Мысли вслух на27 Декабря 2016

Рассказывая о себе, Павел говорит, что внешние обстоятельства жизни ему безразличны: он научился одинаково хорошо себя чувствовать, живя как в бедности, так и посреди изобилия. Такое утверждение может показаться странным на фоне представления о богатстве, которое, по словам Спасителя, мешает войти в Царство, так, что богачу это если и возможно, то, во всяком случае, очень непросто.

Между тем ничего странного в словах апостола о себе и о своём отношении к богатству нет. Он всего лишь понимает бедность как состояние больше духовное, чем материальное. Богатство и социальный статус ему не особо важны, богатство для него скорее связано с привычкой полагаться на него, а значит, и на самого себя, вместо Бога. В этом же смысле упование на богатство мало отличается от упования на бедность. Если из слов Спасителя о богачах сделать вывод, что всякому бедняку спасение гарантировано лишь потому, что он беден, легко впасть в противоположную крайность, в которую иногда впадали некоторые христианские группы и сообщества.

В сущности ведь нет никакой разницы, полагаться ли, когда дело касается спасения, на богатство или на бедность: в обоих случаях человек полагается не на Христа и даже не на себя, а на то, что он имеет или чего не имеет. Рассчитывать на то, что бедность сама по себе может быть спасительной, так же нелепо, как и рассчитывать на то, что само по себе спасительным может быть богатство. Спасает лишь Бог через Иисуса Христа, и спасительными могут быть только отношения с Богом и со Христом. Вот примат этих отношений в жизни и стал целью Павла — так же, как в нормальном случае он становится целью всякого христианина.

Всё же остальное, включая материальное положение и социальный статус, — лишь внешние условия выстраивания таких отношений. Разумеется, для жизни человеку необходим некий материальный минимум, но тут работает евангельский принцип: ищите Царства, а «это всё» (по контексту под «этим всем» надо понимать «то, чего ищут язычники», то, что нужно для жизни в материальном отношении) приложится, притом сообразно тому, чего и сколько требуется человеку на данный момент. Именно так Павел и жил: он шёл своим духовным путём за Христом, принимая то, что ему «прилагалось» — и он об этом не пожалел, советуя такой путь и другим.

Иногда кажется, что чудо, которое совершает с нами Господь – мгновенный переход, секунда, вслед за которой все меняется. Наверное, порой это действительно так. Но история слепого из Вифсаиды очень интересна тем, что евангелист дает нам понять, как постепенно меняется человеческая природа, встречаясь с благодатью, сколь многое приходится нам преодолеть, чтобы обрести исцеление.

Во-первых, слепой не сразу обретает зрение – Господь прикасается к нему первый раз, но он видит еще нечетко, приблизительно, и лишь после второго прикосновения видит все ясно. И самое важное тут то, что Господь словно позволяет слепому немножко привыкнуть к своему новому состоянию. Он нежно и мягко меняет человеческую природу, давая нам возможность осознать перемену, происходящую внутри человека. И во-вторых, Иисус дает понять, что чудо, преображение – тихий, сокровенный процесс, это личный разговор Бога с человеком. Он уводит слепого из города от лишних любопытных глаз, а потом посылает его напрямую домой и просит никому не говорить о том, что произошло.

Очень важно давать себе время понять, что же, собственно, произошло, осознать изменения, которые произошли в нашей жизни в результате встречи с Богом, дать Его работе совершиться в нас до конца – и тогда свидетельством о Боге станут не слова, а сама преображенная наша жизнь.

Считается, что тот ученик Христов, о котором в Евангелии говориться, что «его любил Иисус» — апостол Иоанн. Эти слова у многих вызывают недоумение: как же так, разве Иисус не любит всех одинаково, разве не за каждого из нас Он умер на Кресте и воскрес? Конечно за каждого, конечно, Его любовь вообще нельзя сравнивать. Он не любит кого-то больше, а кого-то меньше, но также не любит всех одинаково. Он любит каждого по-отдельности, каждого как самостоятельную личность, которую Он сотворил, которой Он дал имя, за которую Он пострадал и умер, которую Он простил, которой Он дал жизнь вечную. Но мы можем любить больше или меньше. Наверное, апостол Иоанн сам больше любил, сильнее всех любил Иисуса. А тот, кто больше любит сам, больше любви может принять и вместить. Христос каждому дает столько любви, сколько человек может выдержать, так как в нашей душе есть иногда такие темные углы, что они просто не могут сосуществовать с любовью, а Господь не хочет совершать над нами насилие.

Поэтому Иоанну не нужны никакие доказательства и уверения, ведь его огромная любовь к Учителю дает ему надежду на Воскресение Христово, хотя он, скорее всего, как и другие апостолы, не понял пророчеств о смерти и воскресении. И эта же огромная любовь дает ему такую веру, что ему достаточно увидеть «пелены лежащие, плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте», чтобы узнать, что Господь воскрес. Евангелие даже не говорит нам о том, чему именно ученик уверовал, так как все оно говорит о вере в Воскресение.

В рассказе Иоанна о распятии обращает на себя внимание одиночество Спасителя на кресте. Евангелист не упоминает о стоящих поодаль апостолах, он вообще не описывает ничего, кроме самого креста и того, что происходит у его подножия, возможно, потому, что и сам он в это время стоял там (ст. 25 – 27; многие комментаторы полагают, что, упоминая не названного по имени ученика, Иоанн говорит о самом себе). Но Иоанн также ничего не говорит ни об обращении одного из распятых с Иисусом разбойников, ни о словах Спасителя, сказанных Им на кресте и упоминаемых другими евангелистами. Судя по свидетельству Иоанна, Иисус произнёс на кресте лишь два слова: «Жажду!» (ст. 28) и «Кончено!» (ст. 30). А ещё прежде двумя короткими фразами Он поручает друг другу Свою Мать и стоящего у креста ученика (вероятно, самого Иоанна) (ст. 26 – 27). Как видно, Иоанн выделяет в словах Спасителя, сказанных Им на кресте, то, что касается его самого и то, что кажется ему самым важным. По-видимому, в двух упомянутых им словах Иисуса евангелист видит смысл всего происходящего. Вероятно, описанная Иоанном картина была не просто воспоминанием о происходивших у креста событиях, а плодом многолетних размышлений над ними. Для евангелиста, как видно, «Кончено!» означало не просто факт завершения Спасителем Его земной миссии, хотя, вероятно, стоя у креста, апостол должен был воспринимать Его слова именно так. Но впоследствии, пережив встречу с Воскресшим и получив откровение, описанное им в Книге Откровения, Иоанн, по-видимому, понял, что Иисус говорил и о конце истории, о том конце времён, которого многие ждали и который очень немногие заметили. Иоанн не упоминает о знаках, о которых упоминают другие евангелисты — о буре, превратившей день в ночь, о землетрясении, о разорванной завесе Храма. Для него всё уместилось в одном слове: «Кончено!», - произнесённом Иисусом в момент Своей крестной смерти. Но было и ещё нечто, поразившее апостола. Иисус умирал на кресте, как самый обычный человек. Тот, кто во время Своего земного служения мог несколькими хлебами накормить тысячи, страдал от жажды, от самой обычной жажды, от которой страдал бы на Его месте каждый, и не мог ничего с этим поделать. Не мог не потому, что перестал быть Тем, Кем был рождён среди людей, а потому, что обычная человеческая смерть тоже была частью Его земного служения, такой же, как чудеса и явления Царства, невозможные в мире ни для кого, кроме Него. Иоанн не упоминает об обращённых к Иисусу издевательских призывах сойти с креста, о которых свидетельствуют другие евангелисты. Быть может, он и не слышал их, ведь он единственный из апостолов находился так близко к распятому Учителю, и ему, вполне вероятно, было не до стоявшей в сравнительном отдалении толпы. Но он, несомненно, понял главное: всё происходящее стало возможным лишь по доброй воле Спасителя мира, Который согласился на всё ради тех, кого Он хотел спасти. Такова была цена спасения и цена Царства.

Расселяя колена Израиля по земле Ханаана и очерчивая ее границы, Бог создает как бы большую семью братьев и сестер (ср. Пс. 132/133 — Как хорошо и как приятно...). Эта семья, призванная жить по воле Божьей, открытой через Моисея, предназначена к тому, чтобы через много веков стать семьей Того, Rто откроет им Бога как Своего Отца.

Псалмопевец рисует собирательный портрет нечестивого, наполненного всяческими злыми наклонностями. Нечестивые активны, нет такой мерзости, на которую они не были бы способны. Интересно, что в псалме проводится взаимосвязь между безбожием и нравственной деградацией, а не следует забывать, что в древности не все видели взаимосвязь между нравственными заповедями и Божией волей.

Здесь одно из древнейших свидетельств того, что безбожие, увы, достояние не только позднейших веков.

Но псалмопевец верит, что безбожные упования напрасны. Именно вера в то, что Господь — источник высшей справедливости, даёт возможность просить Его о помощи перед лицом зла. Как бы ни господствовало зло в мире, оно не непобедимо.