Мысли вслух на Лк 10:22-25

Обращаясь к ученикам со словами о том, что они видят нечто такое, о чём мечтали многие пророки и цари древности, но чего они увидеть не могли, Иисус, конечно же, имеет в виду то Царство, которое Он принёс в мир. О нём действительно мечтали и его предчувствовали многие праведники и пророки всех времён.

Но что же такое это Царство? В чём его суть? Сам Спаситель выражает её одной короткой фразой: Отец всё отдал Мне, и Сына не знает никто, кроме Отца, так же, как и Отца не знает никто, кроме Сына и тех, кому Сын захочет Его открыть. Фраза эта на первый взгляд кажется несколько загадочной, особенно на фоне существовавшей в те времена в иудаизме традиции называть Бога небесным Отцом. Но Иисус, очевидно, употребляет эти слова и в том, и одновременно не в том смысле, в котором употребляли их верующие евреи евангельской эпохи. И прежде всего бросается в глава некая не сразу понятная эксклюзивность: ведь Иисус говорит о том, что, кроме Него, Отца больше не знает никто.

Можно было бы объяснить это тем, что только Он несёт в Себе всю полноту Божию, обычному человеку, каким бы глубоко верующим он ни был, такое невозможно по определению. Но дело, видимо, не только в этом: ведь Иисус говорит также и о тех, кому Он может открыть Отца, а тут уже речь идёт, несомненно, о самых обычных, грешных людях. По-видимому, Спаситель ведёт здесь речь не столько о Своей божественности, сколько именно о Царстве: действительно, у жителей Царства с Богом отношения совершенно особые, и, собственно, только они и могут считать себя детьми Божиими в полном смысле слова. А основу Царства составляют те отношения Иисуса со Своим Отцом, о которых Он говорит: Отец отдал Мне всё.

И дело тут, разумеется, не в том, что Иисус стал неким наместником Бога на земле, а в том, что та полнота Божия, которую Он принёс в мир, и стала основой Царства: воплотившись в Сыне, Отец передал Царство и всё, что с ним связано, Ему. И всё происходящее в Царстве происходит в контексте этих отношений, в известном смысле можно было бы сказать, что само Царство существует внутри них, являясь их частью. В непреображённом мире, разумеется, нет и не может быть ничего подобного. Неудивительно, что великие пророки и цари древности были бы счастливы увидеть Царство: ведь именно здесь реальностью становилась та полнота богообщения, которой они искали и не могли найти в мире, испорченном падением.

Непостижимая тайна воплощения Сына Божьего не была открыта человечеству в течение долгих столетий, и то, что мы сейчас можем хотя бы слышать о ней, — великая милость. В сегодняшнем кратком евангельском чтении Господь говорит ученикам, что многие пророки и цари жаждали увидеть это, и не увидели. Только в подобиях, «гадательно», как выражается апостол Павел, описывали они пришествие Христово, потому что воплощение Беспредельного им было невозможно даже представить себе. Только изредка, в ответ на мучительные вопросы о смысле жизни и страдания, пророки, как Иеремия или автор книги Иова, слышат от Бога весть о том, что Он Сам явится людям. Только в великом напряжении внимания человеческого духа, «на божественной страже», как выражаются пророк Аввакум и преп. Иоанн Дамаскин, открывается эта тайна. И то, что у нас есть возможность держать в руках и читать Евангелие, — ни с чем не сравнимый дар, за который следует благодарить и которым необходимо пользоваться. И еще один важный аспект этой тайны подчеркивает Господь ученикам: для постижения тайны воплощения Божьего, как и вообще для встречи с Ним, недостаточно интеллектуальных усилий. Это именно Откровение, которое дается при личной встрече с Иисусом из Назарета.

Многие люди, размышляя над сегодняшним отрывком из Евангелия, в котором Господь отвечает нам на вопрос, кто наш ближний, приходили к следующему выводу. Раз наш ближний не тот, кто близок нам по взглядам, кто живет с нами рядом, одним словом, раз наш ближний может быть совсем чужим и чуждым нам человеком, значит, все люди братья, и весь мир людей – наши ближние. И от этой мысли они проникались любовью ко всему человечеству, да такой силы любовью, что устраивали революции во имя всеобщей справедливости, которые неизменно превращались везде и всюду в кровавые бани. Но на самом деле Господь говорит не об этом. Господь говорит о том, что ближний – это тот, кто здесь и сейчас нуждается в твоей помощи. Часто люди, проникаясь благочестивым порывом, называют своими ближними чужих людей, а членов своей семьи, по каким-то причинам не принимающих их веру, считают врагами, уповая на слова: «...враги человеку домашние его». Но вот наши близкие, не принимающие веру, и есть самые настоящие наши ближние, ближе которых нет. Потому что они нуждаются в нашей помощи, как всякий неверующий нуждается в помощи верующего. А кто еще им может ее дать кроме нас?

Сегодня хочется обратить внимание не на саму притчу о милосердном самарянине, о которой уже очень много сказано и написано, а на то, как Иисус отвечает на вопрос. В тексте мы читаем, что первый вопрос законник задал, чтобы искусить Иисуса, а второй — чтобы оправдать себя. Когда нас о чем-то спрашивают, и мы видим, что вопрос нечестный, неискренний, так ли мы отвечаем? Во-первых, мы не всегда, в отличие от Господа, чувствуем правильно (а уж Господь-то знал, искренен ли законник), во-вторых, даже если мы правы, если нас спрашивают не искренне мы либо отвечаем в том же духе, формально, либо вообще отказываемся отвечать. Мы отказываем человеку в возможности измениться, слушая ответ, мы отказываем Богу в возможности вложить в наши уста тот ответ, который вернет искренность и правду беседе.

В этой беседе мы можем увидеть как бы три ступени. Первая: законник задает провокационный вопрос, скорее всего, выполняя не свою волю. Ответ его не очень интересует. Иисус отвечает так, как если бы вопрос был задан по-настоящему. Вторая: законник взволнован ответом, чувствует себя виноватым, задает вопрос, чтобы оправдать себя, так как знает, что есть в чем оправдываться. Вопрос искренний, но не очень честный. Иисус отвечает так, что выводит законника на уровень настоящего диалога, и Сам задает вопрос. Законник отвечает искренне и после этого Иисус дает Ему заповедь, то есть устанавливает с ним отношения. Законник теперь готов не только услышать, но и исполнить заповедь: «Иди и ты поступай также».

Бог доверяет нам так, что даже когда мы лжем окружающим, себе и Ему Он дает нам шанс стать искренними и последовать за Ним.

Притча о добром самаритянине обычно читается, как история о том, как должно поступать с теми, кто нуждается в нашей помощи. Выходит, что ближним считается тот, кто оказался в поле нашего зрения со своими проблемами. Однако, Иисус ставит вопрос несколько по-другому, говоря: «Кто был ближним попавшемуся разбойникам?». Ему отвечают: «Сотворивший ему милость», - то есть тот, кто смог прийти на помощь в нужную минуту, кто разделил тяготы и уделил свое время. Интересно, что Спаситель видит эту историю не со стороны доброго прохожего, который активно проявляет себя при встрече с несчастьем, но со стороны потерпевшего, пассивно принимающего заботу первого встречного.

Мы редко можем допустить, что слабы и беспомощны; куда естественней для нас видеть себя на коне и во всеоружии. И как выразительно на этом фоне выглядит пример удивительного смирения нашего Господа.

С практической точки зрения в читаемой сегодня притче о милосердном самарянине важнее всего различие между тем, что понимает под словом «ближний» книжник, спрашивающий Христа о жизни вечной, и Сам Господь. Книжник, вполне в духе обычного человеческого мышления, полагает ближним того человека, который находится к нам в определенном отношении. Он ожидает в ответ слова, которое было бы в одном ряду с понятиями «родственник, друг, сосед, единоплеменник, единоверец». О необходимости помогать тем, кто рядом с нами, неоднократно говорит Священное Писание и Нового, и, особенно, Ветхого Завета. Нужно сказать, что позиция Ветхозаветного закона в этом вопросе весьма возвышенна, он требует делать добро всем, от родни до беженцев, которых называет пришельцами в земле нашей. И все же ветхозаветное сознание не отличается в этом от образа мыслей всех людей. Оно предполагает наличие все более широких концентрических кругов людей, которые располагаются ближе или дальше от тебя самого. Ветхий Завет, по сравнению с языческими верованиями и нравами, лишь существенно расширяет этот круг, подводя ответ на вопрос: «кто мой ближний» к предельному: «любой человек, оказавшийся рядом».

Господь же завершает притчу о милосердном самарянине ответным вопросом книжнику: «кто из троих стал ближним попавшемуся разбойникам». Синодальный перевод в этом стихе несколько приблизителен. Греческий же текст содежит не глагол «быть», но глагол «становиться, рождаться, делаться». Господь говорит о том, что ты стал ближним человеку потому, что он нуждается в твоей помощи. Дело не в отношениях близости или родства, а в отношении потребности в другом человеке. Мало того, Он подчеркнуто обращает понятие: не попавшийся разбойникам стал ближним одному из трех путников, но один из них стал ближним ему. Таким образом, в центре определяющих понятие «ближний» кругов Господь ставит не тебя, а другого, того, кто в тебе нуждается. И здесь важно вспомнить, как апостол Павел называет уверовавших «сограждане святым и свои Богу». Мы становимся ближними Богу потому, что нуждаемся в Нем. И Он предлагает нам определять ближнего так, как Он Сам это делает, то есть следовать Его путем, быть подобными Ему.

Главная заповедь не далека от нас, говорится в книге Второзакония. И разговор Иисуса с законником в Евангелии от Луки это подтверждает: законник знает эту заповедь. Но чтобы она перестала быть просто словами, кто-то должен сойти с неба и ее явить. И вот Иисус «оживляет» эту заповедь знаменитой притчей о милосердном самарянине, в которой все привычные штампы оказываются опрокинутыми: священник и левит неправы, полуязычник-самарянин праведен, а ближним становится не тот, кто тебе оказал милость, а тот, кому ты оказал милость. Так меняется жизнь, когда в нее приходит Христос.

Эти два рассказа снова должны перевернуть наши представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Оба эти рассказа — о служении людям. Иисус рассказывает притчу, а затем, в доме Своих знакомых, Сам оказывается в сердцевине притчи. Возможно, для первых слушателей притчи о раненом человеке и самарянине наиболее шокирующий момент заключался в личности самарянина — в представлении правоверных иудеев самаряне были еретиками и полуязычниками, — который оказался самым ближним и самым важным человеком для несчастного, которого не пожалели священник и левит. Но если вы привыкли к мысли, что все люди равны перед Богом (или, на худой конец, перед законом), то не кажется ли вам шокирующей мысль, что самым родным для нас человеком оказывается не тот, кто помог нам, а тот, кому мы помогли?

Если же вы любите помогать людям, то рассказ о Марфе и Марии — для вас. Иисус видел больше любви в том, чтобы выслушать Его, а не в том, чтобы приготовить Ему обед. Но разве не так же думают и многие другие, кому гораздо личное внимание важнее, чем самое самоотверженное служение им где-нибудь в стороне от них?

Сегодняшнее чтение предлагает нам хорошо известную каждому читателю Евангелия притчу о милосердном самарянине (ст. 25–37). Нередко эту притчу воспринимают просто как призыв быть милосердными по отношению к каждому, независимо от социального статуса, религиозной принадлежности и всего остального, что нередко разделяет людей. Между тем, ситуация, описанная в притче, оказывается не столь простой. Вопрос, заданный «законником» (вероятно, преподавателем Торы), звучал так: кто мой ближний? На современном языке в этом смысле говорят обычно о «своих» и «чужих». И собеседник Иисуса, как видно, «ближнего» понимает именно так: а кто мне «свой»? Не могу же я любить каждого встречного! Иисус, не отвечая ему прямо, рассказывает притчу о благочестивом человеке, который, очевидно, пострадал от самарян по дороге из Иерусалима в родные места (ст. 33).

Через Иерихон в те времена шла дорога из Галилеи в Иудею, и евреям, шедшим в Иерусалим в паломничество, приходилось, идя этой дорогой, проходить через Самарию, жители которой, как правило, относились к евреям крайне враждебно. Вероятнее всего, именно они и напали на одинокого путника. Ситуация оказалась совершенно невероятной: мимо избитого человека прошли его соплеменники и единоверцы (ст. 31–32), а помощь пришла от того, от кого её можно было ожидать меньше всего: от самарянина (ст. 33–35). Так свои оказались чужими, а чужой — своим. И дело тут не в помощи как таковой и даже не в милосердии. Дело в отношениях, без которых нет Царства. Ведь Царство основано на отношениях людей с Богом и друг с другом, в этом смысл заповеди, которую прекрасно знал собеседник Иисуса (ст. 25–28). А отношения Царства не могут и не должны быть обусловлены или ограничены ничем, они безусловны и абсолютны, иначе о Царстве говорить не приходится. И Иисус, рассказав Свою притчу, призвал Своего собеседника строить отношения с каждым так, как будто они уже пребывают в Царстве. Иначе путь в Царство не откроется никогда.

Вопрос законника вполне законен (возможно, даже слишком): если, чтобы получить жизнь вечную, от меня требуется любить ближнего, то хорошо бы определить условия контракта и выяснить, кто же мой ближний. Я лично не уверен, что он понял ответ Иисуса (ст. 37) — получается, что условия контракта совершенно не определены, а твой ближний — тот, кому ТЫ сам сделался ближним. Конечно, такой подход требует от меня совсем не законнической позиции, а настоящей милости — страшно сказать — к каждому встречному. Может, это и есть — войти в жизнь вечную?

Притча о милосердном самарянине, наверное, один из самых широко цитируемых и часто упоминаемых евангельских текстов. Это и неудивительно: она ведь воспринимается обычно, как призыв к милосердию и добрым делам, становясь евангельским основанием того, что в церковной практике получило название социального служения. Между тем, при внимательном прочтении всё оказывается не так просто. В самом деле: притчу о милосердном самарянине Иисус рассказывает в ответ на заданный Ему вопрос: а кто мой ближний? И если следовать логике текста притчи, то ответ на заданный Иисусу вопрос звучит вполне конкретно: мой ближний тот, кто мне помог, сделал мне добро.

Требование «иди и поступай так же» на этом фоне звучит несколько странно: ведь в данном случае речь идёт не о том, как поступает человек, а о том, как поступают с ним самим. Ответ на заданный вопрос связан именно с этим. Переход к обоснованию текстом притчи дел милосердия и, шире, социального служения если и возможен, то лишь через смысловую инверсию: читающий должен отождествить себя не с пострадавшим от разбойников путником, а с оказавшим ему помощь самарянином.

Хотя сам вопрос был связан именно с пострадавшим путником: кто из всех оказался ему ближним? Но тогда и ответ Спасителя связан, очевидно, не только с тем, как поступил самарянин, но и с ситуацией в целом. И притча становится не просто притчей о доброте и помощи ближнему, она оказывается притчей об отношениях между людьми. И о примате этих отношений. О ситуации, когда помощь приходит не от единомышленников или единоверцев, а от тех, от кого её меньше всего можно было бы ожидать. От врагов — ведь евреи и самаряне в те времена были злейшими врагами. И вот оказывается, что то в отношениях, что казалось определяющим, на поверку выходит ничего не значащей мишурой.

Что в критической ситуации все социальные, национальные, религиозные рамки и связи вдруг оказываются ни к чему не обязывающими условностями. А значимым становится нечто такое, что в человеческой личности лежит глубже всего этого, на той глубине, где находится подлинное духовное «я» человека. Только там, на этой глубине возможны помощь, сострадание, милосердие. А на поверхности ничего такого нет. Есть лишь социальное служение. Которое, конечно, не даст нищему умереть с голоду, но и любви ему не подарит. И жизни Царства тоже.

Ученики Господа были такие же люди, как мы. Они также спорили, боялись, тщеславились, гордились... Но они умели доверять. Они пошли за Иисусом, оставив все, хотя совсем не знали, что их ждет. Они изгоняли бесов и исцеляли больных, веря, что именем Иисуса бес выйдет и больные исцелятся. Они по детски радовались тому, что это получалось.

Вот именно это умение — способность доверять, мы потеряли. Нам нужно доказательство, что мы что-то можем, нам недостаточно знать, что Бог считает, что мы это можем. В ответ на просьбу Бога сделать что-то, что мы считаем для себя невозможным, а иногда просто трудным и необычным, вместо того чтобы доверится и сделать то, что Бог просит нас сделать, мы говорим Богу: «Докажи мне, что я это могу». А когда оказывается, что — да, могу, вместо того чтобы поблагодарить Бога, давшего нам эту возможность, мы хвалимся своими умениями.

Нет ничего плохого в том, чтобы радоваться тому, что у нас что-то хорошо получается, ведь Бог, сотворив мир, сказал: «Это хорошо», а способность созидать что-то новое дарована нам Богом, и мы тоже можем иногда произнести эти слова. Но мы не можем произносить их, не добавив к ним: «Господи, благодарю тебя», так как мы без Бога не можем делать ничего.

Семьдесят учеников возвращаются с проповеди, на которую их послал Учитель, в великой радости от того, что «и бесы им повинуются». Иисус, видя их энтузиазм, подбадривает их, говоря, что дает им «власть наступать на змей». Получая все новые и новые способности, апостолы становились похожими на суперменов, которым море по колено, способных практически на все. И именно в эту минуту пика их силы и могущества Господь показывает, что по-настоящему ценно и достойно радости. Оказывается, что самым главным для Его последователей должны стать не могущество, власть и сила, а то, что вовсе от них не зависит – запись имени на Небесах. Он тут же подтверждает Свои слова тем, что это знание открыто не мудрецам, а младенцам, которые ничем этого не заслужили, но смогли принять как дар.

Часто мы пытаемся найти в себе способности, которые бы доказывали нам, что мы - наилучшее орудие в руках Божиих, что мы можем справиться с любой задачей, решить любую проблему. Но христиане не идут путем самосовершенствования, не это является их целью. Бог щедро дает Свои дары, а взамен ждет, что мы будем прославлять Его, а не обольщаться собственным величием.

Итак, Иисус отправляет Своих учеников на проповедь. Смотрите, каким авторитетом Он их снабжает! Здесь выстраивается целая цепочка «полномочного представительства»: Отец посылает в мир Своего Сына и дает Ему всю власть, все полномочия; Сын, воспитывая Своих учеников, готовя из них будущих посланников-апостолов, взращивая Церковь, которая будет потом свидетельствовать о Христе, — передает Свои полномочия им.

Мы, становясь христианами, призываемся свидетельствовать о Нем и, следовательно, к нам тоже относятся эти слова Иисуса. Тот, кто отвергает наши слова, наше свидетельство, отвергает и Сына, и Отца! Вот ведь как круто! Можно было бы радоваться такой власти, дарованной нам. Но мне больше хочется подумать об ответственности за наши слова, за весомость и адекватность нашего свидетельства. И помолиться об этом...

Несколько раз за время Своего земного служения Иисус посылал на проповедь Своих учеников. И всегда главным смыслом этой проповеди становилось свидетельство о Царстве, о том, что оно рядом и готово войти в мир. Конечно, такое свидетельство было важно и в плане подготовки людей к тому, что должно было произойти в день Пятидесятницы. Но не менее значимой была эта миссия для самих учеников. Им ведь тоже важно было на собственном опыте пережить реальность Царства. Понять, как это — быть его жителем. Конечно, тут ещё не опыт Пятидесятницы, полнота дыхания Царства, врывающегося в мир, подобно вихрю, была ещё впереди. Однако первое, ещё отдалённое и слабое, но вполне реальное веяние этого дыхания посланные на проповедь ученики почувствовали.

Его хватило, чтобы, по собственным их словам, им повиновались даже бесы. Между тем, Спаситель обращает их внимание на другое. Он говорит: радуйтесь не власти над духами, а тому, что ваши имена записаны на небесах. Ведь Царство — не сверхспособности, не овладение некими тайными силами, природными или сверхприродными. Царство — это, прежде всего, участие в новой жизни. Такой, какой в природе нет. А значит, и новое качество собственной жизни, внутренней и внешней. Это ведь, собственно, и есть христианство.

Посылая Своих учеников на проповедь, Иисус давал им возможность понять, что такое христианство. Конечно, потом Он скажет двенадцати многое и на словах. Особенно во время Тайной Вечери. Но без этой миссии, без связанного с ней опыта Его слова едва ли были бы хоть сколько-нибудь понятны даже двенадцати. Словами можно было лишь описать, как жить, чтобы не потерять того, к чему они уже отчасти приобщились.

Опыт дыхания Царства, входящего в мир через приобщившееся этого дыхания сердце, — драгоценнейший опыт, которого ничто не заменит. И Спаситель дарит этот опыт Своим ученикам. С тем, чтобы потом, и в дни Гефсимании, и после Воскресения, и в самый день Пятидесятницы он стал для них мерилом. Чтобы им не обмануться насчёт новой жизни и не усомниться в том, в реальность чего поверить было совсем непросто. И чтобы, приобщаясь жизни Царства, они чувствовали бы, что возвращаются домой, где их ждут. И где Он Сам готов их встретить.

Ученики рады, что стали глашатаями и со-вершителями Божьего Царства, победителями демонов и целителями болезней. Но Иисус останавливает их: «Вы не тому радуетесь»... Бог дает верующим в Него множество хороших и удивительных вещей (если они могут их увидеть), но главная ценность Его Царства — не это. Ученики, а вместе с ними и читатели Евангелия, блаженны, счастливы уже потому, что видели и слышали то, что только снилось пророкам и мудрецам древности: они — свидетели, свидетели не только чудес, исцелений, побед над злом, — они находятся рядом с самим Центром Божьего Царства. Значит, это не абстракция, не рай, не загробная жизнь, не дары и чудеса, а Сам Бог, явленный людям в Своем Сыне Иисусе.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к сюжету, связанному с темой апостольской проповеди. В отличие от Матфея, Лука упоминает некий более широкий круг апостолов, состоящий из семидесяти человек, о котором Матфей ничего не говорит. Но сути дела это не меняет: семьдесят апостолов получают от Иисуса то же самое наставление, какое получили двенадцать ближайших учеников. Как видно, никакого эзотеризма в Своём кругу Иисус не допускал, у Него не было никакого особого, тайного учения для «посвящённых». А после возвращения, когда апостолы, упоённые победой, рассказывали Учителю о совершённых ими исцелениях и изгнаниях бесов, Он посоветовал им радоваться не этим успехам, а тому, что их имена «записаны на небесах» (ст. 17–20).

И дело, разумеется, не в том, что Иисусу были не важны успехи Его апостолов в деле проповеди Царства. Он просто считал необходимым правильно расставить акценты в духовной жизни Своих учеников. Ведь зримые успехи всегда привлекают к себе внимание. И внимание апостолов было, как видно, приковано к тем действиям и явлениям Царства, которыми сопровождалась их проповедь. А здесь всегда есть опасность увлечься процессом и позабыть о главном. Ведь свидетельствовать о Царстве можно лишь тогда, когда сам укоренён в нём. А укоренённость эта не рождается сама собой, она даётся Богом и нуждается в постоянном укреплении, ведь для человека, живущего физически в ещё не преображённом и лежащем во зле мире, само пребывание в Царстве — отдельная духовная задача.

Однако важно тут и другое. Свидетельство о Царстве тоже не является самоцелью. На первый взгляд это звучит парадоксально: ведь и Сам Иисус, и все апостолы только тем и заняты, что свидетельствуют о нём словом и делом! И всё же свидетельство о Царстве вторично. Ведь свидетельство, в конечном счёте, похоже на демонстрацию автором созданного им произведения: он сам, а иногда и кто-то из его друзей, призывают всех желающих посмотреть на то, что автору удалось сделать. Но что было бы, если бы такое произведение нуждалось в постоянном обновлении, если бы оно только так и могло бы существовать? Тогда, очевидно, главной задачей стала бы не демонстрация как таковая, а творческие усилия, направленные на обновление самого произведения. В случае с Царством свидетель оказывается именно в таком положении: о нём можно свидетельствовать, только являя его, а являть его можно, лишь обновляя через соприкосновение с ним собственную духовную жизнь, которую по-другому обновить невозможно. И тогда оказывается, что главным делом свидетеля, как это ни парадоксально звучит, оказывается не свидетельство о Царстве, а жизнь в нём, притом жизнь открытая, на виду у всех. Так решается главная задача, которую ставит Иисус перед Своими учениками: рост Царства, которое после Его возвращения охватит весь мир.

Мы все так или иначе призваны к апостольству, к проповеди Евангелия. Ясно, что не все должны быть миссионерами, проповедниками и прочими «служителями слова», однако, свидетельство о Христе — дело всей Церкви. Сегодняшний отрывок поможет нам понять, на каких принципах должно строиться такое служение. Во-первых, открытость и полное доверие Богу; во-вторых, открытость и благожелательство к людям, которым мы несем Евангелие; в-третьих, реальное действие благодати через нас — оно может выражаться не только в исцелении больных и бесноватых, но и во всяком добром деле, молитве за этих людей, «миротворчестве» или просто присутствии любящего сердца там, где не хватает любви.