Мысли вслух на Еф 5:21-33

Продолжая разговор о жизни Царства, Павел обращается к теме семейных отношений, отношений между супругами (ст. 22 – 28). На первый взгляд, она не связана напрямую с предшествующими рассуждениями апостола: ведь брак — лишь частный случай взаимоотношений между ближними. Но это всё же не совсем так: ведь уже со времён пророка Осии именно супружеские отношения становятся той моделью, на примере которой описывались отношения между Богом и человеком или между Богом и народом Божиим. Уподобление их отношениям супружеским стало традиционным как для яхвизма, так и для иудаизма. И Павел, уподобляя отношения между Христом и Церковью отношениям семейным, как видно, следует этой традиции. Но он идёт ещё дальше: он и сами супружеские отношения уподобляет отношениям Христа и Церкви (ст. 24 – 27). При этом апостол ссылается на рассказ Книги Бытия о сотворении человека (ст. 31 – 32), в котором речь идёт о такой глубине супружеских отношений, которая намного превосходит любые естественные связи, обусловленные только законами природы, даже столь глубокие, как взаимосвязь детей и родителей (Быт. 2 : 22 – 24).

По-видимому, Павел пытался донести до читателей своего послания простую мысль: между людьми, созданными Богом по Своему образу и подобию, в принципе не может быть «недуховных» отношений, обусловленных одними лишь природными законами. И отношения семейные были в данном случае наиболее наглядным примером: ведь именно здесь естественная, природная связь оказывается особенно заметной, заметной настолько, что падший человек, часто не замечающий духовных реалий, нередко склонен был сводить к ней весь смысл отношений между мужчиной и женщиной. С одной стороны, такой подход неизбежно ведёт к разрушению семьи, обедняя брак и нередко совершенно его обессмысливая. Но и столь распространённое в религиозных кругах «оправдание» брака деторождением, как его единственной целью, обусловленной исключительно необходимостью продолжения человеческого рода, также оказывается искажением идеи брака, как понимает его Павел. Супружеские отношения, так же, как и всякие другие, не нуждаются ни в каких оправданиях перед нашим, ещё не преображённым миром и ни в каких обоснованиях, построенных по его законам. Их единственное оправдание и единственное обоснование — в Царстве. Если они укореняют в нём тех, кого связывают, они бесконечно ценны и абсолютно оправданы в глазах Божиих, и супружеские отношения тогда тоже становятся абсолютной ценностью сами по себе (ст. 31 – 33). Если же этого не происходит, то они никогда не станут частью Царства, какой бы мощным ни было их естественное, природной основание и какими бы глубокими и сильными ни казались они тем, кого связывают.

Сколько споров обычно вызывает этот отрывок, когда мы пытаемся найти не «официальную позицию», а честный ответ на вопрос – что эти слова значат для нас? Лично для меня? Конечно, мужчины часто выбирают для богословских размышлений стих 22: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу», а женщины предпочитают философствовать на тему стиха 25: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь». Все мы ищем оправдания собственным претензиям к партнёру или ко всему роду человеческому. А ведь слова эти сказаны «для меня», а не «для него». Заметьте, апостол Павел не сказал: «Мужья, принуждайте жён к повиновению». Не сказал и обратного: «Жёны, требуйте от мужей любви такой же самоотверженной, как любовь Христа». Итак, как самоотверженная любовь, так и повиновение (а в тех отношениях, о которых говорит Павел, это две половинки единого целого – семейной любви) – это то, что нужно найти и взращивать в себе, а не пытаться воспитать в другом.

Павел опирается на традиционные еврейские представления о супружестве в контексте отношений человека с Богом. С одной стороны, сами отношения между мужем и женой не просто установлены и благословлены Богом, но прямо Им поддерживаются: ведь это Он с самого начала делает супругов «единой плотью». Для нас сегодня «плоть» нередко обозначает нечто низменное по сравнению с «духом» и с «душой», как мы их понимаем.

Между тем, в библейском словоупотреблении «плоть» (вернее, соответствующее еврейское слово и, соответственно, его греческий эквивалент в новозаветных книгах) обозначает человеческую природу во всей её полноте, включая телесность как Богом данный человеку неотъемлемый элемент его личности. В браке двое разделяют единый поток жизни (то, что в Библии называется обычно «душой») и становятся едины также на уровне той человеческой природы, которая и называется «плотью». Но в этом единении участвует и Бог тоже. Даже сами отношения между Богом и народом Божьим в яхвизме, а позже и в иудаизме мыслились нередко по образу семейных, супружеских (начало этой традиции положила проповедь пророка Осии).

Для евреев всё сказанное было знакомо и понятно, но для недавних язычников (а в Эфесской церкви были и те, и другие) оно было ново и необычно. Надо заметить, что традиционный еврейский взгляд на супружество предполагал ответственность мужа за духовное благополучие семьи: в первую очередь жены, а также и детей. Выходя замуж, девушка вручает себя жениху подобно тому, как человек вручает себя Богу, если хочет полноценной духовной жизни.

Потому апостол и говорит о том, что жена должна «бояться» мужа — в том же смысле, в каком всякий живущий нормальной духовной жизнью человек «боится» Бога. Конечно, этот страх, как и страх Божий, можно понимать по-разному, но Павел имеет в виду адекватное его понимание, предполагающее прежде всего осознание своей ответственности за сделанный выбор. При этом всё сказанное апостол вводит в контекст нового, христианского откровения. Он говорит уже не только о Боге и о народе, он говорит о Христе и о Церкви, которым уподобляет отношения мужа и жены.

В самом деле: если речь идёт о христианах, очевидно, что все их отношения между собой должны быть включены в контекст отношений Отца с Сыном, без которых нет Царства, а в самих отношениях должен участвовать Христос: иначе о полноценной христианской жизни придётся забыть. Вот об этом и напоминает Павел христианам-евреям, а недавним язычникам рассказывает, быть может впервые. Рассказывает о том, без чего нормальной семейной жизни во Христе нет и быть не может.

Очень часто мы просто не задумываемся над тем, что мы делаем. Всё происходит само собой, автоматически. Мы действуем как во сне. В сегодняшнем чтении апостол цитирует древний христианский гимн: «встань, спящий, и воскресни из мёртвых». Оказывается, такое привычное и спокойное состояние — на самом деле смерть. Мы живём с закрытыми глазами, в темноте. Но свет Христов настолько ярок, что закрывать глаза уже невозможно. Если мы решимся выйти на свет, нам придётся посмотреть на свою жизнь и увидеть, что происходит. Во свете Христовом мы видим то, что не благоугодно Богу. Мы уже не можем притворяться, что всё в порядке, и потому делаются явными все наши грехи. В первый момент становится страшно, очень хочется спрятаться обратно, туда, где было темно и можно было не думать... Свет режет глаза. Но, если мы рискнём подольше остаться на свету, глаза начнут привыкать, и станет ясно, что дальше жить так, как мы жили, невозможно. И тогда у Духа Святого появится возможность действовать в нас: приняв правду о себе, мы сможем начать жить в истине Божией.

Говоря о духовной жизни, Павел не устаёт повторять, что полнота Царства несовместима ни с каким грехом (ст. 3 – 7). Столь настойчивые упоминания об этом очевидном факте были, как видно, связаны с тем, что для многих христиан (и, быть может, не только в Эфесе) он был вовсе не очевиден. Судя по некоторым наставлениям апостола из его послания эфесским христианам, последние, очевидно, уже готовы были смириться с тем, что грех всё же останется, до некоторой степени, частью их жизни (ст. 1 – 3, 15 – 21). Вероятно, связано это было с тем, что многие в эфесской церкви смотрели на христианство не как на жизнь в Царстве, а как на новую религию, возможно, как на некий своеобразный вариант иудаизма для язычников. В таком случае с фактом наличия в жизни верных греха пришлось бы смириться, ведь безгрешных людей не бывает, и иудаизм никогда не требовал от человека невозможного, он требовал лишь абсолютного исключения греха, совершённого сознательно и добровольно, а не всякого греха вообще. Последнее было недостижимым идеалом, к которому можно и нужно было стремиться, но которого нельзя было ни от кого требовать, как нормы жизни.

По-видимому, так же смотрели на дело и христиане Эфеса, принимая, как данность, грехи некоторых своих братьев. Павел же прекрасно понимает, что христианство — вовсе не новая религия, а именно жизнь в Царстве, и потому настаивает на идеале, который в Царстве может и должен стать реальностью. Он знает, что для христианина грех означает не только уклонение с пути праведности, но и потерю Царства, которая не всегда заметна сразу лишь потому, что оно не до конца ещё раскрылось в нашем преображающемся, но пока не преображённом мире. Согрешивший совершенно реально оказывается в той внешней тьме, которую Сам Спаситель противопоставляет Царству, и если он об этом не всегда догадывается, то лишь потому, что у него пока ещё остаётся возможность избежать и окончательного выбора, который ему придётся сделать на последнем Суде, и всей полноты последствий совершённого им греха, которые до конца времён остаются от человека скрытыми. Но Павел призывает своих читателей смотреть на ситуацию глазами человека, для которого конец времён уже наступил, и оценивать каждый свой поступок соответственно с тем, чтобы стать жителем Царства в полной мере уже здесь и теперь.