Мысли вслух на1 Июля 2025

Призыв пророка «вставайте и уходите» на первый взгляд кажется немного странным: куда же идти верующим яхвистам из Иудеи, где живёт (какой-никакой, но всё же) народ Божий, где Храм, где, наконец, место присутствия Божия? Конечно, Бог Сам, устами Своего пророка, говорит, что Его народ в том состоянии, в каком пророк его застал, скорее именно «никакой», но ведь Сам Бог отнюдь не собирается начинать историю Своего народа сначала, с чистого листа; так куда же тогда уходить Его верным? Понять это можно, наверное, лишь в контексте всего того, что говорили допленные пророки, начиная с Исайи Иерусалимского, об остатке, который во времена всеобщего отступничества и духовного упадка сохранит веру, оставшись верным Богу отцов.

Историческая судьба этого остатка, по свидетельству всех пророков, обещала быть непростой: народу грозила историческая катастрофа, которая должна была стать следствием духовного упадка, и хранить верность Богу остатку предстояло в изгнании, в рассеянии, в чужих странах, среди язычников (о том, что страной изгнания будет именно Вавилония, стало ясно не сразу). В таком контексте призыв пророка уходить звучит как предупреждение о том, что скоро сбудутся пророчества тех, кто говорил о грядущей катастрофе и об остатке.

Но есть в словах Михея и иное: понимание того, что долготерпение Божие не бесконечно. Разумеется, Бог может ждать, и ждёт иногда очень долго. Но ждёт Он до тех пор, пока есть смысл ждать. А смысл остаётся, пока остаются шансы исправить ситуацию без кардинальных мер, к которым можно отнести и такую катастрофу, как поражение в войне, изгнание и рассеяние.

На такие крайние меры Бог, очевидно, идёт лишь тогда, когда все остальные возможности исчерпаны. Но перед катастрофой Он предупреждает Своих верных, чтобы они знали, к чему готовиться. И слова пророка, как видно, нужно понимать ещё и так: это предупреждение о том, что ситуация критическая, что катастрофа неизбежна и Бог больше не будет её отсрочивать, удерживая ситуацию от полного развала. Не потому, что Он изменил Свои планы относительно Своего народа, а потому, что народ оставил Ему только одну возможность Свои планы реализовать.

В конце сегодняшнего евангельского чтения мы слышим удивительное слово Господа Иисуса Христа, перевести которое на русский довольно затруднительно. Наш Синодальный текст предлагает вариант «славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли». Славянский текст ближе к оригиналу, говоря «исповедаю Тя, Отче». В греческом здесь стоит глагол exomologeo, буквально означающий «соглашаться, обещать, признавать, сознаваться». Латинский перевод дает нам глагол confiteor, означающий преимущественно «признавать, признаваться». К этому слову важно прислушаться, потому что его оттенки помогают нам понять, что же такое то «исповедание» Единого Бога, к которому мы призваны.

Итак, Господь обращается к Отцу с благодарностью за то, что тайна спасения, тайна веры, отвергнутая Капернаумом и другими городами, отвергнутая мудрыми и разумными, открыта младенцам в вере, людям простосердечным и прямым. Это действительно дар благоволения Отца, милость по отношению к нам. Одновременно это явление великой премудрости Божией, потому что к Всемогущему нельзя прийти с гордостью, с самодовольством. Какие же варианты перевода с учетом возможных оттенков мы видим?

«Славлю Тебя, Отче» — самый емкий в русском языке вариант, избранный авторами Синодального текста. Это провозглашение величия Божия и возвещение Его славы, Его присутствия и владычества в мире. Этот аспект был центральным и в ветхозаветной традиции, и остается таковым в традиции новозаветной. «Соглашаюсь с Тобой, Отче» — еще один вариант, и очень важный в нашем предстоянии. Ведь стать участником Божьей жизни можно, только соглашаясь с тем, что Божье дело — прекрасно. Также в этом слове важен аспект признания. Мы признаемся в содеянном — но здесь, очевидно, речь не об этом. Один из вариантов перевода: «признаюсь в любви Тебе, Отче», его предлагает великолепный подстрочник Российского Библейского общества, изданный в 2001 году. И еще, новозаветный греческий использует этот глагол также в значении обещания, принесения обетов. «Обещаю быть верным Тебе, Отче...» — вот как можно выразить этот оттенок смысла.

Итак, текст сегодняшнего Евангелия дает нам сразу несколько неразрывно связанных друг с другом аспектов того, что такое исповедание веры. Это хвала Богу, это признание Его Истины и Премудрости, это любовь к Нему и обещание Ему верности. Вот это, видимо, и есть то поклонение в Духе и истине, к которому призваны мы все. И важно также, что все это, особенно обещание верности, требует деятельного служения Тому, Кого мы славим, Чьей мудростью руководствуемся, Кого любим и Кому верны.

Чудо, которое совершил Иисус, не осталось незамеченным людьми. Это уже немало, потому что чаще всего люди предпочитают чудес не замечать, если они не касаются их непосредственно. Чудо — это когда для меня, а в остальных случаях — это случайность или совпадение. Смотрим дальше: люди удивлялись. Это тоже плюс. Чаще люди пугаются или равнодушно пожимают плечами. Третье: люди задают себе самый важный вопрос — о личности Того, Кто это сделал. Обычно нас интересует, как это сделано.

Итак, люди сделали три очень важных шага, осталось сделать только еще один: для самих себя ответить на этот вопрос, признать, что, скорее всего, ветрами и морем управляет Тот, Кто их сотворил, и это значит, что Иисус особым образом связан с Богом, не так, как каждый из нас. Но этот шаг сделать труднее всего: так было две тысячи лет назад, так и сейчас.

Иеремия продолжает пророчествовать, и снова сквозь века мы ощущаем себя его современниками. Сколько веков прошло после того, как прозвучал призыв не твердить о храме, и вот мы снова рискуем подменить духовную жизнь реставрационными работами! А между тем и на нашей земле хватает тех же несправедливостей, что и в древней Иудее. А ведь храм без подлинного обращения тех, кто его посещает, по слову пророка, повторённому затем Спасителем, становится вертепом разбойников, воровским притоном. И что толку в уверенности в собственном спасении, если она пропитана суевериями и нежеланием приносить подлинное покаяние?..

Интересно, что в ряду упоминаемых несправедливостей на первом месте говорится о притеснении иноземца. В наше время любой, кто вздумает заговорить, скажем, о положении «гастарбайтеров», получит дружный и притом массовый отпор: «Да кто их притесняет? Чего они к нам припёрлись? Они сами кого угодно задавят!». Но для народа, названного избранным, соблюдение заповеди об уважительном отношении к пришельцам из иных земель было важно именно для того, чтобы сохранить верность избранничеству, чтобы не возвращаться к самочувствию практически всех языческих народов на определённом и весьма длительном этапе: одни только мы — люди, а все остальные — непонятно что.

Но Господь не хочет, чтобы мы возвращались к язычеству, хотя бы при этом мы продолжали выполнять все положенные храмовые ритуалы. Те, кто подменяет ритуалами подлинное следование за Господом, соблюдение Его заповедей, будут Им отвергнуты.

Должно быть, не случайно Господь предстал перед пророком в год смерти царя. Могут меняться земные властители, но Небесный Царь пребывает постоянно.

Горящий уголь, которым серафим коснулся уст Исаии, был им взят с жертвенника, пылавшего перед лицом Господа. Пророческое служение Исаии стало причастностью к жертве, как и каждое подлинное служение Господу является жертвенным. Именно жертвенный уголь очистил пророка и дал ему возможность дерзновенно вызваться идти на служение.

Но то, что пророку предстоит сказать народу, тяжело. Он должен говорить о том, что люди утратили способность слышать и видеть, так что обращаться к ним со словами правды и мудрости бессмысленно. Но если это так, то зачем вообще пророку выходить на проповедь?

Видимо, для того чтобы слова всё-таки запали в подкорку хотя бы некоторой части слушателей, чтобы были услышаны хотя бы немногими из людей. И не окажутся ли эти немногие среди того остатка, который после всех бедствий даст новый росток?

Продолжая рассуждение о Торе и о данных Богом обещаниях, Павел прибегает к юридическим аналогиям, сравнивая обещания, данные Богом Аврааму и его потомкам, с обычным человеческим завещанием, которое, будучи однажды составлено, уже не может быть изменено посторонними лицами (ст. 15). Ведя речь о завещании, апостол, несомненно, имел в виду то Царство, которое, по его мнению, и было предметом завещания: ведь, если оно было обещано как Аврааму, так и его потомкам, то право на него получал лишь тот, кто был упомянут в завещании Авраама в качестве наследника. Павел же, как видно, считает единственным законным наследником лишь Самого Спасителя (ст. 16). Возможно, апостол следовал в данном случае известной раввинистической традиции, согласно которой Мессия выступал в определённом смысле и как персонифицированный народ Божий.

Как бы то ни было, Павел справедливо полагал, что Тора, данная как закон, общий для всего народа, никак не могла отменить конкретных, данных Богом обещаний, так же, как и конкретного завещания, которое, согласно Торе, не могло и не должно было быть отменяемо посторонними лицами (ст. 17–18). На примере этой простой юридической аналогии Павел пытается донести до своих читателей тот факт, что Тора и та верность, которая связывала с Богом Авраама, а теперь связывает с Ним христиан, — вещи разные. Тора нужна до прихода Мессии, Которому и было обещано то, на что рассчитывают теперь Его последователи (ст. 19–20). Она нужна для того, чтобы не сбиться с пути праведности в ожидании Мессии.

Если бы Тора могла сама по себе быть источником жизни, не было бы необходимости ни в чём большем; но Тора таким источником быть не могла, она могла лишь хранить человека, идущего путём праведности, указывая ему на опасность греха там, где такая опасность была (ст. 21–23). Павел, разумеется, не случайно сравнивает Тору с педагогом в античном или в эллинистическом смысле этого слова: педагогом в те времена называли не учителя и не воспитателя, а слугу (чаще раба, иногда свободного), в обязанности которого входило отвести ребёнка в школу и привести обратно с тем, чтобы он не вздумал по дороге вместо школы завернуть куда-нибудь ещё (ст. 24–25). В самом деле, охранительная роль Торы, очевидно, теряет свою актуальность в Царстве, где грех и зло уже позади, а полнота жизни воскресшего Христа соединяет собой воедино всех, кто стал его жителем и духовным наследником Авраама (ст. 26–28).