Мысли вслух на8 Октября 2025

Лука дает здесь определение полноты христианской жизни. В самом деле, если суть этой жизни — соединение с Богом, принятие Его присутствия и действия в каждом нашем дне, то где, в чем Он это Свое присутствие и действие нам оставил? Вы скажете, везде? Это правда, но такое Его присутствие «диффузно», неличностно, оно не подразумевает личных отношений с Ним. Тогда вы скажете, в Иисусе Христе? Да, ведь Он с нами «во все дни до скончания века»? Он есть Слово Божие, во плоти пришедшее, и Он остается с нами в Слове Божием, в Библии. Лука называет это «учением Апостолов», потому что именно апостольское восприятие Ветхого Завета и апостольское свидетельство о Христе и есть наша Библия.

Где еще мы встречаемся со Христом? Конечно, в молитве. В молитве, обращенной к Нему, и в молитве к Отцу, которую мы разделяем с Сыном. И есть особое присутствие Христа в Его Теле и Крови — в евхаристической трапезе, «преломлении хлеба». И наконец, вспомним слова Иисуса о том, что «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Значит, есть Его присутствие в каждом из встреченных нами людей, есть особенное Его действие в тех, кто «принял Духа Святого, уверовав». И поэтому «общение», братская любовь, взаимопомощь — это тоже встреча со Христом и принятие Его в свою жизнь.

Давайте обратим внимание на все эти «каналы связи», не стараясь «выпячивать» одни из них за счет других, попробуем жить не «или-или», а «и-и».

Разделение духа и плоти – тема, которая занимала умы многих античных философов, но апостол Павел говорит об абсолютно новом понимании этого вопроса. То, что предлагает Христос, не вписывается в рамки даже самой стройной философской системы. Дух и природа человека направлены в противоположные стороны, и примирить их практически невозможно. Это ясно видно по тем абсолютно несовместимым плодам, которые они несут за собой. Это и есть закон, которому все должно быть подчинено. Поступая по плоти, человек неминуемо должен начать совершать убийства, прелюбодеяния, идолослужение...

И лишь, живя в Духе Святом, человек способен разорвать этот круг. Если мы «духом водимся», то постепенно Он преображает нас так, что никакие законы уже над нами не властны. Ведь свою плоть мы вместе с Христом «распинаем со страстями и похотями», и начинаем в полноте всего своего существа жить так, что дела наши можно назвать «плодами духа».

Бог смотрит на человека, даже поражённого первородным грехом, совсем не так, как смотрит на свой грех сам человек. Впрочем, слово «свой» в данном случае вряд ли стоит понимать буквально: как раз на свои-то грехи каждый смотрит обычно если не снисходительно, то, во всяком случае, с пониманием. Речь, разумеется, далеко не всегда идёт о потакании собственным грехам, но, даже ненавидя в себе что-то конкретное, что нам мешает, мы всё-таки, в нормальном случае, не доходим до ненависти к себе.

Возненавидеть грешника, который рядом, вместе с его грехом для нас, увы, дело совершенно обычное, оно стало для падшего человека дурной привычкой, от которой приходится с известным трудом избавляться. И если мы совершенно однозначно не хотим наказания за свою греховность для себя, то относительно окружающих наша позиция обычно далеко не столь определённа.

Проще говоря, для себя мы хотим обычно от Бога милосердия, а для всех остальных — справедливости без всякого снисхождения. И пророк, как видно, отнюдь не был исключением из правила: для жителей Ниневии он хотел именно справедливости (а значит, в данном конкретном случае, справедливого наказания) без всякого снисхождения.

Бог совершенно неожиданно для Ионы проявляет к раскаявшимся горожанам именно милосердие. Быть может, пророк думал, что такие отношения у Бога могут быть лишь со Своим народом, что только Своему народу Он может прощать многое, снова и снова предотвращая то, что должно было обрушиться на его голову из-за совершённых им грехов, включая и те ассирийские полки, которые не раз угрожали Иерусалиму.

Во всяком случае, Ионе едва ли могло прийти в голову сравнивать отношение Бога к еврейскому народу с Его отношением к Ассирийской империи, к её столице и к её жителям: ведь эта империя ассоциировалась у пророка, как и у всех его современников, со всем худшим, что было в те времена в мире, а Ниневия была в его глазах средоточием мирового зла.

Для Бога, как видно, нет ни империи, ни центра мирового зла. Для Него есть лишь город, жители которого раскаялись в своих грехах и обратились к тому Богу, о Котором говорил им Иона. Быть может, они многого и не понимали, но что взять с людей, которые, по собственным словам Божиим, «не отличают правую руку от левой»? И Бог прощает их. Ведь они всего лишь люди, которых надо спасать. В любой стране и в любую эпоху.

Сегодняшнее чтение рассказывает нам о событии, которое предшествовало Пятидесятнице — о Вознесении (ст. 4–12). На первый взгляд оно кажется скорее печальным, чем радостным, ведь речь идёт о расставании учеников с Учителем, которое, конечно, отнюдь их не воодушевляло. Казалось бы, всё, обещанное Иисусом, совершилось, Он воскрес из мёртвых, как и предсказывал, и апостолы, кажется, едва начали привыкать к общению с Ним в этом Его новом качестве, ведь сорок дней постоянных встреч с Воскресшим — срок немалый, тем более учитывая духовную насыщенность этих сорока дней (ст. 1–3). И вот теперь Он вдруг снова уходит — куда? Зачем?

Первой мыслью апостолов была, конечно же, мысль о Царстве: не настал ли, наконец, день, когда Царство станет несомненной для всех реальностью, властно вторгающейся в мир и очевидной для каждого? Ведь теперь, как им казалось, ждать действительно было уже нечего, всё, что должно было произойти, произошло, тем более, что и Сам Учитель говорил лишь о Своём воскресении, связывая торжество Царства именно с ним. Неудивительно, что апостолы задают Иисусу вопрос о Царстве: быть может, теперь, наконец, время пришло (ст. 6)? Быть может, Учитель уходит с тем, чтобы вскоре вернуться торжествующим Царём мессианского Царства? А им Он для того и велит возвращаться в Иерусалим (ст. 7), чтобы они приготовили Ему там торжественную встречу?

Неудивительно, что, уже после того, как Иисус исчез в сияющем облаке славы Божией (ст. 9), апостолы всё ещё продолжали стоять на том же месте, быть может, ожидая, что Учитель скоро появится вновь. И лишь слова вестников Божиих, подтвердивших указание Самого Иисуса о необходимости идти в Иерусалим, заставило их сдвинуться с места (ст. 10–12). Торжество Царства, казавшееся ещё недавно столь близким, несомненным и понятным, вновь становилось странным, непонятным и уже, кажется, даже не таким близким. Оставалось лишь возвращаться в Иерусалим, как велел Учитель, и ждать обещанного.

Символически помазанный благовониями еще до Своего погребения, Господь в ночь перед смертью, на пасхальной вечери, в хлебе и вине отдает Самого Себя в пищу ученикам. Так Он показывает им и нам, что Его смерть не случайна и не напрасна. Еще во время Своего общественного служения Он говорит ученикам страшные слова, смутившие многих следовавших за Ним: «Кто будет есть (буквально — грызть, жевать — очень выразительный глагол) Мою плоть и пить Мою кровь, тот будет во Мне, а Я — в нем». Его воплощенность, Его телесность стала неразрывной связью Бога и человека, и в эту последнюю ночь участниками этой связи становятся ученики, принимая в хлебе и вине божество и новое человечество Христа.

В послании к Евреям Павел затрагивает важную для всех нас тему. Он обнажает грань между следованием каким-либо обрядам и живой верой, исполнением воли Отца.

Можно воспротивиться подобному пониманию обсуждаемого, сказав, что за обрядом почти всегда стоит вера прежних поколений, Церковь, а значит, и Сам Господь. Это во многих случаях так, хоть и не всегда. Но дело в том, что обряд может заслонить от нас Бога. В результате, к сожалению, Его можно перестать воспринимать, как Личность, видя только ряд каких-то предписаний, ограничений и требуемых от тебя действий.

Но Павел, цитируя слова Христа, подчеркивает исполнение воли Небесного Отца, а для этого необходимо живое общение с Ним Самим в молитве и в чтении Его Слова. И уже через это Господь Духом Святым дает нам правильное восприятие и полноту участия в обряде Церкви.