Мысли вслух на4 Июня 2025

Неужели действительно для Бога один человек важнее, чем 99? А каждый из этих 99-ти? И чем плоха праведность? Разве мы все не призваны к праведности?

Кажется, что эти шокирующие слова Иисуса могут нас навести на пару мыслей: во-первых, перед Богом предстоит каждый человек лично, а не в коллективе. У всех нас есть разнообразные межчеловеческие связи — семейные, рабочие, соседские, церковные — и они важны, но встреча с Богом происходит только один на один, и эта встреча преображает нашу жизнь и вносит качественные изменения в наши отношения с другими людьми. Во-вторых, с чем мы предстоим пред Богом? С нашей праведностью? Но ведь «нет праведного ни одного» (см. Рим. 3:10). И здесь важно, осознаем ли мы свою неправедность, греховность, и просим ли Бога о том, чтобы Он что-то с этим сделал, — или считаем, что у нас все «не хуже, чем у других», и не видим для себя нужды в покаянии. Первый путь открывает нас для встречи с Богом, а второй — делает еще глубже пропасть между нами и Им.

Для нас часто очень важно то, что происходит именно в настоящий момент. Нас заботят, прежде всего, собственные переживания от происходящего. И если уж нам больно, то и весь мир вокруг видится черным и злобным. А если нам хорошо — то и настроение у нас благостное, и солнышко светит, и весь мир нам улыбается. Конечно, не всегда все так четко, но чаще всего наши ощущения стремятся к одному из полюсов...

Господь же нас пытается научить одному мудрому приему: помнить, что наше состояние изменчиво, потому что ничто человеческое не вечно. Вечно только то, что от Бога: «Правда Моя пребудет вовек, и спасение Мое — в роды родов» (Ис.51:8). Говоря сегодня о женщине, готовящейся родить, Христос подчеркивает, что мы должны полагаться не на то, что чувствуем сейчас, не плакать и рыдать от скорбей, но помнить не о скорби, а радости, которая будет за ней (см. Ин. 16:20-22). Мыслить не сиюминутным чувством, а видеть шире и дальше. Стараться смотреть на происходящее взглядом Бога — искать во всем смысл и повод для радости и благодарности Богу.

Прощаясь с эфесскими пресвитерами и не надеясь их больше увидеть, апостол Павел дает им последнее наставление, как бы завещание. И, приводя себя в пример, он говорит им несколько неожиданные вещи. Мы привыкли связывать христианскую жизнь в первую очередь с трудами духовными, материальная же деятельность, светская работа для нас — как бы тягостная необходимость. То есть мы согласны ее терпеть, как нечто второстепенное, позволяющее нам выжить, но сокращающее возможности нашего «духовного» служения.

Павел же предлагает воспринимать этот труд как подлинное служение и при этом работать так, чтобы не только себя и свою семью прокормить, но помогать другим, поддерживать слабых, иметь возможность раздавать. Заповеданная Христом лидирующая позиция христиан в мире («свет мира», «соль земли») состоит и в том, чтобы быть лучшими работниками, не для своей славы — но для преображения этого мира.

Бог через пророка Амоса обращается к народам, населявшим Ближний Восток около VIII в. до н.э., и обличает их за неправедное поведение, указывая, что за грехом неизбежно следует наказание. Начинается обличение с языческих народов, но ими не ограничивается — гораздо больше Бог говорит о Своем народе — Иудее и Израиле (Южном и Северном царствах). Отметим, что главная вина языческих народов не в том, что они не верят в истинного Бога, но в том, что нарушают свои собственные правила. Грех народа Божьего — это неисполнение заповедей Моисеевых, отсутствие любви к Богу и ближнему.

День бедствия, о котором пророк говорит, как о наказании Божием, оказывается чем-то действительно страшным, если даже храбрейшие из храбрых в этот день «убегают нагишом», как последние трусы. Что же из названного Амосом могло так напугать жителей Иудеи или Израильского царства?

Конечно, война или эпидемия страшны всегда и всем. Но во все времена находились люди, которые сохраняли мужество даже в критической ситуации, какой бы тяжёлой она ни была. Как видно, говоря о храбрецах, на глазах превращающихся в трусов, пророк имеет в виду не просто какие-то грозящие этим храбрецам страшные опасности. Однако ситуация станет понятнее, если вспомнить, что вопрос о мужестве и трусости — вопрос духовный, что мужество само по себе является духовным состоянием, следствием сделанного в конкретной ситуации вполне определённого выбора и решимости следовать этому выбору несмотря ни на что.

Если исходить из того, что обрушивающиеся на народ вследствие нарушения данной Богом заповеди бедствия и катастрофы суть именно посланные Богом наказания, ситуация всё равно останется понятной лишь отчасти: ведь и наказание мужественный человек в состоянии принимать стойко, тем более, если он понимает, что его заслужил. Но так ли это? И нужно ли Богу наказывать человека за грех и отступничество, так сказать, собственноручно? Ведь духовная жизнь — прежде всего отношения, отношения с Богом и с ближними. А что, если человек отношения с Богом разрывает, нарушая данные Им заповеди?

Тогда, очевидно, на него обрушатся все последствия такого разрыва. И так же точно они могут обрушиться на народ, если отношения с Богом разорвёт весь народ, изменив однажды заключённому союзу-завету. Вот тут-то мужество действительно может покинуть даже самых отважных: ведь оно возможно лишь при нормальной духовной жизни, в случае полноценных отношений с Богом. А в ситуации, когда отношения с Богом разорваны или сведены к минимуму, ни о каком мужестве говорить не приходится. И тогда даже герои из героев вполне могут действительно, как последние трусы, убежать от опасности, которая в другом духовном состоянии вовсе не показалась бы им столь ужасной.

Слова Павла о служении свидетеля напоминают наставления Спасителя посылаемым Им на служение апостолам, которым Он советует быть «мудрыми, как змеи, и простыми, как голуби». Под «простотой» Иисус, по-видимому, подразумевал ту духовную цельность, которую апостол считает необходимым качеством свидетеля. Павлу очевидно, что никакой свидетель не может свидетельствовать о Царстве, если его душу отягощает какой-нибудь тайный грех или нечистота (ст. 1–2). И дело тут, конечно, не только в том, что такое свидетельство оказалось бы самым настоящим лицемерием. Апостол не случайно говорит об открытости свидетеля тем, кому он свидетельствует. Ведь свидетельство предполагает не просто слова, но, прежде всего, опыт Царства, который должен стать доступен слушающим. А нераскаянный грех свидетеля легко может этому помешать.

Конечно, человек непредвзятый, вполне вероятно, простит свидетелю его греховность, ведь, рассуждая объективно, безгрешных людей нет, и простая справедливость не позволяет требовать безгрешности от свидетеля, несущего своё служение добросовестно и от всей души. Но объективно задача свидетеля в таком случае может оказаться невыполненной: ведь он не сможет продемонстрировать тем, кому свидетельствует, самого главного: Царства, которое принёс в мир Спаситель. И потому от свидетеля в известном смысле требуется больше, чем от обычного человека: от него требуется полнота праведности.

Конечно, это не означает, что свидетель способен достичь такой духовной высоты самостоятельно, но ведь свидетельство, по словам Павла, оказывается полноценным лишь тогда, когда происходит в присутствии Божием, а Богу, конечно, вполне возможно исправить то, чего не в состоянии изменить человек. Но сам свидетель должен для этого быть совершенно прозрачен для действия Божия, и не только тогда, когда свидетельствует, но и в любое другое время. Только тогда свидетель будет действительно свидетельствовать не о себе, не о своей религиозности или своём духовном опыте, а о Христе и Его Царстве (ст. 5–6). И тогда ему не придётся прибегать к тем средствам, к каким обычно прибегают люди для убеждения окружающих в своей правоте: ведь он лишь свидетель Царства, и не ему решать, кто войдёт туда, а кто нет (ст. 3–4). В этом и заключается подлинная мудрость, которая не навязывает себя и никого не принуждает следовать своим призывам и советам. Лишь такая проповедь может свидетельствовать о Христе и о Царстве, а не о самом свидетеле.