Мысли вслух на24 Января 2019

Говоря о грядущем Мессии, Марк упоминает омовение «Духом Святым». Что он имеет в виду? И почему такое омовение было невозможно в дохристианские времена? Разве Божье дыхание не наполняло мир тогда так же, как сейчас? Наполняло, конечно. О дыхании Яхве (о духе Господнем) говорили все пророки Израиля, и им веяние этого дыхания было, несомненно, знакомо. И всё же в том омовении Божьим дыханием, о котором говорит Иоанн, есть нечто особенное. Чем были очистительные омовения в дохристианские времена?

Они были частью очистительного ритуала, с которого ритуал этот и начинался. Предполагалась, что скверна марает человека как извне, так и изнутри, и очищаться от неё также нужно было извне и изнутри. Вот для внешнего очищения и использовались ритуальные омовения: вода, как думали, уносила с собой всё, от чего человек хотел очистить себя, своё тело и свою жизнь. Но этого было мало: за очистительным омовением всегда следовало особое очистительное жертвоприношение, и тут, через окропление освящённой Богом жертвенной кровью, человек очищался уже изнутри.

Божье присутствие, конечно, освящало и тело, уже омытое водой, но главное — оно освящало душу и сердце, освобождая их от последствий совершённого греха или соприкосновения с нечистотой. Но такое очищение, увы, не гарантировало от греха в будущем. Между тем, в Царстве Мессии места греху быть не может. Чтобы стать его жителем, нужно полностью измениться, стать чуждым греху настолько, чтобы он никогда уже не вошёл в жизнь ищущего Царства.

Падшему человеку такое, разумеется, не под силу. Но то, что невозможно человеку, возможно Богу и посланному Им Мессии. Он может омыть человека не водой и не жертвенной кровью, а тем Божьим дыханием, которое может не только очистить человека, но и полностью его преобразить. Это преображение и становится для ищущего Царства последним очистительным омовением и последним освящением. Омовением и освящением, после которого в его жизни уже не будет места греху. По крайней мере, настолько, насколько жизнь эта будет принадлежать Царству.

Ученики Иисуса не понимают того, что Он говорит им о Своём воскресении. Традиционные представления о воскресении предполагали только всеобщее воскресение в день Суда, который в сознании евреев евангельской эпохи, скорее всего, уже совпадал с днём прихода Мессии и торжества мессианского Царства.

Апостолам было непонятно, как может Мессия воскреснуть раньше остальных, так же, как и то, почему Он вообще должен умереть: ведь традиционные для тех времён мессианские представления ничего такого не предполагали. Согласно тем же традиционным мессианским представлениям, незадолго до дня Суда и прихода Мессии с небес должен спуститься пророк Илия, о котором существовало основанное на свидетельстве св. Писания предание, что он не умер, а был взят на небо живым. Вот этими-то традиционными представлениями и были обусловлены вопросы и недоумения апостолов.

Иисус отвечает им несколько неожиданно: Он не отвергает предания об Илии, а переосмысливает его в довольно неожиданном ракурсе. Иисус говорит о том, что Илия уже пришёл, но его не узнали, намекая на Иоанна Крестителя. Казалось бы, налицо аллегория. Но дело обстоит не так просто: ведь за аллегорией в данном случае стоит реальность, связанная с духовной цельностью и преемственностью Традиции. Конечно, ожидать возвращения Илии так, как ожидали его в народе, не приходилось.

Иоанн Креститель сделал именно то, чего ожидал народ от возвратившегося Илии: приготовил его, насколько это было возможно, к приходу Мессии. Конечно, он свидетельствовал народу не о таком Мессии и не о таком Царстве, которые соответствовали народным представлениям.

Сам Иисус этим представлениям не соответствовал настолько, что Ему даже приходилось на протяжении довольно длительного времени скрывать Своё мессианство. И главной целью Его служения было приобщить к Царству, которое Он принёс в мир, как можно больше людей. К Царству, которое, вопреки народным ожиданиям, оказалось, по собственным Его словам, «Царством не от мира сего».

Изучив перемещения Иисуса по Палестине, некоторые исследователи Евангелия сделали вывод, что Он делал переходы в самое трудное время суток – в разгар дневного зноя. Потому что именно в это время суток было бы труднее всего воспринимать Его Слово. Очевидно, что в последние три года жизни Господь всецело посвятил себя людям, нуждающимся в Его словах и исцелении. Но, заботясь о других, Христос видел и границы своих человеческих возможностей. Мы видим, как Он чередует полную отдачу в громкой толпе нуждающихся и тихую молитву Отцу в уединенном месте.

В этом отрывке Иисус просит учеников приготовить лодку, в которой Он мог бы немного отдалиться от слушающих, чтобы они не так теснили Его. Этот момент потрясает удивительной человечностью нашего Господа, Который, устав от многолюдства, отдает Себе в этом отчет и находит способ проповедовать и одновременно находиться отдельно от народа.

Сегодняшний отрывок посвящён одной из основных тем всего Нового Завета — теме Царства Божия. Особенно важно здесь то, что объяснения, касающиеся Царства, даёт Сам Иисус. В центре Его рассказа образ ребёнка, который и символизирует собой тех, кто в Царстве Божием занимают первые места (ст.36–37). Соблазняющий ребёнка хуже убийцы, ведь даже убийца достоин суда, а такого соблазнителя Иисус сравнивает с человеком, которого бросают в море с тем, чтобы утопить без всякого суда (ст.42). Этот образ, конечно, появляется не случайно. В традиционном, патриархальном обществе, в больших семьях дети, как правило, занимали не те почётные первые места, которые они нередко занимают в современных семьях. На детей смотрели, как на естественных слуг и помощников, на младших членов большой семьи или патриархального рода, которые действительно были младшими, а потому положение такого «естественного слуги» их ничуть не травмировало и не воспринималось ими, как унижение или недостаток внимания или любви. Любой взрослый человек в таком положении почти всегда ощущает некую второсортность и зависимость, что и понятно, учитывая, насколько значимо в глазах взрослого социальное положение и связанный с ним статус. Дети об этом не задумываются, и для них поэтому здесь нет никакой проблемы. По-видимому, именно это и имеет в виду Иисус, приводя в пример ребёнка, как образец жителя Царства Божия: для тех, кто хочет быть его жителем, важно отказаться от традиционных представлений о значимости общественного положения и социального статуса. Конечно, в этом случае всегда остаётся опасность того, что рядом могут оказаться люди, желающие воспользоваться таким положением вещей, так же, как во все времена находились люди, готовые воспользоваться известной наивностью ребёнка и злоупотребить ею; об этом-то грехе Иисус и говорит, что он хуже убийства и недостоин даже суда — ведь человек, так поступающий, не только сам отвергает полноту жизни Царства Божия, но не позволяет получить её и другим. Между тем, в жизни человека всегда находится нечто, что мешает ему стать ребёнком в том смысле, как говорит об этом Иисус: это может быть «рука», или «нога», или «глаз», словом, всё, что человек использует для того, чтобы не быть тем ребёнком, который может войти в Царство. И от того, что мешает, Иисус советует избавляться без сожаления (ст.43–48). Иногда может казаться, что при этом теряешь что-то жизненно важное, такое, без чего жизнь станет ущербной; но на поверку оказывается, что мнимая «полнота» приводит совсем не туда, где можно найти полноту жизни, а кажущаяся ущербность в конце пути оборачивается полнотой Царства Божия.

Рождение Исаака, как исполнение обетования, происходит в тот момент, когда нет надежды, а есть только вера. Ради этого ребенка приходится отсылать из дома сына рабыни, и нет никаких гарантий, что он выживет, а есть только вера. Когда смерть в пустыне от жажды все ближе, то нет уверенности в спасении, но есть вера. Каждый эпизод этой главы возвращает нас к тому, что и в нашей жизни должно стать основой стабильности, уверенности в завтрашнем дне, гарантией жизни и здоровья. Не то, что мы полны сил и молоды, и не то, что у нас много с собой еды и воды. Единственный фундамент для нас – это Слово Бога, Который верен Своим обещаниям и по слову Cвоему сделает. Нам остается только верить.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к образу торжествующего Иерусалима. И вновь этот образ оказывается образом не столько Иерусалима исторического, сколько Иерусалима нового — символа мессианского Царства. Но представленная в сегодняшнем отрывке картина нового Иерусалима дополняется ещё одним элементом: в ней появляется упоминание о торжественном бракосочетании (ст. 4 – 5). Особенно замечательно здесь то, что пророк говорит, с одной стороны, о браке сынов Израиля с землёй своих отцов, а с другой — о брачном союзе Бога с Израилем. Такое двойное бракосочетание становится понятным в общебиблейском контексте, связанном с брачной символикой. Уже в допленный период отношения Бога со своим народом рассматривались в контексте и по образцу отношений семейных, супружеских. Израиль нередко у допленных пророков называется невестой или женой Бога (для полноты восприятия образа важно иметь в виду, что слово «Израиль» в еврейском языке относится к женскому роду). Прибегая к такому сравнению, библейские авторы, как видно, стремились прежде всего описать качество отношений, связывающих Бога со Своим народом (равно, впрочем, как и с отдельными людьми). Речь шла об отношениях близких и глубоко личных, предполагающих не расчёт, а жертвенность и безусловную верность. И вот теперь пророк говорит о том, что наступило время обновления этого брачного союза. Такое обновление отношений Бога со Своим народом само по себе предполагало начало нового этапа духовной истории народа. Но теперь речь идёт не только о Боге и о народе, но и о земле. На первый взгляд, бракосочетание с землёй больше всего напоминает некие древние земледельческие магические обряды, однозначно осуждаемые Библией. Но у Исайи оно, очевидно, приобретает новый, мессианский смысл. В падшем мире отношения с творением, будь это даже родная земля, ни в коем случае не должны были уподобляться отношениям с Богом, духовное единение с тварью автоматически отделяло человека от Творца, делая его язычником. Иное дело мир преображённый: здесь отношения с творением могут быть по-своему не менее глубоки, чем отношения с Творцом, и при этом не мешать им: ведь в преображённом мире уже нет ни зла, ни греха, из-за которых в падшем состоянии мир нередко противостоял Богу. Пророческому взгляду Исайи открывается мир, где нет места разрыву между духом и природой, небом и землёй. Тот мир, который только и можно было бы назвать Царством Божиим.