин, и совершённое им убийство было, скорее всего, следствием того порыва, который вполне могло в этой ситуации породить неожиданно вспыхнувшее национальное чувство. Конечно, такое событие невозможно было скрыть в тесном мирке небольшого семитского племени, где слухи распространяются мгновенно (Исх 2:13-14), и Моисею оставалось одно: бежать из Египта, так как за убийство должностного лица при исполнении им обязанностей службы по египетским законам могла последовать только смертная казнь (Исх 3:15).

Бегство было делом опасным, но исполнимым, и Моисей был в Египте не первым, кто бежал от гнева фараона или от египетского правосудия. Первая трудность заключалась в том, чтобы нелегально перейти границу, которая охранялась специальными мобильными пограничными отрядами, состоявшими из лёгкой кавалерии и колесниц. Вторая была связана с тем, чтобы не погибнуть в пустыне и добраться до какого-нибудь оазиса или, пройдя пустыню, дойти до Месопотамии или добраться до Финикии. В любом из этих мест можно было остаться и дождаться смерти фараона, а при восшествии на престол его преемника можно было рассчитывать на амнистию, которая даст возможность вернуться (Исх 2:23; 4:19).

Но в пустыне многое зависело от благосклонности местных кочевых племён, без содействия которых беглец был бы обречён, по меньшей мере, на гибель от голода и жажды, если не на смерть от ножа кочевника или на продажу в рабство. У Моисея были здесь свои преимущества: по-видимому, его племя состояло в родственных или союзнических отношениях с какими-то семитскими племенами Синая, и, возможно, именно поэтому он быстро становится своим у кочевников (Исх 2:16-22). Собственно, он и сам становится кочевником — ведь именно в пустыне, в принявшем его и ставшем для него родным племени он прожил большую часть своей жизни. И всё же главное событие в жизни Моисея происходит уже тогда, когда, казалось бы, ему уже нечего ожидать. Именно тогда он и встретил Бога своих отцов.