Мысли вслух на27 Октября 2025

Интересно: почему Бог не позволил миру познать Себя посредством той мудрости, которая Им Самим была дана миру? Почему свидетелям приходится прибегать к тому, что апостол называет «безумной проповедью» (или, выражаясь языком Синодального перевода, «юродством проповеди»)? И неужели мудрость человеческая всегда и неизбежно вырождается в пустые споры, в которых преобладает желание самоутверждения? Чем так уж плохо знание, что оно всегда приводит к столь печальному результату?

Наверное, если бы та мудрость, о которой говорит апостол, была бы только знанием, на этот вопрос мы бы ответить не смогли. Но в еврейской традиции мудрость никогда не была только знанием ради знания. Соответствующее еврейское слово (а Павел, даже пишущий по-гречески, всё равно остаётся евреем, мыслящим в рамках своей культурной и религиозной традиции) изначально обозначало не столько знание, сколько умение или навык. Вначале это был навык практической работы, работы ремесленника или художника, затем — умение выстраивать отношения с людьми, навык суда и управления, будь то управление собственным домом или управление государством. А в послепленный период с мудростью начинает ассоциироваться, в первую очередь, искусство праведности, навык праведной жизни.

Казалось бы, от человека тут зависит не так много, ведь праведность — от Бога, а не от человека. И всё же путь праведности — путь богочеловеческий, от человека он в известном смысле зависит не меньше, чем от Бога. И человеку, чтобы этим путём идти, нужен именно опыт и навык, связанный с практикой соблюдения заповедей. И весь интеллектуальный инструментарий, которым располагает, к примеру, «книжник» (учитель Торы), в конечном счёте нужен именно для того, чтобы помочь идущему путём праведности с этого пути не сбиться. Но падшая природа человека нередко превращает полезный инструмент в помеху и обузу на пути праведности. Вместо того, чтобы сделать однозначный выбор в пользу следования заповедям, человек начинает искать способов от этого уклониться, или вовсе ничего не соблюдая, или ища лёгких путей, которые позволили бы, так сказать, исполнять Тору, не исполняя её. И тут интеллект становится инструментом, служащим не соблюдению Торы, а её нарушению, а мудрость становится не столько искусством следования Торе, сколько искусством имитации такого следования.

В такой ситуации проповедь Царства уже не может опираться на традиционный человеческий опыт праведной жизни, не потому, что он забывается, а потому, что он оказывается фактически обесценен. И тогда остаётся лишь та самая «безумная проповедь», о которой говорит апостол. Проповедь вразрез с общепринятыми мнениями, вопреки очевидному, проповедь, которая любому «нормальному» человеку действительно покажется полным безумием. Проповедь Царства, которое воистину, по слову Спасителя, «не от мира сего».

О чём молится апостол Павел? Об исполнении ли всех желаний филиппийцев, которым он пишет? Нет, сформулировано как-то иначе. Он говорит: «Бог мой да восполнит всякую нужду вашу». Что значит восполнит нужду?

Для начала — это не значит исполнения желаний. Речь идёт о потребностях. Так что — удовлетворит все потребности? Даст всё, что нужно? Не совсем так. Скорее, речь идёт о том, что Он даёт нечто более важное, чем просто «потребности». В какой-то мере Он восполняет благодатью недостаток необходимого — скажем, даёт силы пережить сложную ситуацию, но не устраняет сложностей.

Читая некоторые евангельские рассказы, можно подумать, что Иисус намеренно нарушает субботний покой, делая это в пику традиционалистам от религии. Но ведь Спаситель никогда не хотел скандалов и не любил их. Ему не нужна была скандальная известность, известность разрушителя основ. К тому же, Он, по собственным Его словам, пришёл не разрушать Тору, а довести её до полноты. Почему же Он поступает так, как поступает?

Разве, в самом деле, нельзя было отложить исцеление упомянутой евангелистом в своём рассказе женщины на следующий день? В конце концов, смерть ей не грозила, со своим недугом она прожила уже, как видно, не один год, и один лишний день ожидания ничего бы уже для неё не изменил. И если бы речь шла просто об исцелении, пусть даже чудесном, сверхъестественном, совершённом не человеческой, а Божией силой, синагогальный староста, осудивший поступок Иисуса, наверное, был бы прав.

Но в том-то и дело, что речь шла не просто об исцелении, пусть и чудесном, а о явлении Царства, следствием которого стало это исцеление, так же, как и множество других такого же рода исцелений, упоминаемых евангелистами. А ведь шаббат, имея в виду его изначальный духовный смысл, как раз и нужен был, в конечном счёте, для того чтобы открыть человеку Царство, дать ему возможность установить глубокие, искренние, полноценные отношения с Богом, без которых нет и не может быть нормальной духовной жизни. То множество ритуальных запретов и ограничений, которым шаббат оказался окружён впоследствии, связано с явным преобладанием религиозности над духом. Иисус именно стремится вернуть шаббату его изначальный смысл как времени, проведённому с Богом.

И где же, как не в том Царстве, которое Он принёс в мир, было искать полноты богообщения, где можно было бы провести день шаббата лучше, чем там? Но для тех, кто Царства не замечает, религия с её запретами и ограничениями оказывается важнее. Их сложно осуждать за это: в отсутствие духовной жизни религия, быть может, действительно является лучшим, что человек может для себя найти. Вот только в отсутствие духовной жизни как раз именно религия отделяет человека от Царства, от богообщения и, в конечном счёте, от жизни. От той полноты жизни, замену которой никакая религия никому предложить не может.

На первый взгляд, здесь происходит зарождение новой религии — христианское благовестие, не будучи принято материнской средой, иудеями, выходит за ее пределы и обращается к язычникам. Формально, это действительно так, но сами проповедники во главе с Павлом явно так не считают (и это ясно следует из его проповеди).

Дело, наверное, в том, что христианство (не как религия, а как новый опыт жизни с Богом) коснулось прежде всего тех, кто искал не религиозной системы, а настоящей, вечной жизни, кто искал Христа и — наконец — получил Его присутствие в Духе. Кажется, это напрямую касается и нас — тех, кто еще не определился и тех, кто уже давно считает себя христианами.

Вопрос о чистой (кошерной) и нечистой (некошерной) пище как в яхвизме, так и в иудаизме являлся и является одним из центральных. Значительная часть иудейских религиозных предписаний связана именно с пищевыми запретами, составляющими основу того, что в иудаизме называется кашрутом — сводом норм и правил ритуальной чистоты.

На первый взгляд перечень чистых и нечистых животных с духовной точки зрения — сугубая формальность. На самом деле, однако, тут отражена некая особенность дохристианского мира, которую человеку, желавшему освятиться и вести соответствующий образ жизни, игнорировать было нельзя. Речь идёт об объективной опасности для человека некоторых проявлений падшего мира — проявлений чисто природных, естественных.

Казалось бы, странно: это ведь Божий мир, Божье творение, которое Бог Сам оценивает как «вполне хорошее». После грехопадения, однако, в него вошло то зло, которое особенно ярко и безнаказанно проявляло себя до прихода Христа. Тут возможно было всё, что угодно, и человеку приходилось соблюдать особую осторожность. То, что можно было бы назвать метафизическим ландшафтом, не всегда было безобидным: сказки и предания о «дурных» местах не совсем беспочвенны, и если теперь мы можем ничего такого не бояться, то лишь потому, что после прихода Христа мир в значительной мере уже стал другим — хотя ещё и не совсем.

В прежние же времена даже с пищей надо было быть осторожным — и не только в гигиеническом или диетическом смысле. Пища ведь — это физиология, в физиологическом смысле мы есть то, что мы едим. Освятить же через жертвоприношение надо было не только дух человека, но и его тело, природу, и освящалась она через жертвенную трапезу, через вкушение жертвенного мяса. Тут природа и дух, святость и физиология соприкасались слишком тесно, чтобы можно было игнорировать всё, связанное с пищей, которой питается человек.

Между тем в опыте людей было немало такого, что не стоило игнорировать: к примеру, особенности воздействия тех или иных видов мяса, да и пищи вообще, на физическое и даже психическое состояние человека. Во времена, когда падшая природа довлела человеку, а Божье присутствие лишь ослабляло её воздействие, но не пересиливало его, физиология была для духовной жизни куда важнее, чем сейчас — отсюда и нормы, связанные с чистой и нечистой пищей. И если сегодня мы можем ни о чём таком не думать, то это заслуга не наша, а Того, Кто принёс в мир Царство.

В конце сегодняшней главы пророк рассказывает о конкретных исторических событиях. О том, как Израиль ждал помощи от египтян, как бежал и был пленен Седекия – царь и опора для народа, как соседи вместо помощи воспользовались поражением и слабостью Израиля. Но в начале главы мы читаем такие подробности жизни, которые можно встретить в любые времена, во время любых войн и испытаний. Когда человек говорит, что есть вещи, которых он никогда бы не сделал, чаще всего это ни что иное, как самообман. Никогда неизвестно, как будешь переживать голод, войну, разруху. На что пойдешь ради сохранения собственной жизни. Чем согласишься пожертвовать.