Сегодня, 24 августа 2019 г.

Смерть во все времена представлялась человеку самым страшным врагом. И страшнее всего, конечно, была его непобедимость и неумолимость. Каждому было известно, что всё в любом случае окончится уходом в мир мёртвых, в тот мир теней, где нет настоящей жизни, а есть лишь существование, которое, быть может, хуже, чем само небытие...

Смерть во все времена представлялась человеку самым страшным врагом. И страшнее всего, конечно, была его непобедимость и неумолимость. Каждому было известно, что всё в любом случае окончится уходом в мир мёртвых, в тот мир теней, где нет настоящей жизни, а есть лишь существование, которое, быть может, хуже, чем само небытие. Можно, кстати, заметить, что ни один народ древности не смотрит на смерть как на уход в небытие: эта идея появляется позднее, её надо считать плодом философских размышлений, а не духовного или мистического опыта.

В опыте было как раз не исчезновение человеческой личности, а истощение жизненной силы человека и постепенный распад его личности: в царстве мёртвых, в мире теней постепенно теряется память, теряется способность мыслить, почти угасает самосознание, и человек обращается в собственную тень, пребывающую в состоянии то ли тяжёлого беспробудного сна с кошмарными сновидениями, который невозможно сбросить, то ли бреда, из которого невозможно выйти. Таким видели мир теней практически все народы земли. Для полноты картины можно добавить ещё, что владыкой мира теней был обычно немилосердный и беспощадный дух, любимым занятием которого было мучить тех, кто оказывался в его владениях.

Конечно, с течением времени у некоторых народов (к примеру, у египтян и греков) появилось представление о менее мрачном посмертии и о посмертном воздаянии, но, во-первых, это было всё же нечто в культурном отношении локальное, и, во-вторых, даже такое посмертие не предполагало полноты жизни: ведь душа — ещё не весь человек, с душой у египтян и греков связывалось личностное самосознание, но о телесности применительно к посмертному существованию речь обычно не шла: ведь и египтянам, и особенно грекам тело виделось скорее тюрьмой для души, чем её домом, хотя бы временным. А вот яхвизм с самого начала ориентировал своих адептов не на посмертие, хотя бы и радостное, а на полное преодоление смерти.

Трудно сказать точно, когда именно появилось в яхвизме представление о воскресении, но уже Исайя Иерусалимский говорит (хотя и не прямо, а скорее намёками) о том, что в мессианском Царстве не будет не только болезней, но и смерти. А в послепленный период уже в иудаизме складывается представление о всеобщем воскресении в последний день, в день Суда, когда каждый снова вернётся в мир живых с тем, чтобы предстать на суд Божий.

В первохристианской же Церкви на ситуацию смотрели несколько иначе: ведь для христианина приход Христа и есть тот самый Суд, о котором говорит иудаизм. И Сам Спаситель прямо указывает на Себя как на Того, Кому Бог отдаёт весь суд, добавляя: верующий в Меня на суд не приходит, а неверующий уже осуждён. В самом деле: речь ведь идёт о верности Христу и тому Царству, которое Он принёс в мир. Царству, в котором нет места смерти: ведь смерть — следствие греха и того зла, в котором, по слову Евангелия, лежит мир.

В нашу эпоху, в эпоху наступающего Царства, когда мир преображается, но ещё не преображён до конца, и в мире, и в нашей жизни ещё есть место смерти. Исчезнет она лишь тогда, когда Царство, преображая мир, раскроется в нём до конца. Тогда в этом новом мире смерти места уже действительно не будет. Как видно, потому апостол и называет её «последним врагом», последним в том смысле, что она — тот враг, который будет сопротивляться дольше всех, до самого конца, до дня последнего Суда и окончательного торжества Царства, когда она и потерпит своё окончательное и полное поражение.