Мысли вслух на23 Января 2021

В чём смысл союза, который Бог заключает с Ноем, и в чём его значение? Казалось бы, Бог не обещает Ною ничего особенного. Речь идёт всего лишь о незыблемости существующего в природе порядка вещей, о том, что катастрофа, подобная тому потопу, свидетелем которого стал Ной, больше не повторится. Но, оказывается, это «всего лишь» — настоящее чудо Божье, что сама возможность жить, избегая катаклизмов планетарного масштаба, грозящих человечеству гибелью, вовсе не нечто само собой разумеющееся, а следствие прямого вмешательства Бога в жизнь мира, вмешательство, которое становится следствием заключённого с праведником завета и исполнением данных ему обещаний. А вместе с тем здесь налицо и вся ограниченность этого завета. Во все времена люди задавались одним и тем же вопросом: зачем Богу понадобился какой-то особый, Его собственный, народ? Зачем нужно было приходить Мессии? Разве мало и без того в мире праведников? Неужели их праведности не хватает? В наши дни, впрочем, говорят обычно не о праведниках, а о «хороших людях», но сути дела это не меняет. И вот оказывается, что всей праведности всех праведников всех времён и народов (а Ноя можно, в известном смысле, считать собирательным образом, символизирующим таких праведников) хватает лишь на то, чтобы мир не погиб, не рухнул в пропасть под тяжестью того греха, который тяготеет над ним с момента грехопадения. Ни о каких кардинальных переменах, ни о каком избавлении мира от власти того зла, в котором он лежит, ни о каком его преображении и речи быть не может. Мир балансирует на грани собственной гибели, и всей праведности всех праведников едва хватает, чтобы удержать его от падения в бездну. А для того, чтобы стало возможным нечто большее, как видно, нужны особые усилия. И Бог предпринимает такие усилия, созидая Свой народ, а затем посылая в мир Мессию, Который принесёт миру Царство, подарив ему то, чего не смогли бы заслужить для него все праведники всех времён и народов.

Смысл слова «искушение» для нас не всегда понятен, особенно в библейском контексте. А между тем, оригинальный язык библейских книг (будь то книги, написанные по-гречески или по-еврейски) не делает различия между искушением и испытанием. Испытание, на которое у человека не хватило сил, оказывается не пройденным и становится для человека искушением и соблазном, приблизительно так, как успешно сданный экзамен становится для сдавшего победой и успехом, а проваленный — поражением и проблемой. Но в чём же смысл той проверки, которую проходит Иисус в пустыне? Конечно, уже сама встреча лицом к лицу с дьяволом является испытанием для всякого человека, даже такого, который, как Иисус, несёт в Себе всю полноту Божию. Человеческая природа остаётся человеческой природой, и, даже когда она совершенно свободна от власти греха, такая встреча всё равно не может быть ни лёгкой, ни радостной. Но дело, конечно, не в одной встрече самой по себе, но и в том, что сатана предлагает Иисусу. А предлагает он Ему соблазнительно лёгкие и простые способы добиться поставленной перед Ним небесным Отцом цели. Поманить людей за собой обещанием чуда или решения всех материальных проблем, прямое предложение сделки: один поклон здесь, где никто не видит и никогда ничего не узнает в обмен на полную свободу действий впоследствии, — всё идёт в ход, всё годится для того, чтобы этот Человек решился действовать не по воле Своего Отца, а по собственной, человеческой воле. Такова тактика сатаны в отношении каждого, кого Бог призывает на Своё служение: если нельзя заставить человека забыть о Боге, то, по крайней мере, можно попробовать заставить его думать, что он исполняет дело Божие, в то время, когда он просто ищет в этом деле путей полегче и побезопаснее. Но в случае с Мессией ставка была, разумеется, особенно высока, можно было бы сказать, высока абсолютно. И отказ Иисуса от компромисса, даже такого компромисса, который, на человеческий взгляд, казался чем-то неважным и чисто символическим, стал первой победой над силами тьмы на пути Его земного служения. Победой, которая стала началом их полного и окончательного поражения.

«Кровь Христа» — смысловой, эмоциональный и духовный центр сегодняшнего апостольского чтения предстает на фоне просьбы братьев Зеведеевых о времени когда придет Господь «в славе Своей» — из евангельского чтения («дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей»). Кровь и Слава, Сила и Слава, Слабость даже до смерти и Слава – эти два полюса сияют нам сегодня недостижимые друг другу но все же одновременно один из апостольского, другой из евангельского чтения. Но что есть это время, когда Господь явится в славе? И что есть слава? Это одно из самых сложных понятий, осложненное еще и различными филологическими наслоениями. Но вот что мы читаем в 16 псамле (Пс 16:15): «А я в правде буду взирать на лице Твое; пробудившись, буду насыщаться образом Твоим». Здесь слово «слава» церковнославянского перевода не имеет отношения, по-видимому, к латинскому Gloria и значит к русскому «слава». Но смысл, который предстает нам здесь, помогает понять, как нам прожить просьбу братьев, как нам приложить ее к себе. Ведь одно лицезрение образа Божия насытит нас таким счастьем, что никакого иного насыщения нам не нужно будет. Мы будем насыщены. Но наверное лишь потому, что мы очистились кровью Его, прошли через Его умирание, приняли его в себя и сделались его соучастниками. Только тогда встреча после разлуки будет поистине насыщением всякого желания. А если не было этой страшной разлуки… Какие пустяки занимают тогда наши мысли, кто, где, с кем, почему… А Он не там, потому что Он умер и воскрес.

После Преображения Христос сразу встречает растерянных учеников, которые не смогли изгнать беса. Почему они потерпели неудачу? Разве им не была дана власть над нечистыми духами (см. Мк 6:7)? Возможно, ученики спорили с книжниками, пытаясь объяснить причину неудачи. Услышав, в чем дело, Иисус произносит одно из самых резких обличительных слов в Евангелии: «О род неверный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?»

Нас может удивить неожиданная горечь в словах Иисуса. Кому адресован этот упрек? Вероятно, ученики приняли эти слова на свой счет — они спрашивали Иисуса, почему у них ничего не получилось. Значит ли этот упрек, что Иисус перестал любить? Нет, Его любовь бесконечна; но она и взыскательна — поэтому Он строго упрекает за неверие и неверность. Любовь не исключает строгости.

Вера отца мальчика поколебалась после неудачи учеников. Мы нередко повторяем: «Верую, Господи! Помоги моему неверию». Нам не хватает веры; и мы не можем верить без помощи Того, в Кого веруем или хотим уверовать.

Христос напоминает ученикам, что без молитвы и поста — без предельного сосредоточения на Нем и отрешения от других забот — они не могут изгонять бесов. В другой раз Он скажет: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин 15:5).

Мы не можем ничего сделать для Господа без живой связи с Ним, без веры и молитвы. Да поможет нам Господь всегда молиться и верить! «Верую, Господи! Помоги моему неверию».

Можно было бы сказать, что Иаков призывает к самообладанию. Но он отмечает, что всякое доброе дело имеет своим источником Творца, поэтому одних лишь человеческих сил недостаточно, преодоление собственных слабостей опирается на даруемые Им силы.

Размышляя над словами о том, что гнев человека не творит правды Божией, очень легко сбиться на такие рассуждения: «Да, неправедный гнев не творит, то ли дело праведный гнев...». А дальше любые бурные эмоциональные взрывы без проблем оказываются выражением праведного гнева, ведь я же воюю за правду и справедливость!

Но Иаков говорит о любом человеческом гневе. Даже если гнев обоснован, им опасно руководствоваться в поступках, и не только потому, что под горячую руку можно наломать много дров. Поддаваясь гневу, мы соглашаемся руководствоваться непросветлёнными человеческими страстями, вырвавшимися из-под контроля разума. А значит, в этот момент мы не сверяем свои действия с волей Бога.

История с Авимелехом вызывает немало вопросов. С одной стороны, само желание выдать свою жену за свою сестру — с тем, чтобы уберечь себя от проблем. С другой — Божье вмешательство в ситуацию на стороне человека, который ведёт себя, как минимум, странно и трусливо. Как всё это понимать? Чего так боится Авраам? Почему не надеется на Божью помощь? Вполне естественно, что Авраам, если он думал об Авимелехе плохо, должен был опасаться за свою жизнь.

Единственный способ законного брака с замужней женщиной — сделать её вдовой. На вдове жениться можно, формально закон будет соблюдён. Выдавая Сарру за свою сестру, Авраам совершенно очевидным образом хотел избежать именно этого сценария. Тут речь шла просто о выживании любой ценой — даже ценой притворного нарушения супружеской верности.

Притворного потому, что вынужденного — ни в каком другом случае ни Авраам, ни Сарра на такое бы, разумеется, не пошли. На Бога при этом Авраам не очень надеется — он ведь ещё не знает, как и когда Бог захочет вмешаться в его жизнь. У Авраама свой опыт богообщения, у него нет ещё устойчивых представлений об отношениях с Богом. Мы сегодня знаем, по крайней мере, теоретически, что Бог никогда нас не оставляет.

В древности на это смотрели иначе: никакой бог не обязан был находиться рядом с человеком постоянно. Боги приходили и уходили, являлись и исчезали. Можно было просить своего бога о помощи, можно было надеяться на его вмешательство, но быть в нём уверенным было невозможно. Так должен был смотреть на своего Бога и Авраам — он ведь был человеком своего времени. Он не знал ещё на практике, что означает вездесущие Бога. Языческие боги такими не были, они являлись и исчезали как раз потому, что не могли находиться одновременно всюду.

Бог Авраама был иным — Единый ведь не то, что языческие боги; но Авраам этого не знал, ему ещё предстояло убедиться в том, что для его Бога нет расстояний. Что касается Авимелеха, то он знал ещё меньше и действовал, по собственному его свидетельству, от чистого сердца и без всякой задней мысли. Бог потому его и останавливает простым предупреждением, что вины Авимелеха в происходящем не было никакой. Главный урок тут был для Авраама, а не для Авимелеха. Урок, который нам сегодня может показаться совершенно очевидным, но который для Авраама был новым — как и всё, связанное в его жизни с его Богом.