Мысли вслух на9 Мая 2025

Этот разговор происходит сразу после Преображения Господня, когда Иисус просит учеников умолчать о том, что теперь они получили свыше подтверждение, что Иисус и есть Мессия, Спаситель, которого ожидает дом Израилев. И вопрос учеников вполне закономерен, хотя продиктован сомнением. Они с детства знают, что приход Мессии должен предварить приход пророка Илии, и вот, традиция, которую они знают с детства, входит в противоречие с их собственным, только что пережитым, опытом. И Христос дает им понять, что уже был человек, "приготовивший Ему пути", Иоанн, которого не приняли и убили. И что Ему самому предстоит отвержение и страдание. Эти страшные слова – предостережение всем нам.

Очень часто мы имеем сложившееся представление о том, как может и как не может проявляться благодать, пытаясь втиснуть Божественный замысел в свои, земные представления. И тогда нас так же подстерегает опасность не заметить, проглядеть, ненароком отвергнуть того, кто послан Богом, отказаться тем самым от Него самого. И есть только один путь – слушать Слово Божие и жить в доверии, не полагаясь на готовые рецепты и не возлагая чрезмерных надежд на чужой опыт.

Господь приготовил Анании сюрприз. Анания, видимо, был вполне готов к тому, что Бог может заговорить с ним. Но такого не ожидал даже он: идти к Савлу Тарсянину, о котором все знают, что он преследует христиан и приехал в Дамаск с единственной целью — искоренять христианство.

Анания в шоке. Но он не отвергает видение (хотя вполне мог бы сказать: идти к Савлу — безумие, значит, это не видение, а бред). С другой стороны, он не спорит с Богом, не говорит: «Нет, Господи, никуда я не пойду». Он уточняет: «Господи, я слышал от многих, что этот человек сделал Твоим святым много зла и здесь, в Дамаске, тоже хочет гнать Твою Церковь...» Отвечая, Господь не говорит, правда это или нет (видимо, потому, что и так известно, что это правда) — Он говорит: «Иди, потому что Я избрал его».

И Анания принимает единственно верное решение: он просто идёт и делает то, что сказал ему Господь.

В сегодняшнем чтении из Деяний мы видим, как 12 апостолов не принимают еще одного будущего апостола — Павла. В ситуации гонений в их памяти наверняка всплывают слова Учителя о том, что и их тоже будут гнать. Некоторые из них, например, Петр, очень хорошо знают цену словам. Они понимают, что, как сами смогли отказаться от Христа через час после того, как клялись Ему в верности, так и тот, кто вроде бы стал «своим», может на поверку оказаться провокатором. Тем более, тот, о появлении кого предупреждал их Господь: «Даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ин.16:2).

Апостолы, просто в силу человеческого страха, забывают, что их Учитель все людские недостатки переворачивает вверх ногами и преображает их в достоинства, которыми можно служить Ему. Как их Он принял несмотря на то, что они предают Его, зная Его и Кто Он такой, так и самого Своего ревностного гонителя Он волен простить и сделать великим Своим служителем.

Действительно это слово вмещают не все. Если такова «обязанность человека к жене», если теперь ты не можешь быть сам по себе, а стал одной плотью (то есть, одним телом, одним человеком) к кем-то другим, и если ты абсолютно не готов к такому шагу — то лучше не жениться. Ведь фарисеи, как всегда, выражая общечеловеческую точку зрения, спрашивают Иисуса: а нельзя ли как-нибудь совместить приятное с полезным? Нельзя ли быть одной плотью на некоторое время, пока не станет совсем трудно и плохо, а потом — отступить?

Похоже, что под эту категорию вопросов попадают практически все нравственные дилеммы современного человечества: как сделать, чтобы было хорошо, и чтобы не было трудно? Христос в ответ обличает их не в трусости, не в безответственности, не в эгоизме, а — в жестокосердии, в неумении увидеть красоту Божьего замысла о единстве мужчины и женщины, в неспособности любить по-настоящему глубоко. Похоже, что все наши проблемы, связанные с браком и семьей, проистекают именно от жесткости сердца, от омертвения органа любви.

Иисус чётко различает Традицию и традиции. Его учеников обвиняют в том, что они едят хлеб, не совершив прежде положенного ритуального омовения рук, хотя Тора собственно такого омовения не требует: оно было лишь данью традиции, притом традиции поздней, корнями уходящей в практику некоторых фарисейских учителей.

А между тем такие поздние, чисто человеческие традиции, тешившие религиозное самолюбие тех, кто их придерживался, порой оказывались причиной фактического нарушения заповеди, разрушения подлинной Традиции. Конечно, формально такое нарушение было вполне оправдано: ведь первая заповедь больше пятой, и тот, кто стремится соблюсти первую заповедь в полноте, порой вынужден пятую заповедь нарушить.

Но в данном случае речь, очевидно, идёт о другом: о том, чтобы, опираясь на примат первой заповеди, фактически отказаться от помощи престарелым родителям. Конечно, нередко оказывалось, что проще внести некую сумму в храмовую казну, чем заботиться о родителях, да и храмовой верхушке такие пожертвования были выгодны; неудивительно, что в конце концов этой, по сути, противоречащей Торе практике нашлось «адекватное» обоснование.

Но Иисус, разумеется, прекрасно видит всё лукавство предложенных оправданий. И связывает его с самим отношением к Традиции не как к путеводителю по пути праведности, ведущему в Царство, а как к руководству по нравственно и религиозно комфортабельному обустройству своей жизни. И отличительную особенность такого отношения Он выражает двумя фразами: оскверняет человека не то, что входит в уста, а то, что из уст исходит. Внешняя, религиозная сторона жизни не имеет отношения к духовной чистоте. А вот то, что происходит в сердце, к ней отношение имеет. Самое прямое и непосредственное.

Практические советы апостола касательно идоложертвенного достаточно просты. Если никто тебе не указывает на тот факт, что предлагаемая тебе пища посвящена какому-нибудь языческому богу или духу, ешь спокойно: не стоит быть сверхбдительным и просчитывать все возможные шансы на осквернение идоложертвенным.

Оно и понятно: ведь Павел прекрасно понимает, что, в сущности, все боги и духи язычников для христианина — ничто, потому, что, даже будучи вполне реальными тварными (иногда падшими) духами, они не могут противостоять силе Царства и его дыханию. Христианам нечего бояться какого бы то ни было вреда от этих духовных существ самих по себе. Проблема не в них, а в людях и в свидетельстве.

Можно всё, можно даже есть идоложертвенное, но не будет ли такое поведение антисвидетельством? В некоторых случаях очевидно будет. Например, когда приходишь в дом к язычнику (а по сути, в те времена, просто к светскому человеку), и он предлагает тебе еду, упоминая притом, что предлагаемое посвящено кому-то из языческих богов. Разделяя такую трапезу, невольно разделяешь и отношение сотрапезника к его богу, и тут уже налицо фактическая измена Христу, притом на глазах у того, кто, может быть, хотел бы видеть в тебе пример верности Ему, а не безразличия.

Во всяком случае, свидетельством такое безразличие уж точно не станет. Иное дело, если хозяин просто предлагает разделить с ним трапезу, не говоря ничего ни о каких богах. В таком случае, конечно, можно было бы начать допрос хозяина с пристрастием на предмет того, не является ли как-нибудь случайно предложенная им пища идоложертвенной. Может быть, сам он и не знает ничего такого, но, если подумать и вспомнить… словом, трапеза в таком случае скорее всего закончится, не начавшись.

А хозяин дома, обычный светский человек, убедится в том, что христиане — это какие-то «сдвинутые» на религиозных запретах люди, с которыми невозможно сидеть за одним столом: они замучают всех своим тщательным исследованием всего, что на столе, на предмет религиозной чистоты. Вряд ли такое «свидетельство» можно считать христианским. Вот из этого и исходит Павел: если своя совесть не осуждает, значит, надо думать о том, насколько твоё поведение может послужить свидетельству о Христе и о Царстве, и действовать соответственно.