Мысли вслух на6 Мая 2025

Значительная часть Священного Писания, особенно — Ветхого завета, посвящена тому, «как надо». Как надо поступать, как надо строить жизнь и отношения с Богом и людьми, что обязательно, что допустимо, а что противопоказано человеку. Однако с этим связана большая проблема, находящаяся в центре внимания Нового завета: мы слишком любим превращать эти представления о том, «как надо», в наукоподобные знания, и судить с их помощью других. Об этом не раз говорит Господь Иисус Христос, об этом говорит и апостол Павел в Первом послании к Коринфянам. С часто свойственной ему афористичностью он пишет: «...знание надмевает, а любовь назидает». Глаголы греческого текста заметно ярче, чем в нашем Синодальном переводе: «...знание надувает, а любовь строит».

В самом деле, знание заповедей Писания как религиозной системы может превратить тебя в надменного (надутого) типа, только и знающего, что поучать других и указывать им на их ошибки. Созидание Церкви, одно из ключевых понятий богословия апостола Павла, требует большего, чем просто знание того, «как надо», оно требует любви. За этими словами кроется очень важное и глубокое представление о Церкви как о Теле Христовом. Но и шире: осмысленность отношений между нами, оправданность нашего бытия и сама жизнь могут быть только построены нами, и только любовью. Праведность, т.е. соответствие тому, «как надо», далеко не достаточна для этого.

В сегодняшнем Евангельском чтении мы можем увидеть естественное, свойственное всем людям поведение. Народ, насытивший свой голод и слушающий слова Господа о хлебе Божьем, «который сходит с небес и дает жизнь миру», совершенно оправданно просит о том, чтобы хлеб никогда не кончался. А уж если речь идет о том хлебе, который «дает жизнь миру»! Как это похоже на встречу Иисуса с самарянкой (см. Ин.4:5-30). Эта женщина, услышав о воде, которая утоляет жажду так, что вовек не будешь жаждать, просит Иисуса: «Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать».

Как мы, люди, похожи в своих желаниях! Услышав о чем-то чудесном, хочется это что-то заполучить, иметь к нему прямое отношение, особенно когда речь идет о прямой выгоде. Так, в любом человеке можно найти вот эту жажду чудесных хлеба и воды, дающих жизнь. И в обоих случаях Господь говорит странные слова о том, что Сам Он является хлебом в одном случае и водой — в другом. Именно неожиданностью этих слов и их смыслом можно вывести человека на другой, более глубокий уровень.

Стефан обличает, а обвинители не выдерживают и набрасываются на него. Не перегнул ли Стефан палку, может быть, стоило проповедовать помягче, не задевая ничьих самолюбий? Глядишь, и сам бы цел остался, и кого-нибудь обратил бы...

Но «смягчённая» проповедь стала бы чем угодно, только не призывом к спасению, не речью о жизни и смерти. Наступил момент, когда требуется предельная прямота и готовность кровью засвидетельствовать верность слов и верность Слову. Не мог Стефан отказаться от того, в чём был уверен как в Истине, не метафорой было его свидетельство о небесах отверстых и Сыне Человеческом, стоящем одесную Бога, за метафоры жизнь не отдают.

Если при расправе над Христом была соблюдена хотя бы имитация правосудия, то теперь обвинители даже не притворяются, что соблюдают закон. Отброшены юридические формальности и творится самосуд, бессудное убийство. Не любящие римлян, но прекрасно с ними ладящие, с удовольствием нарушают римский запрет на вынесение смертных приговоров. Впрочем, Стефана убили и без вынесения приговора, так что буква запрета не нарушена.

И здесь мы впервые видим Савла, ревнителя закона, руководствующегося не законом, а собственной ненавистью. Ему ещё предстоит увидеть, что не ненависть на самом деле выше закона...

Не так уж просто отличить пророчество от предсказания, и в ответ на слова Господа Иисуса Христа о Воскресении ученики спрашивают Его приходе Илии. После того, как при Преображении Господнем ученики видят беседующих с Ним Моисея и Илию, они вспоминают пророчество Малахии, и задают свой вопрос Господу Иисусу. Быть может, ученики понимают пророчество слишком буквально? В первую очередь именно это и говорит им Господь, указывая, что это пророчество исполнилось в Иоанне Крестителе, пророке в духе и силе Илии. Так понимают Христа ученики, и это мнение было общепринятым в апостольский век. Позднейшие толкователи, впрочем, сочли ответ Христа некорректным, и стали утверждать, что Илия придет перед вторым пришествием, как Иоанн — перед первым.

Но главное в ответе Христа другое. Он переводит разговор с того, что должен был исполнить Бог, и исполнил ли Он это, на то, как принимают люди Его посланцев. Выражаясь современным языком, проблема не в том, достаточно ли точно Бог исполнил пророчество Малахии, а в том, что люди не узнали Его посланца, не приняли его проповедь и убили его. Смысл пророчества, таким образом, не в буквальности исполнения, а в том, чтобы мы могли стать участниками предреченного дела Божьего.

Личность Ирода Тетрарха, упомянутая в Евангелии, симпатичной не показалась бы ни историкам, ни современникам. Это был мелочный, жестокий и подозрительный тиран с достаточно ярко выраженными садистскими наклонностями, типичный представитель вырождающейся династии, который при всём этом сохранял формальный статус римского союзника, доставшийся ему в наследство от отца — и потому Рим, несмотря на многочисленные жалобы местных жителей и отчёты прокураторов Иудеи, не мог полностью лишить его власти, отдав ему Галилею, которой, по-видимому, римским властям было не так жаль, как Иудеи.

Всё сказанное не мешало Ироду обладать своеобразными понятиями о том, что сам он считал и называл честью. Он был хвастлив, но, раз поклявшись в присутствии свидетелей, считал для себя унизительным не сдержать данную клятву. Этим и воспользовалась Иродиада — она, судя по евангельскому рассказу, ненавидела Иоанна куда больше самого Ирода. Ироду было достаточно, чтобы Иоанн молчал или, по крайней мере, чтобы его обвинения не звучали публично; Иродиада хотела ни больше ни меньше как избавиться от пророка, казнить его. Своего мужа она знала хорошо — трюк с танцем дочери сработал так, как было задумано. Похоть и хвастовство могут быть совершенно убийственным сочетанием — и Ирод нехотя делает то, чего делать не собирался.

Он, однако, был если не религиозен, то, по крайней мере, суеверен. Услыхав об Иисусе, он решил, что это Небо наказывает его за убийство Божия человека. Ирод жил в постоянном страхе и посреди множества страхов — неудивительно, что он стал суеверен до нелепости. Когда личность распадается, даже самые нелепые и невозможные вещи могут показаться совершенно реальными. Так было и с Иродом: он ненавидел и боялся Иоанна при жизни, вместе с тем невольно его уважая, а, казнив пророка, стал бояться его тени.

Продолжая разговор о своём апостольском служении, Павел вновь обращает внимание читателей на то, что он никогда не думал пользоваться теми возможностями поддержки со стороны церквей, где проходило его служение, на которые, по собственному его мнению, он имел полное право (ст. 15). Но не потому, что считал себя худшим других, а потому, что не хотел лишиться того, что апостол называет «похвалой» (соответствующее греческое слово можно было бы перевести также и как «слава» или «прославление», ст. 16). Эта мысль Павла близка призыву Спасителя, обращённому к апостолам, считать себя ничего не стоящими рабами даже тогда, когда они, казалось бы, сделали всё, что от них требуется, и сделали хорошо. И дело, конечно, не в том, что труд свидетелей Царства ничего не стоит, а в том, как относится такой свидетель к своему служению.

Можно относиться к нему лишь как к работе, пускай необходимой и даже радостной, но всё же лишь работе, исполняя возложенные на служителя Богом обязанности. А можно служить Богу так, что служение становится неотъемлемой частью жизни служителя, и тогда вопрос о плате уже не стоит, но награда возможна (ст. 16–17).

Различие заключается в том, что плата всегда оказывается пропорциональна сделанной работе, а награда — не всегда. И Павел прекрасно понимает, что в Царстве нет платы за работу, но есть награда для служителей. А для того, чтобы её получить, необходимо с самого начала забыть о каких бы то ни было расчётах, отдавая себя служению полностью, без остатка, делаясь, по словам апостола, «всем для всех, чтобы спасти хотя бы некоторых» (ст. 18–23). И апостол говорит именно о таком служении, сравнивая его со спортивными состязаниями, в которых можно победить лишь тогда, когда вкладываешь в победу всего себя, без остатка (ст. 24–27). В Царстве можно жить лишь полной жизнью. Оно всё пронизано дыханием Божиим, и любой житель Царства может получить его во всей полноте. Но лишь при одном условии: если он не будет подсчитывать, сколько стоит каждое его движение и каждый вздох.