Мысли вслух на23 Октября 2025

Что такое «в Бога богатеть»? Можно поразмышлять над словами апостола Павла: «Мне, наименьшему из всех святых, дана благодать сия — благовествовать язычникам неисследимое богатство Христово» (Еф 3:8). «Неисследимое богатство Христово». Что это такое? Но на то оно и неисследимое, чтобы нам не понимать этого до конца, а значит и не понимать, что значит в Бога богатеть.

Наши святители говорят о том, что это означает делать дела милосердия, раздавать свое материальное имущество, свой труд и это понятно и прекрасно. Но, право слово, этого не совсем достаточно. На этом можно сорваться в такую пропасть, если ты сейчас не «тот, кому дано свыше» творить такие дела. Все мы были свидетелями подобных печальных историй в жизни. Когда вроде все есть в человеке и доброта и самоотреченность и желание все отдать, но вот после нескольких лет «святой» жизни человек срывается в пропасть. А почему? А потому что того, что мы перечислили, подводя итог, скажем, поучению святителя Филарета на слова «богатеть в Бога», еще не достаточно. Все-таки неисследимое оно этого богатство в Бога, богатство Богу, богатство Бога (наверное, глубоко символично, что в нашем языке эти слова однокоренные).

Но послушаем, что дальше говорит апостол. «И всем явить в свете, что есть домостроительство тайны, сокрытой от вечности в Боге, создавшем всё, чтобы теперь поведана была чрез Церковь началам и властям на небесах многообразная премудрость Божия, согласно предвечному предустановлению, которое Он исполнил во Христе Иисусе, Господе нашем, в Котором мы имеем дерзновение и надежный доступ чрез веру в Него.» (Еф 3:9-12) На самом деле, здесь явлено в полной мере описание того, что есть это богатство. Трудно пересказывать, трудно пытаться передать своими словами, приблизить, сделать более понятными эти слова. Но вот видимо главное, что стяжается сия «многообразная премудрость на небесах» (каковая и есть сие богатство, как нам видится) только через «дерзновение и веру в Него».

Известна истина: всё познаётся в сравнении. Неудивительно, что и к христианской жизни она тоже применима. Но вот в каком смысле?

Конечно, всякий раз, когда человек переживает обращение, и не обязательно к Богу или ко Христу, а во всякую новую для него веру, хотя бы даже философскую, первой его реакцией как новообращённого, становится переоценка всех ценностей, часто весьма радикальная. Но с течением времени, как правило, такой неофит становится менее радикальным, и тем менее, чем более перестаёт быть неофитом (бывает, правда, и иначе, но это, вероятно, надо считать уже аномалией духовного развития).

У Павла же, как видно, всё иначе: его переоценка оказалась не только радикальной, но и весьма устойчивой, высказанное им здесь отношение ко всем своим прежним знаниям он подтверждает на протяжении всей своей христианской жизни. В чём же тут дело? Ведь Павла никак нельзя заподозрить в духовной незрелости! Как видно, дело в чём-то другом.

Можно, конечно, было бы сказать ещё, что человек, переживший обращение к Богу и вставший на путь праведности, нередко переоценивает всю свою прежнюю жизнь раз и навсегда, особенно, если жизнь его была греховной и с праведностью никак не совместимой. Но и этого о Павле не скажешь: он выбрал Бога и путь праведности гораздо раньше встречи на Дамасской дороге. Что же он имеет в виду?

Наверное, чтобы понять Павла, надо пережить то, что пережил он: потрясающий опыт реальности воскресшего Христа и того Царства, которое с Ним вошло в мир. На таком фоне всё прежнее действительно становится чем-то малозначимым или вовсе незначительным. И дело тут не в том, что в Царстве не нужны никакие человеческие знания или человеческий опыт. Дело, скорее, в качестве этого знания и опыта. Ведь всякий наш опыт по определению оказывается опытом непреображённого мира. А такой опыт неизбежно оказывается ограниченным. И, как всё, принадлежащее непреображённому порядку вещей, в Царстве он должен измениться, переплавиться, преобразиться. Но возможным это станет лишь в том случае, если мы не будем держаться за свои знания и опыт в их прежнем, ветхом качестве. Самое главное тут понять, что в таком качестве для Царства он годится не больше, чем мусор в домашнем хозяйстве. И Павел это понял, отказавшись от того, что прежде составляло основу его жизни, религиозной и интеллектуальной. А взамен получил гораздо больше: живой опыт Царства, преображающего человека со всеми его знаниями.

«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!». Эти слова сегодняшнего евангельского чтения бывает очень трудно понять и принять людям, привыкшим в своей религиозности находить лишь утешение в житейских скорбях, покой и отдохновение. Но мир приятных сердцу церковных песнопений, мир лампад, свечей и икон — это еще не вся вера. Вера — это непрерывная борьба, нескончаемый бой с грехом.

Мы часто привыкаем к тому, что грех есть в нашей жизни, и перестаем его замечать. Но есть еще и особое состояние, когда горит сердце. И тогда каждый даже самый малый грех прикасается к душе как к обожженной ране. Это состояние, когда нисходит благодать и стоишь подобно Моисею у несгораемого куста, и Дух Божий опаляет лицо. Это состояние, когда в тебе так много тепла, что ты просто не можешь им не делиться. Это состояние, когда ни одной минуты не может быть пустой, ибо тогда огонь начинает поедать тебя самого. Помните чудесную встречу по дороге в Эммаус? «И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?» (Лк 24:32). Наверное, именно о таком огне говорит нам Господь.

Сегодняшнее чтение описывает реакцию христиан на обращение Корнилия и его семьи. Для Церкви такое обращение было, без сомнения, событием экстраординарным. Первой реакцией на известие о нём было, как видно, неприязненное недоумение (ст. 1–3).

Ничего удивительного здесь нет: ведь, даже войдя в Царство, человек не теряет своих индивидуальных особенностей, если, конечно, они не несут в себе греха. А христианами до сих пор были только евреи, строго соблюдавшие нормы ритуальной чистоты, как впрочем, и другие правила иудейской религии. Как видно, такая приверженность своей религии сама по себе не мешала им ни войти в Царство, ни пребывать в нём, иначе они не могли бы оставаться членами Церкви. Но теперь, когда Бог открыл дорогу в Церковь прозелитам, не принадлежавшим к иудейской общине, перед ними встал вопрос о том, как относиться к этому факту.

Интересно отметить, что Пётр, рассказывая обо всём происшедшем, даже не пытается обосновать свои действия какими-то религиозными аргументами, видимо, не хуже своих собеседников понимая, что таких аргументов нет. Он просто рассказывает им о действии духа Божия, свидетелем и участником которого он стал (ст. 4–16). Единственный приводимый им аргумент выходит за рамки религии, Пётр может сослаться лишь на Бога и Его волю (ст. 17). И тогда перед теми, кто его слушал, вставал выбор: принять свидетельство Петра или отвергнуть его, как не соответствующее традиционным религиозным нормам.

Выбор был достаточно серьёзен: ведь религиозность, если, конечно, не относиться к ней легкомысленно, пронизывает всю жизнь человека, во многом его формируя и определяя его ценностную систему. Отказаться от религии человеку духовно серьёзному очень непросто. Наверное, именно поэтому Бог и не препятствует религиозным людям взять с собой в Царство свою религию. Но лишь постольку, поскольку она не разрушает самого Царства, не нарушает его законов. Если религия заставляет человека встать на пути у того, кто ищет Царства и кого Бог хочет в это Царство ввести, то с такой религией необходимо расстаться, иначе цепляющийся за свою религию расстанется с Царством. И христиане, выслушав Петра, сделали свой выбор (ст. 18): они выбрали Царство.

Священников перед тем, как они начинали своё служение, требовалось освящать особо. Дело тут не в том, что для них у Бога была какая-то особая святость, недоступная другим, дело в самом смысле священнического служения. Бог задумал Свой народ как народ-общину, предполагая, что каждый её член будет освящён Божьим присутствием — тем самым, которое впервые открылось Моисею на Синае, а затем сопровождало народ на всём протяжении его исторического пути.

Оказалось, однако, что народ к такой жизни не готов: большинству евреев было страшно оставаться с Богом один на один, они предпочитали, чтобы с Ним общались вожди, особые люди, специально Богом для такого непосредственного общения отобранные. Видя это, Бог идёт народу навстречу и устанавливает институт священства. Смысл священства заключается в том, чтобы в народе всегда существовало некое сообщество людей, освящённых постоянно и всегда пребывающих в Божьем присутствии.

В идеале так должен был бы жить каждый, но в реальности это было невозможно, и тогда Бог отделяет от народа некую часть, которая будет пребывать у алтаря постоянно, хотя сама она постоянной и не будет: ведь служащие при Скинии (а впоследствии в Храме) священники сменяли друг друга, так, что каждый раз, начиная служение, они должны были проходить специальные ритуалы очищения и посвящения. И всё же у алтаря всегда пребывала некая (сравнительно немногочисленная) община, которая оставалась освященной: ведь служащему священнику нельзя было до завершения дней своего служения даже просто отлучиться со двора — будь то двор Скинии или, впоследствии, Храма.

Он, служащий священник, должен был всегда физически оставаться в Божьем присутствии, сохраняя состояние освящённости до завершения дней своего служения. Большая же часть народа освящалась периодически — кто-то еженедельно, а кто-то и вовсе несколько раз в год: ведь обязательными были в яхвизме всего четыре больших праздника в году, и тут уж участие в жертвоприношении было обязательным.

Еженедельно к алтарю приходили люди действительно верующие, для которых их вера была не простой формальностью, как это нередко бывало для большинства. Однако даже они всё-таки не могли сохранять состояние святости постоянно: тогда, в начале духовного пути, ещё никто не знал, как его сохранить и не утратить. Освящённые люди, живущие в Божьем присутствии, в народе, таким образом, были всегда, но их было меньшинство. Для большинства же освящение было состоянием временным и преходящим.

По-видимому, автор Книги плача или сам был свидетелем событий 587 г., или слышал о них подробный рассказ; как бы то ни было, разгром города и Храма он описывает живо и подробно (ст. 5–9). И самым страшным событием для него было, несомненно, полное, до основания разрушение Иерусалимского Храма: ведь речь шла о доме Божием, о месте, где Яхве являл народу Своё присутствие, так, что теперь вместе с концом Храма должна была прийти к концу и история еврейского народа, как народа Божия: ведь, если Бог оставил Свой дом, не означает ли это, что Он оставил и народ, этот дом Ему построивший?

На первый взгляд, всё выглядело именно так, и надеяться было не на что. И всё же надежда оставалась, но она, разумеется, была связана не с тем, на что надеялись организаторы антивавилонского восстания, приведшего Иерусалим и всю Иудею к окончательной катастрофе. Их расчёт был сугубо политическим, они надеялись на помощь Египта, которой в силу целого ряда причин так и не дождались.

Автор же Книги плача понимает, что разрушение Храма не случайно, что Бог отворачивается от Иерусалима потому, что ещё раньше от Бога отвернулся Иерусалим, слушавший не подлинных служителей Божиих, каким был, к примеру, Иеремия, которому традиция приписывает авторство книги, а «пророков», вся заслуга которых состояла в том, что они льстили народу, говоря людям то, что те хотели услышать (ст. 14). И всё это было предсказано в Торе, в Книге Второзакония, автор которой ясно говорит об изгнании, как о наказании за отступничество ( 29:22-28). Как видно, наказание заключается не в том, что Бог Сам обрушивает кары на голову Своего народа, а в том, что Он оставляет его на произвол судьбы; этого оказывается достаточно для того, чтобы народ постигла самая настоящая катастрофа, не только духовная, но и политическая.

Однако вместе с тем Тора давала и надежду: в случае раскаяния и обращения Бог мог снова вернуть изгнанников на землю отцов ( 30:1-10). О том же говорили и пророки, включая Иеремию: изгнание и разрушение Иерусалима — ещё не конец, всё дальнейшее зависит целиком от духовного состояния народа, от его готовности осмыслить случившееся, раскаяться в совершённых грехах и вновь обратиться к Тому, на Кого можно надеяться и Кто не подведёт так, как подвели восставших иерусалимцев египтяне.