Мысли вслух на9 Октября 2025

На первый взгляд, слова апостола могут показаться странными. В самом деле, проповедь Христа и Царства дело слишком важное, чтобы можно было его делать с нечистыми намерениями. Да и как может быть подлинным свидетелем человек, внутренне, как минимум, не поддерживающий то, о чём он свидетельствует?

Но, как видно, свидетельство действительно бывает разным. В библейских книгах есть примеры того, как люди, далёкие от Бога Авраама, тем не менее свидетельствовали Его силу или мудрость, сталкиваясь с очевидным. По-видимому, и Павел понимает, что, если уж кто-то упоминает о Христе, если он не может просто равнодушно промолчать, значит, Христос задел этого человека, а если так, то сама его реакция становится свидетельством, пускай и не всегда позитивным.

Враги Христа и Царства, свидетельствуя свою ненависть, доказывают реальность и силу того, что ненавидят. Примазавшиеся лицемеры, пытающиеся сделать свидетельство выгодным для себя бизнесом, тем самым свидетельствуют о Царстве как о чём-то таком, на чём можно попытаться паразитировать; а ведь даже паразиты выбирают для паразитирования объекты, которые могут дать им пищу. Конечно, самим «свидетелям» такого рода «свидетельство» не даёт ничего, оно лишь отдаляет их от Христа и от Царства. Но оно привлекает внимание тех, кто, быть может, посмотрит на Христа и на Царство совсем иначе, действительно становясь свидетельством, о котором сами «свидетели» даже не помышляли.

Для апостола любовь и богопознание вещи не только неотделимы друг от друга — для него они суть две стороны одной и той же реальности. Бога никто никогда не видел, говорит Иоанн, но если мы друг друга любим, то Бог пребывает «в нас» (соответствующее греческое выражение может означать как «внутри (каждого из) нас», так и «среди нас»). В этом случае Божья любовь пребывает «в нас» (в обоих значениях этого выражения) во всей полноте. На первый взгляд мысль о том, что всякое богопознание есть любовь, может показаться странной. Есть ведь и другие его формы, не отрицающие любви, но и не ставящие её в центр отношений человека с Богом.

Но если на любовь смотреть не только как на отношения между людьми, но и как на форму Божьего присутствия, для Царства основную и основополагающую, то многое станет понятнее. В самом деле: как может человек увидеть Бога? Единственная реальная возможность (не считая умозрительных абстракций, к подлинному богопознанию обычно отношения не имеющих) — это осознание того дыхания жизни, которое Бог «вдунул» в человека при сотворении.

Сознательное помещение его в центр собственной жизни во всех её проявлениях. Только так богопознание и богообщение может стать для человека реальностью. Тогда реальностью для него становится и Божья сила, и Божья любовь — те формы Божьего присутствия, которые были доступны человеку ещё до прихода в мир Христа. Всякий другой опыт богообщения оказывается производным от опыта осознания этого Присутствия.

Но с приходом Христа ситуация объективно меняется: теперь всякий опыт Присутствия (если только, конечно, он подлинный) неотделим от Царства, входящего в мир. То дыхание жизни, которое дано каждому, сегодня может стать дверью в Царство — если только постучаться. Но открыть дверь может только Христос, а когда Он откроет, новым основанием жизни человека станет энергия любви, на которой основана вся жизнь Царства. На энергии природной основана только жизнь падшего мира — но и за природной энергией скрывается Бог.

За энергией любви же Бог не скрывается, в ней и через неё Он открывается, поэтому она и лежит в основании Царства. Но если, по словам Спасителя, Царство внутри нас и среди нас, то и любовь, если мы жители Царства, тоже будет внутри нас и посреди нас. А за конкретными её проявлениями внутри нас и среди нас стоит вся полнота Божьей любви, явленной Царству. Всё остальное, все формы бытия, осознания и богопознания — производное от Божьей любви. Независимо от того, насколько понимают это люди.

Актуальность и злободневность истории, рассказанной пророком трудно оспаривать. Вопрос «как же так?» мы задаем себе слишком часто, т.к. жизнь предоставляет для этого массу возможностей. Мир выглядит несправедливым, он живет по законам, которые, кажется, не требуют веры в Бога, смирения перед Ним и доверия к Его воле. На вопрос « зачем все это, если все равно лучше устроен тот, кто не подчиняет себя законам Божьим» иногда очень трудно ответить и для себя лично, и практически невозможно сказать что-то тому, кто выставляет на основе него счет Богу.

И, тем не менее, это самый простой способ увидеть разницу между человеческим и божественным, увидеть перепад высоты между человеком и Богом. Да, тот, кто не связывает себя любовью к Богу, лучше устроиться. Но все равно нужно сделать выбор стоит ли эта устроенность жизни с Богом. Право отказаться у нас есть каждый день, но нужна ли такая жизнь? Мы хотим видимых знаков присутствия Бога в жизни, но почему-то пытаемся измерить благодать в денежном выражении, в карьерном, во внешнем. На это Он нам отвечает, что стяжательство уместно только по отношению к Царствию Божьему (Мф 6:33), цены которому нет.

Сегодняшнее чтение рассказывает нам о том торжестве Царства, которое обещал Иисус Своим ученикам. И торжество это оказалось не чем иным, как нисхождением Святого Духа на апостолов, столь подробно описанным евангелистом (ст. 1 – 4). На первый взгляд, в этом описании присутствуют все традиционные элементы, характерные для ветхозаветной пророческой традиции: ведь и в древности действие духа Божия порой проявляло себя дуновением ветра ( 5:22-24), а присутствие Божие, называемое обычно в Библии «славой», нередко напоминало огонь или свет ( 40:34-38). Но теперь это присутствие затрагивает не только тех, кто находился в комнате. Оно распространяется и на тех, кто слушал апостолов на иерусалимских улицах. И они воспринимают проповедь апостолов так, как будто те говорят на родном языке паломников, приехавших в Иерусалим на праздник из самых разных стран (ст. 5–13).

И дело, конечно, не в том, что у апостолов вдруг появились некие сверхъестественные способности к иностранным языкам. Ведь, даже будь оно так, на иерусалимских улицах в дни праздника Шавуот (Пятидесятницы) было представлено столько наций и языков, что апостолы не смогли бы проповедовать одновременно для всех, даже если бы каждый из них действительно заговорил бы на каком-нибудь иностранном языке: в приведённом евангелистом (очевидно, неполном) списке их явно больше двенадцати. Дело, по-видимому, в том, что слушавшие апостолов тоже оказались в Царстве, где никаких языковых барьеров нет. Здесь смыслы воспринимаются не через слово, а непосредственно, от сердца к сердцу, воплощение же их происходит уже в душе слушающего, который, естественно, выражает воспринятое словами родного языка. Так исполнились слова Спасителя о Царстве и о Духе, сказанные апостолам во время Вознесения ( 1:8).

Но Пятидесятница была лишь началом истории Царства, входящего в мир, и теперь апостолы прекрасно это поняли. Так, Пётр, с одной стороны, говорит о конце времён, который уже пришёл (ст. 14–21), а с другой — о той новой эпохе, которая наступила после воскресения Спасителя (ст. 25–36). Главный же смысл его проповеди заключается в том, что ещё не поздно обратиться и принять распятого и воскресшего Мессию, что, хотя последний день уже настал, врата Царства ещё отнюдь не закрыты, наоборот, они распахиваются настежь для каждого, кто готов войти (ст. 37–40).

Такое свидетельство было крайне необычным: ведь с концом времён, согласно традиционным представлениям, связывался только Суд, ни о каком обращении речь уже не шла, раскаиваться в день Суда, как считалось, было поздно. А теперь оказывалось, что история спасения, в сущности, только ещё начинается, и шанс на него есть у каждого, даже у тех, кто оказался прямо или косвенно причастен к той смерти, которой Спасителю пришлось умереть на кресте (ст. 36–38). Так завершилась земная история и началась история Царства, входящего в мир.

Входя в Гефсиманский сад Христос просит от учеников совсем немногого — сочувствия, смягчения Его предельного предсмертного одиночества. Он, предупредивший нас о необходимости быть готовыми нести крест, вовсе не взваливает его на нас насильно, ведь Он и так взял на Себя основную тяжесть. Но именно поэтому Он вправе попросить нас даже не о помощи, ведь нам нечем Ему помочь, но о небольшом, однако действенном, сострадании. Ведь и капля камень точит, и маленькая мышка способна помочь вытащить огромную репку.

Но ученики задремали от усталости и переживаний. Это такая понятная нам мелочь, которую мы бы себе легко извинили. А в результате Учитель оказался в беспросветной тьме. Три раза засыпали ученики, и одним из них был Пётр, для кого тройная дремота оказалась предварением тройного отречения. Уже в Гефсимании он имел возможность понять, что не стоит преувеличивать свою тогдашнюю стойкость. Но тогда он ещё этого не понял.

А ведь Господь не так часто требует от нас чего-то чрезмерного, обычно же то, чего Он просит, в пределах наших сил. Но мы сами даём себя ослабить навалившимся на нас обстоятельствам, которые сами называем «извинительными». И так отказываемся помочь Ему противостоять злу мира.

Безусловно, Он и без нас справится. Но легко ли нам будет предстать перед Ним, если мы не захотели выполнить даже самую малость, о которой Он просил нас?

Вновь вспоминая слова Иеремии о новом, мессианском союзе-завете (ст. 15–17; ср.  31:31-33), автор послания тем самым переходит от понятия внешней Торы к понятию Торы внутренней, а также к образу живой Торы, который был хорошо известен не только иудейской, но и раннехристианской традиции. Эти понятия и образы были основополагающими и для христианского мироощущения его учителя: Павел в своих посланиях тоже не раз обращался к теме внутренней Торы и к образу живой Торы, рассматривая их как основу для понимания того, что такое христианство и жизнь в Царстве.

Основной отличительной особенностью жизни Царства автор послания вслед за апостолом считает свободу от греха, которая и делает неактуальной прежнюю священническую Тору: ведь в прежнем своём качестве она была направлена именно на противостояние греху, которого в Царстве быть не может (ст. 18). Однако смысл и значение её остаётся прежним: ведь основной целью священнической Торы было освящение народа, а эта задача остаётся актуальной: жизнь в Царстве — жизнь освящённая, так, что жителям Царства освящение нужно не в меньшей, а даже в большей мере по сравнению с теми, кто искал и ждал Царства в нашем, ещё не преображённом мире в дохристианские времена. Более того: им нужно освящение во всей полноте, которого не может дать прежнее священство, но возможность которого открывается для них с приходом Спасителя (ст. 11–14). И освящение это должно было быть уже не внешним, затрагивающим, в первую очередь, тело освящаемого, а внутренним, начинавшимся с сердца и захватывающим в конце концов человека целиком.

Конечно, такое освящение не может быть одномоментным, ведь оно предполагает окончательное освобождение человека от греха и преображение его природы, но многократности оно не предполагает по определению: ведь, если по какой-нибудь причине этот духовный процесс прервётся, неизбежен откат назад, а тогда всё придётся начинать сначала. В Царстве нет и не может быть многократного очищения и многократного освящения: повторное очищение означало бы, что житель Царства в какой-то момент перестал им быть, отрезав себя от той жизни, которой жил прежде, и теперь ему нужно возвращаться назад, в известном смысле начав всё с нуля. Потому-то и говорит автор послания о совершенстве освящаемых: они уже стали жителями Царства, ожидая теперь его окончательного торжества и возвращения Христа во славе (ст. 12–14).