Мысли вслух на2 Августа 2024

Мы не так много знаем о бесах, но одно ясно, что они противостоят Богу как по своим целям, так и по методам. Если в отношении людей цель Бога — спасение и приведение к жизни вечной, то бесовская цель — погибель. Если Бог уважает и соблюдает свободу человека, то бесы стремятся поработить человека, захватить его сознание, парализовать его волю (это и называется одержимостью). При встрече такого одержимого человека со Христом происходит его освобождение, бесы покидают его. Сегодняшний отрывок говорит о том, что бесы сознают, Кто их изгоняет (см. Иак. 2:19), но не перестают быть бесами, противостоять Божьей воле. Может быть, именно поэтому Иисус запрещает им свидетельствовать о Нем, ведь слышащий подобное свидетельство человек попадает в ложное положение: для того, чтобы принять эту весть, человек должен поверить... бесу!

Христос поручает нам свидетельство о Нем, так насколько важно для нас быть теми, кто достоин доверия! Об этом, о том, какой жизнью мы призваны жить, чтобы иметь право быть Христовыми свидетелями, — все этическое учение Евангелия.

Одна жемчужина. Здесь удивительная плотность, интенсивность, безпустотность нашей веры. Ничто не рассеяно, а все предельно слито, сконцентрировано. Хочется привести пример лазерного импульса. Когда-то на заре лазерной эпохи, когда в основном были доступны гелий-неоновые или рубиновые лазеры, работавшие в непрерывном режиме, никто даже и подумать не мог, что постепенно, проходя непростой с технической точки зрения путь сокращения длительности импульса, люди достигнут фемтосекундных (т.е. длительности порядка периода световой волны) световых сгустков, обладающих чудовищной интенсивностью. Вот именно так - как путь к огромной интенсификации - воспринимается сведение всего Благовестия к чему-то предельно малому и несоставному.

Сергей Аверинцев создал прекрасный духовный стих, в котором делается, по сути, утверждение, что эта малая частица, к которой все сводится, но обладающая столь огромной интенсивностью – Имя Божие.

Имя меж всеми именами,
всякого имени превыше,
немолчного безмолвия возглас,
оглашающий пещеры сердца,
ума глагол безглагольный,
моление с дыханием слито;
труд молитвенника в келье,
вопль смертника на плахе!
Жемчужина цены многой,
Что не сыщется на торжище мира,
Ты сокрыта в месте заповедном,
В забвении от человеков,
И ведома тем немногим,
Что в неленостном своем сердце
Слезные труды прилагают
О тебе веселятся тайно.
Имя, в доверии безмерном
Друзьям даровано от Друга,
залог дружества неравных,
общения меж Богом и перстью,
звучащее Таинство Церкви,
изрекаемая святыня,
для круга вселенского верных
единящее средоточье.

В Евангелии возможность чуда нередко оказывается связанной с верой того или тех, кто этого чуда ждёт или требует. Так же было и в дохристианские времена: чудеса Бог являл по вере ожидающих (или не ожидающих) чуда. Если действие Божие было слишком очевидным, внешне это всегда выглядело так, чтобы при желании всё можно было бы объяснить естественными причинами.

Чудеса Христовы порой бывали более наглядны и очевидны, но Он всегда совершал их, имея в виду конкретных людей, Ему доверявших и ожидавших от Него помощи. Остальным, ставшим невольными свидетелями происходящего, оставалось лишь принимать ситуацию такой, какой она была. Конечно, многое в этом случае объясняется тем, что Бог ненавязчив. Он не станет тянуть к себе человека насильно, поражая его воображение сверхъестественными явлениями.

Ведь Бог хочет, чтобы человек общался с Ним из любви, а не из страха или корысти. Потому и Спаситель не тянет никого в Царство чудесами. Но, когда дело касается Царства, приходится иметь в виду кое-что еще. Царство всё пронизано Божьим светом и Божьим дыханием, они — его природа или, вернее, то, что в Царстве заменяет природу нашего мира. Но есть у Царства и своя структура. Структура, которую образуют отношения его обитателей.

Отношения их с Богом, со Христом, друг с другом. И отношения Самого Спасителя со Своим небесным Отцом — как духовное основание Царства, его главная духовная опора. А ведь все отношения в Царстве могут быть только и исключительно добровольными. Тут невозможно никакое лукавство, никакая двусмысленность, никакие недомолвки. Всякое нежелание видеть Иисуса, нежелание с Ним общаться ставит человека вне Царства. А ведь все чудеса Спасителя и есть не что иное, как явления Царства, его силы, его дыхания.

Неудивительно, что там, где нет доверия к Иисусу, нет ни Царства, ни чудес. Они не то чтобы невозможны там — они просто бессмысленны. Насильно мил не будешь, а демонстрировать силу Царства тому, кто его не хочет, означает фактически принуждать человека к тому, к чему принуждать совершенно невозможно. Иисусу остаётся лишь уйти, предоставив тех, кто отказывается Ему доверять, их собственной судьбе. В конце концов, это их выбор, на который они имеют полное право.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к сюжету, связанному с темой апостольской проповеди. В отличие от Матфея, Лука упоминает некий более широкий круг апостолов, состоящий из семидесяти человек, о котором Матфей ничего не говорит. Но сути дела это не меняет: семьдесят апостолов получают от Иисуса то же самое наставление, какое получили двенадцать ближайших учеников. Как видно, никакого эзотеризма в Своём кругу Иисус не допускал, у Него не было никакого особого, тайного учения для «посвящённых». А после возвращения, когда апостолы, упоённые победой, рассказывали Учителю о совершённых ими исцелениях и изгнаниях бесов, Он посоветовал им радоваться не этим успехам, а тому, что их имена «записаны на небесах» (ст. 17–20).

И дело, разумеется, не в том, что Иисусу были не важны успехи Его апостолов в деле проповеди Царства. Он просто считал необходимым правильно расставить акценты в духовной жизни Своих учеников. Ведь зримые успехи всегда привлекают к себе внимание. И внимание апостолов было, как видно, приковано к тем действиям и явлениям Царства, которыми сопровождалась их проповедь. А здесь всегда есть опасность увлечься процессом и позабыть о главном. Ведь свидетельствовать о Царстве можно лишь тогда, когда сам укоренён в нём. А укоренённость эта не рождается сама собой, она даётся Богом и нуждается в постоянном укреплении, ведь для человека, живущего физически в ещё не преображённом и лежащем во зле мире, само пребывание в Царстве — отдельная духовная задача.

Однако важно тут и другое. Свидетельство о Царстве тоже не является самоцелью. На первый взгляд это звучит парадоксально: ведь и Сам Иисус, и все апостолы только тем и заняты, что свидетельствуют о нём словом и делом! И всё же свидетельство о Царстве вторично. Ведь свидетельство, в конечном счёте, похоже на демонстрацию автором созданного им произведения: он сам, а иногда и кто-то из его друзей, призывают всех желающих посмотреть на то, что автору удалось сделать. Но что было бы, если бы такое произведение нуждалось в постоянном обновлении, если бы оно только так и могло бы существовать? Тогда, очевидно, главной задачей стала бы не демонстрация как таковая, а творческие усилия, направленные на обновление самого произведения. В случае с Царством свидетель оказывается именно в таком положении: о нём можно свидетельствовать, только являя его, а являть его можно, лишь обновляя через соприкосновение с ним собственную духовную жизнь, которую по-другому обновить невозможно. И тогда оказывается, что главным делом свидетеля, как это ни парадоксально звучит, оказывается не свидетельство о Царстве, а жизнь в нём, притом жизнь открытая, на виду у всех. Так решается главная задача, которую ставит Иисус перед Своими учениками: рост Царства, которое после Его возвращения охватит весь мир.

Рассуждения о мудрости как о пути жизни заканчиваются отнесенным к 11-й главе призывом к щедрости. Необходимость быть щедрым обосновывается, по мысли Экклезиаста, тем, что человек не знает воли Божьей о дарованном ему благе, и эта мысль очень созвучна тому, что говорит в Евангелии Спаситель: «даром получили, даром давайте». Экклезиаст советует «давать часть» многим людям, потому что человек не знает, что ждет его впереди. Хлеб, отданный другим, возвратится к щедрому человеку, подобно тому, как возвращается испарившаяся влага из облаков. В земном и ограниченном масштабе эта мысль является, тем не менее, предвестием грядущих слов Христа «кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16:25).

Далее Экклезиаст говорит еще одну важную и удивительную вещь. Щедрость, достойная мудрого человека, не должна сдерживаться чрезмерной осмотрительностью («кто наблюдает ветер, тому не сеять»), потому что через добрые дела человека совершается дело Божие на земле. Экклезиаст описывает это как чудо и тайну, говоря, что «как ты не знаешь… как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога». В тайне, скрытно от человеческого взгляда, дело Бога все же совершается на земле – довольно неожиданная мысль в устах Экклезиаста, который не нашел в жизни ничего, кроме суеты и погони за ветром. Едва ли следует воспринимать сопоставление дела Божьего и того, «как образуются кости во чреве беременной» как пророчество о Воплощении; тем не менее, слова о том, что Бог присутствует и действует в человеческом милосердии – важное прозрение, готовящее читателя к Благой Вести Христа.

Размышление о своенравии восстающего против всего умного состыковано с суждением о том, что глупому желание выказать свой ум дороже знания. Снова нас подводят к мысли о том, что гордость не только противится Богу и искажает душу того человека, которым овладевает, она ещё и оглупляет, заставляя кичиться собственным умом и перекрывая возможность учиться у других, на кого такой человек привык смотреть свысока. Но самопревозношение предшествует падению.

Озлобившийся брат сравнивается с неприступной крепостью, ссора с ним может стать опаснее ссоры с заведомым врагом. Но друг может оказаться более близким, чем брат. Кровное родство не всегда бывает надёжнее духовных связей, но заново зародившееся духовное родство способно оживотворить вырождающиеся отношения между родственниками.