Мысли вслух на17 Сентября 2025

Стоит обратить внимание на эти слова Христа: «будут прощены все грехи и хуления». Мы же знаем, какие у нас грехи. Как, и это тоже будет прощено? Да, будет, потому что так говорит Иисус, а Его слово верно.

И что, просто так, без всяких условий? Почти. Потому что это прощение еще надо нам принять — ведь все наши отношения с Богом имеют две стороны: Его и нашу. Его сторона совершается по Его обетованию, благодаря искупительной жертве Христа, а вот наша... Иисус говорит, что для того, чтобы мы были прощены, нам тоже нужно прощать. То есть нам надо согласиться с тем, что именно прощение — самый правильный путь в решении конфликтов, в восстановлении нарушенных отношений. Прощение — это милосердие, начало любви, значит, нашим согласием мы признаем высшее главенство любви, принимаем, что Бог есть любовь. Несогласие на этот путь означает неприятие любви — и, соответственно, неприятие любви Божией. Это и есть хула на Духа Святого: отказ Богу в том, что Он есть любовь. Ну, а тогда — какая милость к тому, кто не принимает милости, какое прощение тому, кто не принимает прощения? Нельзя же прощать или спасать насильно.

Во всех синоптических евангелиях упоминается то наставление, которое даёт Иисус Своим ученикам, отправляя их на проповедь. У Матфея оно оказывается наиболее подробным и красочным, у Марка, как и у Луки, мы видим скорее пересказ слов Спасителя, чем сами слова, как они звучали. Конечно, и применительно к Евангелию от Матфея можно говорить о редактуре, но тут всё-таки лучше сохранён колорит еврейской речи Иисуса.

Так, у Матфея Иисус велит ученикам не брать в дорогу «ни обуви, ни посоха», тогда как, следуя Марку, Он как раз велит взять в дорогу только посох и обуваться в простую обувь. Такое разночтение, очевидно, предполагает интерпретацию Марком слов Спасителя. Запрещая ученикам брать в дорогу суму, обувь и посох, Иисус аллегорически сравнивает их миссию с пребыванием перед Богом, на дворе Храма: входя на храмовый двор, дорожную сумку и посох надо было оставить у входа, так же, как и обувь.

Иисус призывает Своих учеников постоянно пребывать в том же внутреннем предстоянии Богу, в котором должен находиться человек у алтаря, во время жертвоприношения. Такое внутреннее предстояние и было главным смыслом их служения. Только в таком состоянии они могли исполнить главное порученное им дело: явить миру дыхание и силу Царства. Не случайно Спаситель наделяет апостолов силой делать то же, что делает Он Сам.

Только так можно было дать людям понять или хотя бы почувствовать на собственном опыте, что такое Царство. Тут мало было одних слов о Царстве, которое, как говорит о нём Сам Иисус, «приблизилось». Богословские аргументы в таких случаях не работают, тут нужно свидетельство. Вот возможность для учеников Иисуса являть ту же силу Царства, которую являет их Учитель, и стало свидетельством того, что Царство действительно «приблизилось».

Будь оно иначе, никто, кроме Самого Иисуса, не смог бы являть его силу, не смог бы совершать ни чудес, ни исцелений. Царство оставалось бы достоянием Того, Кто принёс его в мир, и ничьим больше. Между тем на деле оказывалось, что к нему могут приобщиться самые обычные люди — если, конечно, они готовы довериться Тому, Кто принёс Царство в мир. Такое свидетельство говорило лучше любых аргументов — ведь оно было по-настоящему живым и действенным.

Глубокая горечь звучит в словах Спасителя о нашей способности не принимать никакую весть от Бога, если она нас не устраивает. Он уподобляет род человеческий несмышлёным детям, которые не умеют по-настоящему различать радость и горе и не умеют сопереживать, соучаствовать в них. Так, пришел Иоанн Креститель, поражая всех своим аскетическим подвигом, принятым ради нашего спасения, — и мы говорим: нет, так нельзя, он одержим.

Так сегодня многие вещи, о которых свидетельствуют ученики Христа – от призыва к единобожию до запрета красть – вызывают отторжение, потому что кажутся чрезмерными. Такой Бог – слишком строгий, говорим мы. Вот, пришел Сын Человеческий — и Его называют человеком, любящим есть и пить вино. Он слишком близок к нам, Он не может быть посланцем Божьим. Так свидетельство о присутствии Христа в сегодняшней жизни реальных людей создает впечатление чего-то «нецерковного», неподобающего. Нет, такой Бог слишком близко!

Как мало мы изменились за тысячи лет… Но бесценно слово Христа: и оправдана (букв. признана правой, праведной) Премудрость чадами ее. Господь говорит, что правота Божьего призыва к нам может быть нами познана и признана, если мы будем детьми Премудрости. А начало этому, как сказано, — страх Господень, трепетная любовь к Богу.

Отрок не возвысит голоса, хотя громкостью и напором многие ораторы слишком часто пытаются прикрыть ложность и несостоятельность своих речей. Но тот, кто приходит от Господа, не будет из-за тихого голоса не замечен: духовно чуткие люди не забывают ни о том, что Господь явился Илии в тихом веянии ветра, ни о том, что подлинное чаще всего не навязывается насильно и не рекламирует себя криком. Тем прочнее окажется торжество победившей правды.

Но почему тогда Господь через несколько фраз предупреждает, что будет кричать? Разве нет здесь противоречия? Думается всё же, что столь парадоксальным способом выражена та мысль, что неизбежно должен наступить момент, когда голос Господа будет всеми услышан, и подобен он будет не крику человека, настаивающего на своём, а призыву, который не может остаться неуслышанным, как и негромкий голос отрока.

Свой крик Господь сравнивает с криком рождающей женщины, и тут мы вспоминаем, что пророческие слова Иисуса о грядущих катаклизмах «это начало болезней» (Мф. 24:8) согласно Кассиановскому переводу звучат как «начало мук рождения». Грядущий кризис мы привыкли называть «концом света», но он станет началом новой жизни.

Неужели у учеников не было веры даже с горчичное зерно, раз они не смогли изгнать беса из юноши? Но ведь мы читали, что раньше им это удавалось — Господь Сам дал им власть над нечистыми духами.

Видимо, сила веры — это не просто степень нашей уверенности в той или иной истине о Боге или мире. Господь связывает воедино веру и молитву, то есть общение с Богом. Значит, речь идет не об уверенности, а о близости к Богу, о внутреннем единстве с Ним. Неслучайно Господь упоминает о посте — постясь, человек черпает жизненную силу не из пищи, а из общения с Богом, живет Его жизнью. Такое единство не дается нам раз навсегда. Сегодня мы можем быть ближе к Богу, завтра — дальше (хотя это не всегда определяется нашими субъективными ощущениями). И следовательно, веру от неверия отделяет не сомнение в существовании Бога, а внутренняя закрытость от Него — немолитвенность, неустремленность к Нему.

Для правильного понимания смысла Послания к евреям важно помнить о том, кем и когда оно было написано. Согласно общепринятому сегодня среди библеистов мнению, автором послания был не сам Павел, а кто-то из его учеников, и написано оно было уже после мученической кончины апостола, который, по-видимому, был казнён во второй половине 60-х гг. Скорее всего, Послание к евреям появилось на свет уже после 70 г., который стал переломным годом еврейской, а во многом и мировой истории. Именно в этом году после поднятого зелотами антиримского восстания Иудея была разгромлена, а Иерусалим и Храм разрушены до основания в буквальном смысле слова

По масштабам эта катастрофа была сопоставима с катастрофой 587 г. до н.э., когда город и Храм были разрушены вавилонской армией, и для еврейского народа начался период семидесятилетнего Вавилонского плена. Такие события неизбежно вызывают кризис, как социальный и политический, так и религиозный. А кризис, переживаемый в 70-е гг. еврейским народом и Синагогой, не мог не затронуть и Церковь, которая в это время была ещё преимущественно иудео-христианской и по составу, и, что ещё важнее, мировоззренчески: иудеохристианские взгляды и традиции определяли менталитет как первохристианской, так и, отчасти, раннехристианской Церкви.

Между тем, одним из признаков религиозного кризиса был мистический мессианизм, быстро сменявший как в околосинагогальных, так и в околоцерковных кругах мессианизм политический. Впоследствии мессианизм этот породил многочисленные гностические школы и движения. И если политический мессианизм видел в Мессии обычного человека, земного правителя, действующего по воде Божией, то мессианизм мистический скорее готов был видеть в нём некое сверхчеловеческое существо, больше похожее на ангела, чем на человека. А неизвестный нам по имени автор послания не устаёт напоминать, что Мессия больше любого ангела (ст. 1–4), что путь в Царство человеку открыли отнюдь не ангелы (ст. 5–12), что ангелы — всего лишь тварные духи, исполняющие у Бога сугубо служебные функции (ст. 13–14). Он напоминает своим читателям, что смысл христианства не в мистике, а в том, чтобы войти в то Царство, которое принёс в мир Спаситель, и укорениться в нём, найдя там то, чего не может дать человеку никакая мистика и никакие ангелы.