Новость дня на 13 Февраля 2023

В евангельском рассказе о распятии Спасителя особое впечатление производит описание того торжества, которое переживают все ненавидевшие Иисуса во время Его земной жизни. А тем, кто Его любил, остаётся лишь скорбеть и плакать. Конечно, это кажущееся торжество, оно лишь резче оттеняет то, что произойдёт уже совсем скоро, через три дня, когда всё встанет на свои места. Но эти три дня ещё должны пройти, их надо прожить, а ведь никто даже из ближайших учеников Иисуса не ожидал Воскресения. И дни эти проходили тем тяжелее, что торжество сил зла не было какой-то условностью или инсценировкой; оно было таким же реальным, как и сама смерть Иисуса на кресте. В сущности здесь, у подножия креста, соприкоснулись между собой две реальности, два мира: большой Божий мир и отделившийся от него маленький и ограниченный мирок тех, кто Богу противостоит. Но для тех, кто оказался в этом маленьком мирке, он всегда кажется единственной реальностью. И в этой реальности торжествует именно зло, и торжествует настолько реально, насколько реален сам этот мирок. Физически большой Божий мир и маленький мирок тех, кто Богу противостоит, могут находиться в одном пространстве и в одном времени, принадлежащие к ним могут видеть друг друга и друг с другом говорить. Но духовно это два разных мира, и в день Страшного суда различие между ними, прежде видимое лишь немногим, становится очевидным для каждого: большой Божий мир становится тем Царством, о котором говорит Иисус, а маленький мирок тех, кто Богу противостоит, — внешней тьмой из евангельской притчи. Во внешней тьме торжествует смерть, в Царстве — жизнь. И кажущаяся столь реальной в маленьком мирке победа тьмы оказывается настоящим, полным её поражением в большом Божием мире в день Воскресения. А в каком из этих миров жить, каждый решает для себя сам, так же, как решали те, кто в день смерти Спасителя стоял у подножия креста.

Сегодняшнее чтение, возможно, поможет нам в какой-то степени осмыслить наиболее острый вопрос, стоящий перед человеком: как всемогущий Бог допускает существование страданий, зла, причем страдают всегда самые чистые, невинные люди? Сегодня нам приоткрывается то, как Бог относится ко злу в мире. Мы читаем, как Сам Господь проходит через самую гущу человеческого страдания. Он сходит с небес, чтобы разделить с человеком всю черноту, весь ужас его одиночества и боли. Иисуса оставили Его ученики, Он проходит через издевательства солдат, позорное шествие к месту казни, мучительное распятие на кресте. Чтобы до конца испить всю горечь человеческих мук, Он отказывается пить притупляющее боль вино со смирной. Царь всей земли, Сын Божий «к злодеям причтен». Он не сходит с креста, чтобы пройти через самое страшное — «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — через тьму богооставленности отпавшего человечества. После этого Он — как каждый из нас — погружается в холод смерти. Завеса в храме, отделявшая Бога от людей, разорвалась: Сын Божий до конца прошел человеческий путь. Немногие оставшиеся ученики хоронят Его, как всякого из смертных.

Таков ответ Бога на существование страданий на земле. Он не просто сочувствует, Он полностью со-страдает нам, страдает с нами и за нас.

Здесь также и наш ответ — христиане, каждый в свою меру участвуя в страданиях Христовых, сострадают миру, участвуя таким образом в искупительной жертве Христа, а через это — и в Его Воскресении.

Смерть Христа на кресте многим кажется загадкой. Она и в самом деле загадочна, и, если сегодня она нам такой не кажется, то лишь потому, что евангельские рассказы стали нам привычны. Привычны настолько, что мы уже не задумываемся над их тайной, воспринимая всё в них описанное как общеизвестное и само собой разумеющееся. На самом же деле смерть Иисуса — событие совершенно невероятное. Не смерть на кресте — тут как раз всё объяснимо греховностью падшего человечества, а тот факт, что смерть вообще стала для Него реальностью. Дело даже не в том, что Он богочеловек — Божья полнота в Нём могла скрыться, могла стать для Него Самого неосознаваемой, и лишь Ему одному известно, что Он в этот момент пережил. Нам состояние богооставленности знакомо и даже в известном смысле привычно, и наша испорченная грехом природа адаптировалась к такому ненормальному для себя существованию, но о Нём такого сказать никак нельзя: Он родился и рос, осознавая в Себе Божью полноту, и лишиться её было для Него испытанием, которого мы просто не в состоянии себе представить.

Дело ещё и в том, что для человеческой природы вообще, а для преображённой человеческой природы, какова человеческая природа Спасителя, особенно, смерть — явление противоестественное. Нам она кажется естественной и в известном смысле для нас она действительно является таковой — но лишь в том смысле, в каком для наркомана, например, является «естественным» присутствие в его организме наркотика, его убивающего. Для нормальной же человеческой природы смерть является чем-то противоестественным, а для природы преображённой и прямо невозможным.

Как же тогда мог умереть Спаситель — даже с точки зрения Свой собственной человечности? Смерть для Него, очевидно, никак не могла стать реальностью, если бы только… если бы только Он Сам, абсолютно добровольно, исполняя волю Отца, не согласился бы и не решился бы в неё войти. Соприкоснуться с ней. Добровольно сделать её для Себя и для собственного Своего существования настолько же реальной, насколько реальной она является для нас помимо нашей воли.

Сделать это ради нас — потому, что иначе и та полнота жизни Царства, которую Он нам принёс, осталась бы несовместимой с нашей падшей природой. Божья полнота должна была быть принесена миру не просто в человеческой природе — она должна была войти в мир, облечённая в смертную человеческую природу, абсолютно идентичную нашей собственной в нашем наличном состоянии.

Разница была лишь в том, что наша смертность оказалась невольным следствием произвольно совершённого греха, а Его смертность была добровольно принятым Им на Себя временным состоянием, ни с каким грехом не связанным. В этом смысле смерть Иисуса была действительно добровольной абсолютно — Он ведь без всякого принуждения и необходимости согласился войти в состояние, совершенно для Себя противоестественное и абсолютно Себе несвойственное. Тут Им двигала уже не необходимость и не неизбежность, а любовь — к Отцу и к тем, кого Он хочет спасти.