Мысли вслух на 1 Тим 4:9-15

Павел мельком упоминает один институт, свойственный первохристианской церкви: институт пресвитеров, или старейшин. Судя по тому, что рядом с возложением рук упоминается «пророчество» как дар или «пророчествование» как особое духовное состояние, свойственное пророку в момент, когда он переживает откровение (соответствующее греческое слово может обозначать и то, и другое), можно предполагать, что община «старейшин» (пресвитеров) была (во всяком случае, в Церкви в первохристианский период) общиной харизматической. Во всяком случае, возложение рук предполагало молитву о ниспослании Богом духа, который должен был обновить того, о ком молились, и вся яхвистская, а позднее и синагогальная традиция, так же, как и традиция существовавших в евангельскую эпоху иудейских религиозных братств, связывала такое обновление с даром пророчества.

Конечно, переживший подобного рода опыт не обязательно становился пророком, но он на себе испытывал то воздействие дыхания Божия, которое, собственно, и делает библейского пророка пророком. В народе Божием некоторые служения издавна предполагали необходимость такого опыта; хорошо известен пример первых царей Израиля, которые не могли претендовать на власть, не пройдя через пророческое посвящение (типичный тому пример — посвящение Саула, 1 Цар 10 : 1 – 12). Впрочем, пример Саула является также и лучшим доказательством того, что никакое посвящение само по себе не меняет человека автоматически, помимо его воли и духовных усилий. Потому-то Павел и призывает Тимофея заботиться о полученных от Бога во время возложения рук дарах, которые иначе легко утратить.

Что же касается общины «старейшин» (пресвитеров), то она, по-видимому, была общиной харизматической не в том смысле, что все её члены были пророками, а в том, что все они пережили опыт нисхождения Духа подобно тому, как пережил его Тимофей. Вероятно, после такого возложения рук переживший духовное обновление сам становился пресвитером, как это и произошло с Тимофеем, который прежде, судя по контексту послания, был, вероятно, обычным дьяконом, возглавлявшим общину. Теперь он стал дьяконом-пресвитером, притом, как видно, необычно молодым с точки зрения существовавшей в те времена церковной практики, что, судя по тому ободрению, которое посылает Павел своему ученику, вызывало у некоторых недоумение и пренебрежительное отношение к молодому «старейшине». Как видно, апостол помнил то, о чём некоторые его единоверцы забывали: духовный возраст и возраст физический — не одно и то же. Первый определяется числом прожитых лет, второй — интенсивностью духовной жизни и мерой укоренённости в Царстве. И Павел, как видно, советует Тимофею заботится прежде всего о втором, не придавая большого значения первому.

«И еще вспоминается Закхей, мытарь, человек маленького роста, которому хотелось хоть одним глазком взглянуть на Спасителя. И сквозь толпу он пробиться не мог, и люди его презирали, что он был мал ростом, но он залез на дерево и сидел там, и смотрел... И Господь его позвал, и пришел к нему в дом.

И вот мы также малы ростом, духовно. И мы вовсе не заслужили того, чтобы Он к нам пришел. Но Он, однако, приходит...

Господь сказал Закхею: “Сегодня Я буду с тобой”. И каждому из нас Он говорит: “Сегодня Я буду с тобой”.

“Я буду с тобой”, — говорит Господь; что нам еще нужно!? Только хорошенько понять, что Он приходит в дом плохо подготовленный, не в такой дом, где все ждут Гостя, где все блестит и все украшено, а в дом захудалый, темный, полный пыли, как бы брошенный.

Такова наша душа с её маловерием и нерадивостью, леностью духовной, с молитвой, которая еле-еле теплится, как затухающий огонек. С пренебрежением к заповедям и уставам церковным, с вечным раздражением на все, с постоянным озлоблением и осуждением друг друга.

Ты приходишь к нам,
а наши мысли в это время витают далеко...
И получается, что не Ты наш Царь,
а наша гордость, своеволие, самолюбие,
честолюбие, тщеславие,
вся та суета, за которой мы бежим,
за которую мы цепляемся»

(отец Александр Мень, по книге Андрея Еремина «Пастырь на рубеже веков»)

Иногда, чтобы увидеть Иисуса, нам приходится сделать что-то, что кажется нам невозможным. Это не потому, что Бог хочет наказать нас. Бог хочет показать нам, что мы созданы им для большего, для вечности, для любви. Бог не может просто собрать всех погибающих грешников и изменить их — это было бы насилием. Бог помогает стать другими тем, кто готов к этому, кто хочет изменится, отказаться от чего-то.

Может быть гордый начальник мытарей Закхей никогда не решился бы обещать то, что он обещал Иисусу («Половину имения моего я отдам нищим и, если кого чем обидел, воздам вчетверо»), если бы перед этим он, преодолевая гордыню, стыд за свой маленький рост, неловкость, не залез бы на дерево, чтобы увидеть Бога. Иисус увидел его на смоковнице, и, наверное, сидя на смоковнице и краснея от стыда, Закхей уже изменил в себе что-то настолько важное, что ему не трудно было полностью переменить свою жизнь. Закхей сделал шаг к смирению и Господь побудил его шагнуть в любовь.

Что означают слова Иисуса о Сыне Человеческом, Который пришёл с тем, чтобы «взыскать и спасти погибшее»? Означают ли они, что каждый грешник считался погибшим? Или речь идёт, как иногда толкуют это место, о первородном грехе, от которого Спаситель пришёл избавить человеческий род? А может быть, ни то, ни другое? В самом деле, ни в яхвизме, ни в иудаизме никогда не существовало представления о том, что раз совершённый грех губит человека безвозвратно. Грех оскверняет, но, если раскаяться и совершить соответствующие очистительные ритуалы (включавшие в себя омовение и жертвоприношение), от греха и от его последствий можно было избавиться. Но возможно это было лишь в том случае, если грех был совершён невольно, по слабости или по неведению; грех же, совершённый сознательно и добровольно, даже если человек в нём раскаивался, довлел над человеком всю жизнь, очиститься от его последствий, согласно традиционным представлениям, было невозможно, даже если сам грех был прощён. В таком положении были тогда в Иудее все «мытари», сборщики налогов, сотрудничавшие с римской властью: с точки зрения Синагоги, такое сотрудничество было актом коллаборационизма, страшным грехом, притом грехом, совершённым как раз сознательно и добровольно. Но Иисус, принесший в мир Царство, смотрит на таких грешников иначе. Он даёт каждому ещё один шанс. Даёт возможность начать новую жизнь с чистого листа. И начать её в Царстве.

Будучи начальником мытарей, Закхей мог бы гораздо проще удовлетворить своё желание увидеть Иисуса. Для этого ему было достаточно приказать стражникам разогнать толпу, причём он поступил бы так, как считалось и считается совершенно естественным. К соблазнам, исходящим от власти и богатства, для человека, имеющего вес в обществе, при обращении добавляется соблазн любой ценой держаться за богатство и влияние под тем предлогом, что их можно использовать во благо. Такое и в самом деле возможно, если надеяться на Бога и Его волю, но если обращение не стало глубоким и мы продолжаем надеяться на благополучие больше, чем на его Подателя, оно не станет благотворным. И дело вовсе не в количестве материальных благ, а в привычном следовании прежним представлениям и образу жизни. Слишком часто, придя в Церковь, мы боимся начать качественно новую жизнь и пытаемся сделать из веры дополнительную приправу к привычным блюдам.

Но не таково обращение Закхея, меньше всего думающего о том, престижно ли ему залезать на дерево, когда рядом Иисус. Если встаёт вопрос о необходимости резко изменить ход всей жизни, то такие мелочи, как положение или привычка к богатству могут легко уйти с переднего плана. Поднявшись на дерево, Закхей не побоялся уронить себя в глазах окружающих, и поэтому был высоко поднят Иисусом.

Увы, в тот момент, когда Христос проявил расположение к раскаявшемуся грешнику, не только фарисеи, как в других евангельских эпизодах, но и все, видя то, начали роптать. Человеческое восприятие слишком часто бывает зациклено на поверхностно- привычном рассмотрении людей и их дел, на инерции устоявшихся суждений. Но благодаря Христу мы имеем возможность избавиться от ослепляющей нас привычной банальности.

Сегодня мы читаем рассказ евангелиста Луки об обращении Закхея. Начиная с этого дня воскресные чтения из Евангелия будут давать нам пищу для размышлений и молитвы, которые помогут нам приготовиться к Великому посту и, следовательно, в известной степени — к Пасхе. И начинается этот путь для нас с рассказа о Закхее, начальнике мытарей, который пренебрег своим социальным положением, лишь бы увидеть Господа Иисуса.

Человек небольшого роста, он не мог приблизиться ко Христу из-за толпы. Важно обратить внимание на то, чем именно Закхею пришлось поступиться. Ведь он был не только богатым человеком, но и начальником налогового управления. Он представлял римскую власть и его деятельность по сбору налогов и пошлин касалась каждого из жителей Иерихона. Иудеи презирали мытарей как предателей, но боялись римской власти. Поэтому «уронить себя» в глазах горожан означало для Закхея и неисчислимые трудности, и всплеск социального презрения. Все это, выражаясь словами апостола Павла, он «почел тщетою».

Мы читаем этот рассказ потому, что во время приближающегося поста каждому христианину дается возможность искать Христа, не задумываясь о том, как сам ты выглядишь в глазах окружающих. И поэтому так важен для нас пример Закхея. И поэтому так важно, что Господь вознаграждает его словами: «Ныне спасение дому сему».

Закхей – удивительно симпатичный человек. Евангелист сообщает нам о том, что он был мал ростом. С одной стороны, это необходимо просто для того, чтобы объяснить его необычный поступок. Но, с другой стороны, давайте попробуем сжиться немного с этим образом. Люди невысоко роста очень часто имеют больное или ранимое самолюбие, потому что в детстве, а впрочем, и потом, их часто дразнят, над ними издеваются мальчишки. Вспомните в подтверждение хотя бы сказку Вильгельма Гауфа «Карлик Нос». А теперь представьте: такой человек забирается прилюдно на дерево, словно бы кошка, не боясь вновь сделаться посмешищем у людей.Нам это напоминает отдаленно что-то юродивое. Мы всегда стоим перед этим выбором: мнение людей или стремление к Богу. Если вы живете в атеистической среде, вам могут говорить в глаза или за глаза (но вы это всегда чувствуете), что у вас не все дома, что вы ходите в церковь, в семье, мол, не без урода. Всякое может быть. Но что за разница, что над тобой могут посмеяться люди, и что ты можешь увидеть Бога. В одной из песен Владимира Высоцкого есть такие слова: «Жираф большой, ему видней». А если вы настолько малы ростом, что даже старый попугай не вступится за вас с такими словами, сколько надо иметь любви к Богу, чтобы все преодолеть. Будем же стараться видеть в евангельских героях живых людей, ибо они ими и были, и как-то сдруживаться с ними, как мы сдруживаемся с членами нашей общины.

Как Спаситель находит тех людей, в чей дом Он готов войти? Наверное, так же, как и тех, кого Он зовёт пойти за Собой. И всё же — как? Вот Закхей — человек, ни по каким принятым в религиозной среде меркам для посещения не подходящий. Не просто сборщик налогов — начальник, как сказали бы мы сегодня, местной налоговой службы. Занятие само по себе сомнительное, а уж в тех конкретных условиях тем паче: ведь работать-то надо было на римскую власть, на чужаков, можно сказать, на оккупантов.

Конечно, налоги платили даже самые религиозные фарисеи, в чьём благочестии не сомневался никто, кроме, пожалуй, зелотов — но те уж были самыми настоящими фанатиками, призывавшими к религиозной войне с Римом до победного конца, до прихода Мессии. Однако платить налоги — одно, а помогать их собирать — совсем другое. Первое — дело вынужденное, второе — добровольное. А добровольный грех не прощается, от его последствий не очистишься, даже после искреннего раскаяния. Воля ко злу — вещь страшная и необратимая, так думали верующие евреи того времени.

Закхей, похоже, очень хотел этой самой обратимости. Оттого и на дерево полез, невзирая на солидный пост — слышал, видимо, что ходит по Иудее и Самарии Кто-то, Кто может очистить даже от греха, совершённого по доброй воле. А такое желание чистоты, избавления от греха — Божьему взгляду видно сразу. А значит, и взгляду Мессии тоже — Он ведь видит ситуацию Божьим взглядом. И сразу же направляется в дом к тому, кто хочет избавления от власти греха. Затем ведь и пришёл Христос, чтобы избавить от власти греха тех, кто хочет избавиться от неё. И дать возможность таким людям начать жизнь с чистого листа — в Своём Царстве.

Слова Христа несут нам великую радость, но и следовать этим словам, быть может, труднее всего. Позиция, которую Господь Иисус обозначает этими словами, вызывала больше всего возмущения и протеста со стороны окружавших Христа книжников и фарисеев.

Эти слова Христа ко многому обязывают нас. Прежде всего, очень важно помнить их, когда мы видим тех, кто нам неприятен, кто своим обликом или поступками вызывает наше возмущение, кого мы считаем «плохими». Именно их, погибших (не погибающих, но уже погибших окончательно) пришел найти и спасти Господь Иисус. Очевидно, презирать их после этого никак невозможно.

Но главное — он пришел взыскать и спасти нас, каждого из нас. Не каких-то прекрасных праведников, которые заслужили и стали достойны воздаяния, а нас, погибших под тяжестью неизлечимых грехов.

Тимофей был членом возглавлявшего в те времена Церковь совета старейшин, получив некий дар от Бога «по пророчеству через возложение рук пресвитеров» (в Синодальном переводе пресвитеры названы «священством»). В те времена Церковь, как и другие еврейские религиозные братства евангельской эпохи, возглавлялась советом старейшин, который был органом отчасти представительным (туда обычно попадали представители отдельных составляющих братство общин), отчасти кооптируемым (вероятно, новые члены в совет старейшин не могли попасть иначе, чем по согласию всех его участников).

Неудивительно, что при принятии в совет новых членов за них молились с возложением рук: эта древняя практика была связана с традицией пророческих общин и была своего рода инициацией: входя в общину, человек должен был пережить то, что связано с опытом этой общины, понять, что именно составляет основу её духовной жизни.

Такая практика существовала в каждой церковной общине, и было бы странно, если бы она отсутствовала в совете старейшин, который ведь тоже был в первую очередь именно церковной общиной, а не каким-то руководящим и управляющим центром. Как именно проходила молитва с возложением рук в первохристианские времена, мы не знаем, и остаётся лишь догадываться, о каком «пророчестве» упоминает апостол. Не исключено, что кому-то из церковных пророков (а пророческое служение в первохристианский период было в Церкви нормой) открылось нечто особенное, касающееся личности Тимофея и его служения.

Если так, то неудивительно, что Павел призывает его не забывать о том, что Тит получил во время той молитвы. Судя по упоминанию апостолом «учения», в которое апостол советует Тимофею «вникать», речь идёт о служении церковного учителя-раввина, о котором в послании Тимофею Павел вообще говорит немало. Надо заметить, что учителя-раввины нередко оказывались членами совета старейшин: их служение считалось в любом братстве одним из важнейших, а их опыт, связанный не только с изучением священных книг, но и с обретением внутренней Торы, мог оказаться важным для всего братства (в данном случае — для всей Церкви).

Между тем, Тимофей, судя по упоминанию его «юности», был моложе, чем обычно бывали члены совета старейшин, и кого-то этот факт мог даже смутить, так, что Павлу пришлось его подбодрить: если члены совета сочли его достойным войти в их общину, значит, он действительно того достоин, несмотря на возраст. Как видно, апостол призывает Тимофея быть перед Богом тем, кто он есть, оставаясь самим собой при любых обстоятельствах: именно так он справится с порученным ему Богом служением лучше всего.

В письме апостола Павла христианская жизнь предстает перед нами совершенно не такой, какой мы привыкли ее видеть. Нашей основной задачей становится постоянная молодость духа. Мы не можем позволить себе устать, расслабиться, решить, что мы уже все знаем. Главное - это все время искать, все время идти за истиной. Мы не можем позволить себе не гореть, быть теплохладными. И все время должны осознавать, что мы юны и неопытны, все еще в начале пути. И чтобы пройти его до конца, мы должны все время бодрствовать и учиться.

Трудно определить, как звучат одни и те же слова Священного Писания в разные века. Возможно, сегодняшнее чтение часто было актуально за 2000 лет истории христианства, но для нас оно может стать ежедневным чтением. Ешьте то, не ешьте это. Считавшееся человеческим на протяжении всей истории, теперь считается вредным, и наоборот. Брак и семья зло, жизнь ни во что ни ставится. Главное не благочестие, а зарядка, диета и белозубая улыбка. Но всем, кто упрекает Церковь и христиан в поклонении ритуальным, обрядовым, а значит внешним вещам, можно предъявить только слова апостола, до сих пор остающиеся законом жизни верующих в смерть и воскресение Иисуса: "...телесное упражнение мало полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей".

Говоря о последних временах, Павел упоминает неких лжеучителей с «сожжённой совестью», которые, по его словам, будут пытаться запретить верным то, чего Бог им отнюдь не запрещает (ст. 1 – 5). По-видимому, кто-то из таких лжеучителей уже пытался проповедовать в Церкви нечто подобное, если допустить, что упомянутые апостолом «бабьи басни» (ст. 7 – 9) имеют отношение к лжеучениям, о которых он говорит. Павел, как видно, не случайно упоминает здесь физические упражнения: соответствующее греческое слово могло обозначать не только гимнастику в том смысле, в котором мы говорит о ней сегодня, но и вообще некую систему поддержания тела в определённом состоянии, включая, возможно, и такую, которую сегодня мы назвали бы скорее не гимнастикой, а аскезой.

Конечно, здесь явно присутствует свойственное иудаизму сдержанно-скептическое отношение к аскезе в том виде, в каком она существовала в некоторых языческих, и в том числе греческих, религиозно-философских системах. Впоследствии такого рода практики частично вошли в церковную жизнь, но произошло это заметно позже, уже в Средние века. Первохристианская же церковь, судя по всему, что мы знаем о ней сегодня, их избегала, ориентируясь больше на традиционное иудейское благочестие, где ключевую роль играла не внешняя, телесная аскеза, а практика непрерывной молитвы и усилия, связанные с обретением внутренней Торы.

Но дело, по-видимому, было не только в этом. Павел, судя по всем его посланиям, вообще не придавал особого значения религиозности и благочестию, считая их не слишком важными для духовной жизни. Но он всегда выступал решительно против того, чтобы религия или традиционное благочестие вставали на пути того, кто хочет жить жизнью Царства во всей её полноте. И теперь апостол, как видно, выступает не против одной разновидности благочестия в пользу другой, а против тех ограничений, которые совершенно не нужны человеку на пути в Царство. Он прекрасно понимает, что аскеза нередко связана не столько с желанием исполнить волю Божию, сколько с желанием самоутверждения, для которого аскетические достижения являются прекрасной питательной почвой. И потому апостол выступает резко против тех, кто делает аскезу центром и смыслом духовной жизни, справедливо указывая на то, что такое смещение акцентов не имеет ничего общего с христианским откровением. И неудивительно: ведь подобным образом понятая аскеза предполагает не ту, по словам Спасителя, «жизнь с избытком», которую Он принёс в мир, открыв миру Царство, а вечный недостаток и самоограничение. Такого рода религиозность невольно наводила на мысль, что Бог вовсе не любящий Отец, у Которого ни в чём нет недостатка, а строгий и не очень-то милостивый распорядитель, скупо отмеряющий свои дары тем, кто готов страдать ради него, страдать не потому, что мир лежит во зле, а потому, что страдания эти нужны самому распорядителю. Такая религиозность была не свидетельством, а антисвидетельством. Антисвидетельством, с которым апостол не мог и не хотел мириться, позволяя её носителям омрачать лик Божий и сбивать ищущих Царства с верного пути.

Если раньше Иисус вызывал неудовольствие благочестивых людей Своим общением с мытарями (откупщиками) и грешниками (теми, кто открыто не соблюдал закон), то теперь Он переходит все границы: Он входит в дом главного душегуба и объявляет ему прощение грехов только за то, что он пообещал исправиться. Он мотивирует это тем, что Закхей, дескать, тоже «сын Авраама». На том языке это означает, что он — тоже человек, что Бог сотворил его для Себя, для жизни и радости. Теоретически, мы тоже знаем, что «человек создан для счастья», но для нас человечество все равно делится на тех, что это счастье заслужил и кто его не заслужил, на достойных и недостойных. Мы-то сами, конечно оказываемся среди «лучшей части», вот почему фарисеи, как и все нормальные люди «начали роптать», когда Христос оказался в доме «грешного человека». Господь умеет видеть человека в каждом, и этому умению следует учиться.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к вопросу о том, кто и как входит в Царство. А главной темой его оказывается решимость, без которой в Царство не войти. Демонстрацией такой решимости становится поступок Закхея, который, занимая немалый пост, тем не менее не постеснялся залезть на дерево с тем, чтобы иметь возможность увидеть Иисуса (ст. 1–4). А решимость Закхею требовалась немалая: ведь, по религиозным понятиям того времени, он, как и все мытари, совершил грех, очиститься от которого было невозможно.

Иисус оценил его решимость, дав ему, как и каждому, возможность начать новую жизнь, которой Закхей незамедлительно воспользовался (ст. 5–10). О решимости же говорит и рассказанная Иисусом притча (ст. 12–27). Очевидно, для того, чтобы вести коммерческие операции с деньгами, взятыми в долг, нужна смелость и решительность, ведь в случае неудачи отвечать перед кредитором придётся собственным имуществом, особенно если кредитор этот действительно «человек жестокий» (ст. 21). И тем не менее вложить взятые в долг деньги в прибыльный бизнес оказывается единственно возможным выходом, иначе получивший кредит теряет всё, подобно рабу, вернувшему хозяину взятую в долг сумму без прибыли (ст. 24–27).

Рассуждая применительно к нашему миру, можно было бы сказать, что хозяину не нужны рабы, не приносящие дохода. Но то же самое, в известном смысле, можно было бы сказать и о Том, Кто правит в Царстве: Ему тоже надо, чтобы каждый, получивший полноту от полноты Царства, затем эту полноту приумножил, иначе Царство не будет распространяться в мире, который оно должно преобразить и включить в себя. И потому Царство невозможно принять с тем, чтобы затем хранить его в укромном месте, как нерешительный раб данные в долг деньги, с тем, чтобы в день возвращения Спасителя предоставить Ему сбережённое, как доказательство верности. Ведь это не мы получаем Царство, а оно принимает нас, и мы лишь до тех пор остаёмся его частью, пока оно живёт в нас. Но в нашем, ещё не преображённом, мире жизнь Царства означает его распространение, и если мы не участвуем в этом процессе, то очень скоро выпадаем из Царства, теряя его. И неудивительно: ведь жизнь Царства предполагает, прежде всего, отношения с Богом и с людьми, а здесь не может быть остановки, любые отношения существуют только в динамике, если же динамики нет, они умирают. Но динамика и означает изменения, если отказаться от изменений в стремлении сохранить всё так, как было в самом начале, когда отношения только установились, они умрут. А вместе с ними умрём для Царства и мы, если не решимся на предложение Спасителя, зовущего нас за Собой по пути к полноте жизни.

Что подразумевается под минами серебра (или талантами в другом варианте) в этой притче? Это не просто «таланты», вроде умения играть на скрипке или перемножать в уме четырехзначные числа. Очевидно, это вообще всё, что нам дано. (А что нам не было дано?) Всякое благо, которое хоть изредка встречается в нашей жизни, может послужить подходящей валютой для приобретения Царства Божьего. Не то что бы его можно было купить, но в него можно «инвестировать». Вот Закхей, например, не пожалел своих денег и репутации уважаемого, как сейчас принято говорить, «бандита». Много кто не пожалел своей жизни, или по крайней мере, комфорта, «житейского счастья». А нам часто жалко улыбнуться встречному. Жалко сил помочь своим близким, жалко времени, чтобы остановиться от суеты, подумать о вечном. А духовная скупость ведет к банкротству еще быстрее, чем материальная. Все потому, что во-первых, процент с духовных операций гораздо выше, а во-вторых, духовные ценности нельзя хранить наличными — они быстро девальвируются. Итак, евангелие зовет нас как можно быстрее пускать в оборот чужие «средства», тем более, что своего-то у нас ничего нет.

Притча о минах большинством христиан воспринимается обычно именно как притча о минах. Может быть, конечно, и не о деньгах в собственном смысле, но уж точно как притча о данных Богом человеку дарах. О том, что данные Богом таланты нельзя не развивать: ведь в день Суда надо будет вернуть Ему всё с прибылью. Но это лишь одна, внешняя сторона той ситуации, которую описывает притча. Есть в ней и более глубокий смысловой пласт. И не случайно Спаситель в качестве центрального образа Своей притчи использует именно деньги, данные разным людям в распоряжение с тем, чтобы те пустили их в оборот. Всем известно, что деньги должны работать. Должны быть в обороте. В постоянном движении. Иначе они так или иначе обесцениваются.

Ценность денег поддерживает динамика их обращения. И именно этим они, как ни покажется парадоксальным, больше всего напоминают то дыхание Царства, которое мы называем благодатью. А общее тут именно динамика. Как деньги могут нормально функционировать лишь будучи в обороте, так и дыхание Царства, благодать может существовать лишь в постоянной динамике. Это дыхание человек получает от Бога даром, но вот дальнейшее его существование определяется столько же Богом, сколько и человеком. Оно и понятно: дыхание ведь именно процесс, одни вдохом-выдохом оно ограничиться не может. А поддерживать этот процесс без участия человека невозможно.

Между тем, от его, этого процесса, интенсивности зависит духовная жизнь человека. Или, вернее, сам он и есть духовная жизнь. А участие в нём человека постепенно превращает участвующего в носителя дыхания Царства, превращает его сердце в сосуд, это дыхание вмещающий. И определяет, с чем придёт человек к Богу в день Суда. Неудивительно, что вернувший хозяину всю сумму без прибыли потерял то, что было ему дано. Он ведь не изменился. Остался прежним. В том дыхании Царства, которое дышало в нём, никакой его заслуги не было: он ведь получил его даром. И ничего не сделал для того, чтобы оно хоть сколько-нибудь затронуло его самого. Хоть как-то изменило его собственную жизнь. К концу пути человек этот остался таким же, каким был в начале. И остался ни с чем. Печальный, но закономерный итог.