Новость дня на 30 Ноября 2024

Говоря о необходимости законопослушания (ст. 1–2), Павел упоминает ещё один аспект проблемы, о котором, по-видимому, в пылу полемики или осуждения в те времена (как, впрочем, и сегодня) многие забывали. Он напоминает и самому Титу, и тем, кого ему предстояло наставлять, о том, что грешный человек вообще не имеет права осуждать кого бы то ни было, что осуждение людей, даже если они грешники, — неподходящее занятие для христианина. И дело тут не только в том, что адекватно оценить человека, а не отдельные совершённые им поступки, может лишь Бог, Который и даст Свою оценку на последнем Суде. Дело ещё и в том, что падший человек не имеет морального права осуждать кого бы то ни было. Конечно, об этом многие догадывались задолго до прихода в мир Спасителя, поговорка «врач, исцелись сам» была известна уже в глубокой древности. Но главное всё же в другом: осуждение ближнего отвлекает христианина от борьбы со своими собственными грехами, от укоренения в Царстве и от свидетельства.

Апостол же, как видно, призывает своих единоверцев к тому, чтобы сосредоточиться на решении именно этих, главных задач и оставить в покое тех, кто, быть может, и заслуживает осуждения, но на осуждение кого христианину едва ли стоит тратить время, тем более что в своё время такого же осуждения заслуживал каждый из тех, кто теперь идёт путём спасения (ст. 3–8). По-видимому, хорошей питательной почвой для осуждения становилось злоупотребление Торой, о котором упоминает апостол (ст. 9). Тора была дана человеку не для осуждения ближнего, а для оценки конкретных действий и поступков как своих, так и чужих с тем, чтобы понять, кого и в чём можно поддержать, а от кого лучше держаться подальше. Однако во все времена существовал соблазн злоупотребить Торой, используя её не как духовный компас, позволяющий не потерять духовные и нравственные ориентиры в мире человеческих дел и поступков, а как средство для самопревозношения и для осуждения. Такое злоупотребление неизбежно вело к упоминаемым Павлом пустым спорам, участники которых, взаимно осуждая друг друга, теряли и смысл Торы, и Царство. Не случайно апостол говорит, что думающие о Торе иначе, чем он сам и его единомышленники (в Синодальном переводе эти инакомыслящие названы «еретиками»), осуждают сами себя (ст. 10–11): Тора — оружие обоюдоострое, так что желающий направить его против ближнего неизбежно обращает его и на себя. Тому, кто скрупулёзно и без милосердия подсчитывает грехи ближнего, придётся ответить Богу за свои собственные, и Бог подсчитает их так же скрупулёзно, как в своё время подсчитывал чужие грехи осуждающий, осудив его так же немилосердно, как он сам осуждал ближних. И тогда Тора станет для него путём, ведущим не в Царство, а в ту внешнюю тьму, о которой говорил Спаситель.

В своём послании Титу Павел напоминает ему о сути христианства, о том, что человек спасается не «делами праведности», а той благодатью, которую получает в общении со Христом и в контексте отношений с Ним. Сегодня для многих христиан эти слова апостола стали общим местом. Между тем, за ними стоит полнота осознания той традиции пути праведности, которая была свойственна яхвизму ещё в допленный период. Ведь и до прихода Христа всякий, всерьёз относившийся к духовной жизни, понимал, что праведность недостижима никакими человеческими усилиями, что она в основе своей дело Божье, а не человеческое.

Но с другой стороны её всё-таки можно было бы назвать делом богочеловеческим — потому, что без участия самого человека праведность невозможна. И не в том только смысле, что человек должен согласиться на присутствие Бога в своей жизни, но и в том, что человек должен прилагать постоянные усилия, чтобы поддерживать себя в состоянии готовности принять то, что Бог ему даёт, участвовать в той жизни, которую Бог ему открывает и в которую его включает.

Вот такую активность человека и называли обычно «делами праведности». Конечно, во все времена существовало и сугубо религиозное понимание праведности, не предполагавшее пути в собственном смысле, а предполагавшее лишь скрупулёзное исполнение предписанного набора религиозных норм и правил, но такое понимание праведности не дотягивает даже до лучших образцов яхвизма и иудаизма.

Однако если в Синагоге религиозной праведности ещё могло найтись место на периферии общинной жизни (хотя периферия эта, как водится, обычно численно значительно превосходила центр), то в Церкви места ей не могло быть по определению — по крайней мере, до тех пор, пока христианство не выродилось частично в религию (или, точнее, во множество религий, расцветших со временем на его духовной почве). Вот об этом и напоминает Павел Титу — наверное, ещё и потому, что тенденция к религиозному пониманию праведности уже в те времена существовала в Церкви, воспринимаясь апостолом как сущностное духовное искажение христианства.

Почему Господь нас любит? Потому что мы хорошие? Вряд ли… Потому что мы Ему нравимся? Тоже нет. Сомнительно, чтобы мы – в нашем нынешнем грешном состоянии – были так уж симпатичны Ему, Который есть сама благость, сама праведность… Так почему? Потому что любит. Почему мы должны любить ближних? Потому что они хорошие? Не всегда так. Потому что они нам нравятся? Это было бы слишком просто. Апостол Павел напоминает нам сегодня, что Бог спас нас не по нашей праведности, но по Своей милости. Так должны любить и мы: не по каким-то заслугам, но просто – любить.