Новость дня на 16 Июля 2025

Когда вновь Господь дарит нам с вами эту неземную радость сопереживать воскрешение девочки, то, возможно кто-то испытает на фоне этой радости некоторую грусть. Нет, мы не о скептиках; сегодня давайте не с ними говорить - их надо больше любить, чем с ними говорить; говорить можно с сердцем, уже размягченным нашей любовью. Нет, грусть иного свойства. Она какая-то неизъяснимая. То ли грустно оттого, что вообще такое возможно - болезнь и смерть ребенка - то ли оттого, что в нашей жизни подобные чудеса не всегда происходят, а дети все-таки умирают, и мы их отпеваем и хороним.

Но что нам сейчас как-то особенно четко видится - что из всех воскрешений людей, о которых говорится в канонических Евангелиях (Лазаря, сына наиновой вдовы и дочери Иаира), это - единственное, в котором речь идет о существе заведомо чистом и безгрешном. Именно это так важно увидеть нам сегодня, потому что это важнейшее свойство, отличающее феномен вокрешения дочери Иаира от прочих ему подобных. Абсолютно чистое ни в чем не виноватое существо.

Есть, видимо, какой-то апокриф - мы точно не можем указать сейчас первоисточник - о том, как лев преследовал Пресвятую Марию в пустыне и ранил. Но мы можем сказать о двух современных нам реминисценциях над этим прототекстом. Это «Сонет» О. Мандельштама и история из «Хроник Нарнии» К.С.Льюиса. «Мне вспомнился старинный апокриф — Марию Лев преследовал в пустыне «...» Ее пустыня так бедна песками,// Что с рыжими смешались волосками // Янтарные, а кожа — мягче льна — //Кривыми оцарапана когтями».

Это очень важный образ - невинная девушка, раненная страшным львом; и вот, Льюис тоже говорит о девочке, которую ранил когтями лев. Но вот что странно: это не просто лев, а лев, который в Нарнии является образом Христа. И мальчик, который бросился спасать девочку от льва, потом, встретив этого льва, поговорив с ним и узнав все то хорошее, что он сделал и для него, и для всего народа, уже в конце разговора спрашивает: «А Аравиту, - так звали девочку, - ты ранил?» И вот, лев говорит ему замечательные слова: «Я рассказываю каждому только его историю».

На самом деле, Льюис говорит здесь о чем-то бесконечно важном для нас. Когда мы стоим над гробом ребенка, мы очень часто спрашиваем: «Бог, это Ты сделал?» И хотя мы все видели своими глазами, мы очень хорошо помним тяжелейшие месяцы в больнице, помним нескончаемые молитвы и соборования и не одного, не двух, не трех, а сотен людей, которые просили: «Боже, не доведи до этого». И вот ребенок мертв. К кому еще можно обратить всю боль и весь протест? Но Господь может ответить нам именно это: «Каждому я рассказываю только его историю».

Эти два поразительно разных чуда произошли одно за другим и всегда объединяются евангелистами в один рассказ. Какие разные судьбы у этих двух женщин! Одна из них половину сознательной жизни прожила в тщетной надежде на исцеление, потратив на это все состояние — и материальное и душевное. Она прошла через позор своей нечистоты, нашла в себе смелость прикоснуться учителю «нечистой» рукой и сознаться в этом. Другая — двенадцатилетняя девочка, не знавшая Иисуса и ни о чем Его не просившая — прошла через опыт смерти и была вызвана из нее по вере родителей. Их объединяет один Господь, одно действие Его милости. Пропасть, разделяющая их и нас еще больше — две тысячи лет, культура, география и многое другое. Но все Тот же Человек действует в нашей жизни, исцеляя и воскрешая, объединяя нас друг со другом, и с теми женщинами, и со множеством тех, кто испытал Его действие — в одну семью, в одну Церковь.

В том, что исцеление и воскресение суть не что иное, как проявление силы Царства и его дыхания, сомневаться не приходится. Но как воздействует эта сила на человека мира сего, живущего пока ещё прежней, непреображённой жизнью? Вот женщина, рискнувшая прикоснуться к Иисусу в надежде получить исцеление.

Именно рискнувшая: ведь её болезнь делала её ритуально нечистой, и она рисковала осквернить Того, к Кому прикасалась, если бы не получила от Него исцеления. А Он даже не заметил её, Он лишь почувствовал, как сила того Царства, которое Он несёт в Себе, исходит из Него, исходит потому, что она понадобилось кому-то, кто не решается обратиться к Нему лично. А вот умершая дочь Иаира, которую Иисус воскрешает, взяв за руку. И здесь тоже действует сила Царства. А внешне, с точки зрения взаимоотношений Спасителя с теми, кого Он исцеляет и воскрешает, ситуация прямо противоположная.

Об исцелённой женщине Он не знает ничего до того самого момента, когда она прикасается к Нему, и даже тогда Он понимает, что происходит, не потому, что выделяет её из окружающей и теснящей Его со всех сторон толпы, а потому, что чувствует исходящую силу: исцелённая им женщина прикоснулась к Царству, приобщилась его жизни, и Спаситель тут же это почувствовал. А вот воскрешённая Им дочь Иаира, когда Он подошёл к ней, уже ничего не хотела: она была мертва. А вернуло её к жизни Его прикосновение. И в том, и в другом случае отношение между Спасителем и теми, кому Он помог, оказывается изначально односторонним: в первом случае инициатива целиком принадлежит ищущей исцеления женщине, во втором — Самому Иисусу.

Но чудо происходит тогда, когда отношение становится взаимным. И тут, по-видимому, уже не так важно, что происходит в момент установления такого отношения внешне, как проецируется этот процесс в наш преображающийся, но пока ещё не преображённый мир. Отсюда нам может показаться, что Спаситель не замечает того, кого исцеляет, или, напротив, воскрешённый Им человек ничего не знает о своём Спасителе. В Царстве всё равно происходит то, что должно произойти: ищущие спасения находят Спасителя, а Он находит их. Иначе и не может быть: ведь только так можно приобщиться к жизни Царства. А Царство только так может войти в наш преображающийся, но ещё не преображённый мир.