Мысли вслух на27 Мая 2025

Иисус и слушающие Его люди по-разному понимают путь Мессии. Да и сам образ Мессии в народном сознании отличается от того, каким оказался Спаситель на деле. И главное различие заключается в том, что для огромного большинства слушавших Иисуса людей дело Мессии было делом сугубо внешним. Мессия, или, как обычно называет Себя в третьем лице Иисус, Сын Человеческий (этот мессианский образ взят из Книги Даниила), в сознании народа вообще не имеет обычного человеческого пути.

Он не обычный человек. Он «пребывает вовек». А на землю приходит, чтобы совершить нечто великое, что должно завершиться созданием мессианского Царства — сильного земного государства, которое и возглавит этот необыкновенный Царь. Его земной путь будет загадочен и не похож на путь обычного человека, хотя о божественности Мессии в христианском смысле иудеи всё же не говорят. А тут оказывается, что Мессии ещё предстоит некое прославление. Было над чем задуматься. Сам же Иисус между тем говорит о Своём реальном земном пути. О пути, который предполагает и смерть на кресте, и последующее воскресение. А также и о пути, которым входят в Его Царство. О пути, который предполагает изменение жизни. Не перестройку человеческой жизни в соответствии с какими-то особыми правилами, а изменение её, полное и коренное.

Такое изменение, которое сделает ограниченную и конечную жизнь падшего человека частью иной жизни. Той жизни Царства во всей её полноте, которую и принёс в мир Спаситель. Без этой перемены войти в Царство невозможно. Казалось бы, ничего сложного. Куда проще тех многочисленных хитроумных методов перестройки и переделки человеческой природы, которые во все времена предлагали многочисленные маги и оккультисты. Но именно такая перемена оказывается для человека порой совершенно непосильной. Потому, что тут надо разжать руку. И — что ещё сложнее — волю. Отпустить.

А отпустить собственную жизнь, то самое существование, с которым привык себя отождествлять, совсем не просто. Проще как угодно его переделывать — но самому, под своим контролем, чем от такого контроля отказаться и позволить управлять своей жизнью Другому. Тут нужно доверие, которое или есть, или нет. Но если нет, тогда и надежду на Царство придётся оставить. Ведь в Царстве, где царствует Христос, нельзя жить, не доверяя Тому, Кто этим Царством правит.

Эллины, придя к Иисусу, обращаются за помощью к Филиппу. А тот зачем-то идет к Андрею. Вряд ли апостолу было страшно подойти самому к Учителю. Так же маловероятно, что Андрей был личным секретарем Христа, ведующим расписанием Учителя. Дело совсем в другом.

Происходит что-то необычное. Впервые упоминаются откликающиеся на проповедь Иисуса другие народы, пускай и верящие в Того же Бога, что и иудеи. Община учеников Христа сталкивается с чем-то новым. И поэтому Филипп ведет себя очень естественно - он не спешит действовать сам. Иисус отправлял апостолов на проповедь не поодиночке, но по двое (см.  6:7).

Кто знает - может, Филипп пошел к Андрею именно потому, что был с ним "в паре"? К тому же Филипп наверняка помнит, как Христос говорил: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" ( 18:20).

Господь так закладывает Церковь: не разрозненных верующих, но приходящих вместе к Нему учеников. Когда мы не понимаем, что делать, когда мы хотим знать волю Божию, нам не стоит полагаться исключительно на то, как слышим ее мы сами. Бог поставил нам в помощь Свою Церковь - дал нам старших, дал братьев и сестер, с которыми вместе мы можем обратиться к Нему. И так исполняется слово Его: "Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного" ( 18:19).

Иисус говорит, что Его уход, завершение Его земного пути — вовсе не конец. Это только начало. Начало того процесса, который можно назвать вхождением Царства в мир. Его Царства. И Царства Его Отца. Потому и связано раскрытие полноты этого Царства с Его уходом. И дело тут не в том, что Ему надо исчезнуть для того, чтобы уступить место кому-то другому. Просто Царство, входя в мир, становится всё полнее. Пространнее. Глубже. Вот эту-то глубину и начинают ощущать апостолы во время Вознесения.

Он исчезает в глубине своего Царства. В глубине, о которой прежде апостолы не знали потому, что её не замечали. А теперь стали замечать. Но Иисус заранее предупреждает Своих учеников. И дело не в том, что то Божье дыхание, тот Дух, о котором Он говорит, заменяет Его апостолам. Дело в другом. Дело в том, чтобы идти за Ним. За Мессией. За Царём Своего Царства. Но для этого надо сначала в это Царство войти. К нему приобщиться. Тут мало просто находиться физически рядом с Иисусом. Это как с Царством: можно находиться в его присутствии, так сказать, на территории Царства, и не замечать его. А чтобы заметить, надо вместить его в себя.

Его дыхание, которое есть также и Божье дыхание. Вот тогда и в Иисусе можно будет увидеть того самого Царя. А иначе можно стоять с Ним рядом и не иметь никакого отношения к Его настоящей жизни. И что толку тогда от такого стояния рядом? Вот потому-то и говорит Иисус, что Ему лучше теперь уйти. Ему надо завершить Свой земной путь. Надо восстать из мёртвых и продолжить этот путь уже в полноте Царства. Надо привнести это Царство в мир. Словом, доделать до конца всё то, ради чего Он пришёл. И для Его учеников так будет действительно лучше.

Хотя им самим может показаться, что это не так. Им ведь хочется быть рядом с Учителем. А Учитель хочет ввести их в Своё Царство, приобщить к полноте той жизни, которой живёт Сам. Хочет, чтобы Божье дыхание, дыхание Царства они почувствовали сами, чтобы вдохнули его полной грудью. А для этого надо, чтобы апостолы включились в эту духовную динамику наступающего Царства. Стали его частью, так же, как Он Сам. Ведь и в мир Царство войдёт через них. Хотя сами они пока этого не знают: ведь Пятидесятница у них ещё впереди.

Сегодняшним чтением завершается цикл бесед Иисуса о наступлении Царства и о Его грядущем возвращении, и завершается он беседой о Суде. Неудивительно, что входящие в Царство проходят через Суд; удивительно другое: критерии, предъявляемые входящим.

Традиционное представление о Суде предполагало, что праведность определяется тем, следовал ли человек заповедям и предписаниям Закона. Здесь же Иисус задаёт на Суде лишь один вопрос: накормили ли вы Меня, напоили ли, были ли рядом в трудную минуту (ст. 34–46)? А в ответ на удивлённые вопросы входящих поясняет: если вы сделали (или не сделали) это для кого-то из Моих младших братьев, считайте, что вы сделали (или не сделали) это для Меня (ст. 40, 45).

Комментаторы традиционно приводят эту беседу как обоснование для дел милосердия, подразумевая под «младшими братьями» всех нуждающихся в помощи или оказавшихся в тяжёлом положении. Но Иисус говорит здесь именно о Своих «младших братьях», точнее, об «этих младших братьях». В сцене Суда, как описывает её Иисус, нет никого, кроме Самого Царя и тех, кто пришёл на Суд. В таком случае под «этими младшими братьями» Иисус, очевидно, мог иметь в виду только слушавших Его апостолов, о которых Он, представляя Царя на Суде, говорит, очевидно, в третьем лице, тем самым вовлекая слушающих в Свой рассказ.

Но тогда речь должна идти не о нищих или нуждающихся в помощи, а об общине верных, несущих Царство в мир, то есть о Церкви в том виде, в каком её задумал и создал Сам Иисус. На первый взгляд такой поворот сюжета кажется необычным, но Иисусу и в других ситуациях приходилось переключать внимание слушающих с нищих на Самого Себя. Здесь же Он обращает внимание слушающих на Своих последователей, которым придётся нести Царство в мир.

И неудивительно: ведь именно эту задачу Он считает самой важной. Церковь нужна не для удовлетворения чьих бы то ни было религиозных нужд, не для пропаганды нравственности и даже не для помощи нуждающимся, она нужна для того, чтобы нести в мир Царство, а вся остальная её деятельность может и должна быть лишь следствием, своего рода побочным эффектом, возникающим при решении этой основной задачи. Потому и отношение к тем, кто её решает, становится главным критерием, определяющим возможность (или невозможность) для входящего переступить порог Царства: ведь отношение к ним и было выражением его отношения к Царству тогда, когда оно лишь входило в мир, не раскрывшись ещё во всей полноте. Легко и приятно поддерживать торжествующего победителя; поддерживать того, кому ещё только предстоит победить, приятно далеко не всегда, а иногда такая поддержка сопряжена со смертельным риском. Но Царство неделимо, и сейчас, лишь входя в мир и оставаясь поэтому иногда скрытым, оно остаётся тем же, чем оно будет тогда, когда раскроется во всей полноте. И тот, кто отвернётся от Царства и от тех, кто им живёт, сейчас, вряд ли на Суде сможет убедить Царя в том, что его радость о торжестве Царства является искренней.

Говоря о скором разрушении Иерусалимского Храма и о конце времён, Иисус, несомненно, имеет в виду не отдалённое, а близкое и даже ближайшее будущее — Храм оказался разрушен римлянами после поднятого зелотами антиримского восстания в 70 г. н.э., спустя всего лишь несколько десятилетий после того разговора, о котором сообщает евангелист.

Иисус упоминает «болезни» (соответствующее греческое слово означает буквально «родовые схватки» или боль, испытываемую во время родов), указывая на голод, эпидемии, стихийные бедствия и войны, как на их исток и корень (таково значение соответствующего греческого слова, которое буквально означает «начало», «причину», «исток»). Упомянутые Спасителем «болезни» очевидным образом связаны с рождением чего-то нового — в данном случае Царства, которое, как Он неоднократно говорил, должно прорасти в мире, подобно зерну, брошенному в землю.

Под «болезнями» тут явно имеется в виду то, что в иудейской традиции называется обычно «мессианскими бедствиями» — гонения и катаклизмы, которые обрушиваются на народ Божий перед самым приходом Мессии, знаменуя скорое наступление мессианской эпохи и становление мессианского Царства. Как видно, именно об этих бедствиях говорит Иисус: ведь к голоду, эпидемиям, землетрясениям и войнам тут прибавляются ещё и гонения на Его учеников. Всё перечисленное происходит на фоне появления множества лжемессий, которые плодятся, как грибы после дождя, увлекая за собой легковерных, которых потом бросают на произвол судьбы.

Таких лжемессий в те времена было действительно много, все они призывали к восстанию и к войне, и все такие восстания заканчивались карательными экспедициями, причём вождям нередко удавалось ускользнуть, а кара обрушивалась на головы тех, кто не хотел или не успевал бежать. Оказывается таким образом, что история, по словам Спасителя, завершается с концом Второго Храма, построенного ещё репатриантами, в своё время вернувшимися в Иудею из Вавилона. Всё дальнейшее — уже не прежняя история, идущая своим чередом, а нечто новое, происходящее по иным, новым законам.

В заключение своего послания коринфской церкви Павел, как всегда, упоминает людей, разделявших с ним его труды и его служение. Об одних мы знаем кое-что из других новозаветных книг, о других можем лишь догадываться, потому что нам известны только их имена. Вероятно, некоторые из этих людей и коринфской церкви были мало знакомы, а то и вовсе незнакомы. И всё же апостол просит коринфских братьев принять их как своих.

Между тем церковных гостиниц, подобных тем, которые существуют сегодня при некоторых церквях, в те времена не существовало, так что принимать людей, о которых пишет Павел, пришлось бы кому-то из братьев у себя дома. Но апостола, как видно, это не смущает, он не просит принять своих спутников при наличии возможности или желания, он абсолютно уверен, что и возможность, и желание у коринфских христиан найдутся. Если бы речь шла о законах и нормах нашего, ещё не преображённого мира, такое отношение можно было бы расценить, в лучшем случае, как бесцеремонность. Но Павел в данном случае действует по другим законам, по законам Царства, где нет чужих, а потому и не может случиться так, что кому-то из пришедших издалека братьев придётся ночевать на улице.

И эта уверенность апостола в том, что такое возможно, что он может положиться на коринфских христиан относительно гостеприимства, свидетельствует, что и в Церкви вообще, и в коринфской церкви в частности духовная ситуация была нормальной несмотря на всё то, о чём сам Павел писал своим коринфским братьям. Ведь принять человека, которого видишь впервые, у себя в доме можно лишь тогда, когда отношения с ним либо устанавливаются сразу, с первого взгляда, либо существуют уже давно. И то, и другое возможно лишь по благодати и только в Царстве; природа же нашего, ещё не преображённого мира действует разрушающе на любые отношения, которые вследствие такого воздействия или охладевают, или формализуются, если только людей не связывает ничто естественное. И сам факт того, что Павел ни на минуту не сомневается в своих коринфских братьях, является лучшим свидетельством реальности Церкви как общины людей, живущих в Царстве и по законам Царства. Церкви, какой она должна быть, какой она была задумана и создана своим Основателем.