Мысли вслух на19 Мая 2021

Есть такое понятие «момент истины». Это такое мгновение, когда как бы пелена спадает с наших глаз, и мы вдруг видим что-то таким, какое оно есть на самом деле. Это не всегда приятное мгновение, но блажен тот, кто пережил его, он уже всегда будет искать этой подлинности, не соглашаясь ни на какой обман.

«Благоразумный» разбойник (так его принято называть в Предании) переживает момент истины перед самой смертью на кресте. Он, испытывая ужасные муки боли и удушья, смотрит на точно так же страдающего Иисуса, нагого, истерзанного, окровавленного, умирающего, — и видит в Нем... Царя и Господа! Причем не экс-Царя, утерявшего Свое Царство и погибающего, а Царя грядущего, вступающего в полноту власти. Это поразительное прозрение, обретение веры, открывающей Истину. Поэтому Иисус отвечает ему, что уже сегодня тот входит в рай, в ту полноту жизни, которую Бог уготовал всем верующим в Него и посланного Им Сына. В сущности, принципиальное отличие христианства и христиан заключается в том, что мы все становимся учениками Иисуса из Назарета, когда сердцем постигаем славу Его Царства в Его Кресте.

В сегодняшнем кратком отрывке из беседы о Хлебе Небесном, как обычно называют эту часть Евангелия от Иоанна, Господь прямо говорит о Себе как о Хлебе, который дает человеку неоскудевающий источник жизни. Если вдуматься, это совершенно поразительная вещь. Ведь прямо здесь, в этом мире, больше похожем на ад, чем на рай, для человека открывается возможность жить Богом, питаться Им. Все наши вопросы о смысле и цели жизни, о страдании и смерти, радости и вечности — находят ответ в этих словах Христа.

И еще большую надежду дают нам последние слова сегодняшнего отрывка. На протяжении истории не раз возникали и становились популярными теории предопределения, по которым жизнь уготована лишь немногим (или многим, да не всем). Это страшная идея, так как из нее с очевидностью следует, что кого-то из нас Бог предопределил на погибель. «Не я ли, Господи?» — как сказали на Тайной вечере ученики. И вот сегодня мы слышим бесценное откровение Христа: «Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день». Вот вам и предопределение... Всемогущий хочет спасения всех нас (ибо все Он отдал Сыну). Следовательно, единственный, кто может «предопределить» погибель или спасение — сам человек. Шанс, возможность прибегнуть к помощи Христа и спастись даны каждому. Это ли не великая милость?

В этом отрывке Иисус очередной раз говорит о том, что Его последователи, как и Он сам, «не от мира». Христиане призваны жить согласно заповедям блаженств, которые совсем не вписываются в привычные представления о земном успехе. То, к чему призывает Господь, не гарантирует всеобщего признания, богатства и благополучия. Он говорит здесь о совсем другой награде – о своей «совершенной радости», ради чего Господь «посвящает себя». Он идет на крестную жертву, чтобы мы были носителями радости в этом мире, который отвергает Его.

Ученики Иисуса призваны жить в этом сложном мире, не пытаясь избегать того, что не соответствует их представлениям о правильном. Как часто, сталкиваясь с чем-то нехристианским, мы пытаемся этого не видеть, просим, чтобы Бог убрал это из поля нашего зрения. Но Христос ясно молил Отца не о том, чтобы Он забрал нас из мира, но чтобы «сохранил от зла».

Для учеников Христа, для которых писалось это Евангелие, их вера и надежда были теснейшим образом связаны с Воскресением Иисуса из мертвых после Его казни и погребения. Именно поэтому для них обладал такой важностью короткий рассказ о противниках Иисуса, старавшихся доказать невозможность воскресения. Ведь их аргумент, который поначалу может показаться бессмысленной казуистикой по поводу несуществующей ситуации (семь братьев на одну жену), на самом деле, силен именно своей бессмысленностью! В мире столько абсурда и зла, что смерть представляется скорее лекарством от боли и тупика. Что же будет, если все люди вдруг «воскреснут», то есть вернутся к этой жизни, со всем ее несовершенством и ограниченностью? Как семи братьям поделить несчастную женщину? Христос отвечает с совсем других позиций. Воскресение необходимо, потому что каждый человек так или иначе связан с живым Богом. А это значит, что в воскресении человек живет жизнью Самого Бога, свободной от человеческого абсурда и боли.

Продолжая разговор об идоложертвенной пище, Павел ставит во главу угла не пищу как таковую и не тех языческих богов, которым она могла быть посвящена, а отношения с ближним и свидетельство. Главной задачей христианина с точки зрения Павла было оставаться жителем Царства, иначе о христианстве говорить не приходится. И апостол прекрасно понимает, что в центре жизни христианина должны быть отношения с Богом и со Христом. Всё, что может хоть как-то повредить этим отношениям, необходимо исключить. Для жителя Царства нет запретов, но не всё идёт ему на пользу именно как жителю Царства (ст. 23 – 24). В самом деле, в нашем, ещё не до конца преображённом мире вполне может найтись нечто такое, что может помешать христианину оставаться христианином.

Конечно, посвящение чего бы то ни было любому из языческих богов само по себе для живущего в Царстве не значит ничего, ему не стоит беспокоиться ни о провизии, купленной на рынке, ни о пище, находящейся на столе в языческом доме (ст. 25 – 27). И если язычник угощает христианина, просто и от души предлагая ему то, что имеет, христианин может со спокойной душой и с чистой совестью такое угощение принять, поблагодарив за него Бога и радушного хозяина. Царства христианин в этом случае не потеряет, ведь его отношения с ближним, с которым он сидит за одним столом, при этом не пострадают, а значит, не пострадают и его отношения с Богом (ст. 30 – 31).

Но у каждого христианина есть и другая задача, не менее важная, чем задача оставаться жителем Царства: свидетельствовать о Христе и о Царстве, в котором он живёт. И если, к примеру, язычник предлагает христианину пищу, подчёркивая, что она посвящена кому-то из языческих богов, христианину, несмотря на всё радушие хозяина, придётся от такой пищи отказаться: ведь принять её означает не просто оказать любезность угощающему, но и разделить с ним его верность чужому для христианина богу (ст. 28 – 29). Это будет уже не проявлением любви, а антисвидетельством: ведь тем самым христианин ясно покажет всем окружающим, что Христос и Царство для него не главное. Не стоит поддерживать религиозного человека тогда, когда он ставит религию выше Царства, так же, как не стоит поддерживать язычника в его язычестве (ст. 32), ведь ни то, ни другое не приближает человека к Царству. А главной задачей каждого христианина как свидетеля Христова оказывается именно задача указания пути к спасению каждому, кто хочет спастись (ст. 33).

Для священников нормы и правила ритуальной чистоты были всегда особенно жёсткими. Оно и понятно: речь ведь шла о людях, которые во всё время своего служения оставались у алтаря, не покидая двора Скинии или (позже) Храма. Для таких людей все послабления, связанные с сохранением чистоты, в идеале исключались полностью, в реальности же сводились к минимуму. В падшем мире человеку вообще невозможно избежать нечистоты полностью. Нечистота в нём — следствие падения. Бог, само собой понятно, не творил ничего нечистого, и для Него мир остаётся чистым так же, как он остаётся для Него Царством.

Нечистота существует для нас и нашего мира постольку, поскольку мы отделились от Бога, отделив от полноты Царства и ту часть мироздания, которую нам удалось увлечь за собой. Вот эта отделённость и порождает в мире нечистоту — она есть следствие разорванности мира и отпадения его от Бога. Формы её разнообразны, но все они так или иначе суть проявления той смерти, которая вошла в мир вместе с грехом. Человек несёт эту смерть в себе — и потому грешит, актуализируя в себе то, что лишает его жизни. Так было всегда, и так будет до полного преображения человеческой природы; но до прихода Христа на человека достаточно сильно воздействовала и нечистота мира, поскольку она была миру свойственна.

Это воздействие накладывалось на то действие в человеке его собственного греха, которое было для него основным источником осквернения. Для человека, условием служения которого являлось состояние освящения, было абсолютно необходимо минимизировать всякое осквернение — как то, что исходит от его собственного греха, так и то, которое связано с воздействием внешней нечистоты. Отсюда и более жёсткие правила ритуальной чистоты для священников — им нельзя было оскверняться даже на время, даже в тех случаях, когда для других это было приемлемо.

Оттого-то и нельзя было нести священническое служение человеку физически неполноценному — всякая такая неполноценность воспринималась как проявление всё той же скверны, присутствующей в мире. Человек, разумеется, никоим образом не был виноват в том, что испытал её воздействие, но оно тем не менее делало его непригодным к служению так же, как те или иные физические недостатки могут сделать человека непригодным для какой-нибудь специфической работы, требующей абсолютного здоровья или каких-то особых физических данных.