Мысли вслух на17 Ноября 2025

Как жаль, что книга Премудрости Соломоновой попала во второканонические. Сколько в ней духовно точных высказываний!

Для авторов Библии очевидно, что человеческая мудрость — это вовсе не предел духовности. Подлинная полнота духовной жизни обретается в содружестве духа человеческого и Духа Божьего, Его Премудрости. И вот сегодня мы читаем о том, что делает такое содружество невозможным.

Во-первых, это наше лукавство — когда мы как бы прислушиваемся к Духу премудрости, но на самом деле ищем своего, своей выгоды. Притворство, нечестность в партнерстве — вот наше лукавство. И Дух Святой, распознав это, удаляется. Во-вторых, когда мы ставим на первое место нашу собственную мудрость, наши умствования, которые Библия называет неразумными. Обнаружив наше самопревозношение, нашу гордыню, Дух уклоняется от встречи с нами вообще. Третье препятствие — это наша лживость. Дух Святой открывает нам истину, и мы ее знаем, но в действиях своих избираем неправду, неправедность. Тогда Премудрость «краснеет» за нас и умолкает.

Итак, гордыня не впускает Премудрость, ложь заставляет ее замолчать, а нечестность — прогоняет.

Один из парадоксов христианства состоит в том, что хотя Господь призывает всех, но Его Церковь — всегда «малое стадо». Христос говорит: «Идите и научите все народы», — но вместе с тем: «Вы — соль земли», — а соли никогда не бывает много.

Но здесь все-таки речь о другом. Когда нас мало, мы чувствуем себя слабыми, неуверенными. Всегда комфортнее быть «в струе», ощущать силу и защищенность. А Иисус говорит, чтобы и в нашей немногочисленности (а она — следствие того, что мы «не от мира») мы ничего не боялись, потому что защищенность и осмысленность нашей жизни придают не человеческие силы, а отеческая любовь Бога Всемогущего.

Все Евангелия полны рассказов об исцелениях. Иногда такая полнота кажется несколько избыточной: ведь даже нескольких историй исцелённых хватило бы для доказательства того факта, что Иисус способен исцелять. Но, судя по той тщательности, с которой сохранялась память обо всех исцелениях, приходится думать, что речь шла не только о том, чтобы что-то кому-то доказать.

В самом деле: Иисус ведь не лечит людей, как это делали и делают врачи; Он исцеляет приближающихся к Нему, давая им приобщиться к тому Царству, которое Он принёс в мир. А в Царстве, где нет места ни злу, ни греху, само собой, не находится места и болезням, так, что соприкоснувшиеся с Царством выздоравливают естественным образом, обретая ту полноту жизни, которая им доступна в непреображённом состоянии. Но для того, чтобы соприкоснуться с Царством, мало лишь оказаться рядом со Спасителем физически, нужно ещё довериться Ему и пойти за Ним. И вот тут-то и оказываются важны все детали рассказов об исцелениях.

Кто и как встречал Иисуса? Некоторые встречали Его, как слепой, которому нечего терять. Тому, кому нечего терять, в известном смысле ведь всегда проще: он без оглядки спешит туда, где ему светит хотя бы малейшая надежда. Ему всё равно, что подумают окружающие и о нём самом, и о том, кто дарит ему эту надежду. Так и слепой из евангельской истории: он слышал, что этот странный то ли Учитель, то ли Пророк исцеляет каждого, кто готов Ему довериться, и бежит к Нему за исцелением. И получает желаемое. Вместе с Царством, о котором он, быть может, прежде не очень-то и задумывался, но которое теперь стало для него самой настоящей и очевидной реальностью.

Сегодняшнее чтение как бы возвращает нас во времена земного служения Спасителя, когда главными знаками близости Царства были чудеса и исцеления. Чудесное спасение самого Павла и его спутников было лишь началом. За ним последовало чудо со змеёй (ст. 3–6) и совершённые по молитвам апостола многочисленные исцеления (ст. 7–9). Всё это было не чем иным, как свидетельством того, что Царство, о котором говорил Иисус, действительно вошло в мир и распространяется в нём, приобщая к себе всё новых людей.

Особенно интересным в этом отношении оказывается чудо со змеёй. Первой реакцией свидетелей происшествия было недоумение: что же такого должен был натворить Павел, что боги, даже дав ему ступить на берег, всё же вознамерились лишить его жизни (ст. 4)? Неудивительно, что они сочли апостола убийцей, получающим заслуженную кару. Впрочем, когда всё окончилось благополучно, те же люди уже готовы были считать Павла богом (ст. 6).

Между тем, всё случившееся наглядно демонстрирует, как меняется мир, становясь частью Царства. В мире, ещё не преображённом действием Божиим, зло практически всевластно, и человек, в сущности, не способен ему противостоять, как не может он преодолеть действие змеиного яда. В падшем мире речь приходится вести не о противостоянии злу, а о том, чтобы попытаться его избежать, и, если человеку это удаётся, его считают счастливым. В Царстве всё иначе: здесь зло становится бессильным, и даже змеиный яд не может причинить вреда тому, кто уже пребывает в нём. И дело тут не в том, что сила Царства представляет собой какое-то особое универсальное противоядие, а в том, что в Царстве совершенно реально меняется всё, в том числе и сами законы природы, так что вещества, в нашем, ещё не преображённом, мире убивавшие человека, теперь не могут причинить ему вреда.

Неудивительно, что язычники стали считать Павла богом: ведь о своих богах древние думали, что они не подвластны тем природным законам, по которым живёт весь земной мир. Так чудо со змеёй становится свидетельством о Царстве, по-своему понятным даже язычникам.

На первый взгляд может показаться, что Божьи обещания и Божьи угрозы, о которых сказано в Книге Левита, вполне укладываются в традиционную схему о Божьих наградах и о Божьих наказаниях. За правильное поведение Он награждает Свой народ, за неправильное — наказывает, причём то и другое делает пропорционально правильному или неправильному поведению народа. Педагогика, казалось бы, налицо, притом вполне корректная, когда и поощрение, и наказание соответствуют поступку. Однако так кажется лишь на первый взгляд.

В самом деле: народ ведь с самого начала получил свою землю от Бога. Она не принадлежала ему изначально, как случалось с другими землями и с другими народами (хотя не только сегодня, но уже и в те времена определить, что и кому принадлежало изначально, было практически невозможно). И если о ком-то другом ещё (пусть и с натяжкой) можно было сказать, что они своей землёй владеют по праву (завоевания или наследования — вопрос другой), то о евреях можно сказать лишь, что своей землёй они владеют по милости Божьей. Хотя бы потому, что без прямого Божьего вмешательства и речи не могло бы быть не только о завоевании Палестины, но и о простом выживании в пустыне сбежавших из Египта потомков Иакова.

Исходом это бегство сделал Бог, так же как Бог сделал Палестину еврейской землёй. В таком случае говорить о наказании или о поощрении тут не приходится. Хорошая жизнь — не награда за послушание Богу, верность Богу и следование Ему оказываются просто абсолютно необходимым её условием постольку, поскольку речь идёт о Божьей земле. Равно и бедствия, обрушивающиеся на народ в случае отступничества, вовсе не являются наказанием, они — лишь следствие того, что народ остался один, без Божьей поддержки.

Бедствия — не наказание, а норма жизни обезбоженного мира, так же как благоденствие — не естественное состояние и не награда, а чудо, то самое Божье чудо, без которого выжить в падшем мире человеку невозможно. Это верно для всякого человека и для всякого народа, где бы народ ни жил, но тем более это верно для Божьего народа на Божьей земле — там все духовные процессы протекают ярче и быстрее, чем где бы то ни было. И результаты тоже, соответственно, видны отчётливее, чем на любой другой земле.

Приведённое в Книге Даниила видение неизвестного нам по имени визионера-апокалиптика завершается картиной всеобщего воскресения и последнего Суда (ст. 1–4). Сейчас уже невозможно сказать точно, когда сложились в Синагоге те представления о воскресении и о Суде, которые отражены в Книге Даниила. По-видимому, их формирование начинается ещё в допленный период, во времена поздних пророков и под влиянием их проповеди, а завершается и принимает более-менее законченный вид уже после походов Александра Македонского, в эллинистическую эпоху. Как бы то ни было, в середине II в. до н. э., когда записывались тексты, вошедшие впоследствии в Книгу Даниила, оно уже было в Синагоге общепринятым. И Бог открывает безымянному визионеру, что Суд — не выдумка, не аллегория и не символ, он абсолютно реален, так же как реально и воскресение из мёртвых, та полная победа над смертью, без которой торжество Царства немыслимо.

Но всеобщее воскресение — не только торжество Бога над Своими врагами и торжество жизни Царства над смертью, безраздельно правящей в непреображённом мире. Это ещё и шанс, данный каждому, последний шанс встретиться с Богом лицом к лицу, получить ответ на все вопросы, разрешить все недоумения, попросить прощения за всё, в чём не успели или не сочли нужным раскаяться за время земного пути. И окончательный выбор: быть ли с теми, кто готов разделить с Богом Его жизнь и Его Царство, или лишиться всего, теперь уже навсегда (ст. 2).

Тогда-то и открывается всем и каждому то, что сделали упомянутые в откровении о гонимых праведниках «благоразумные»: не случайно они сравниваются со звёздами на небе, чей свет виден всем. В древности многие считали, что звёзды, как и Луна, светят тем же светом, что и Солнце, только в Луне этого света меньше, чем в Солнце, а в звёздах — меньше, чем в Луне. И праведники в день Суда и торжества Божия светят Божиим светом, но, разумеется, их свет не может затмить Божия сияния. Так завершается в день Суда и торжества Божия путь праведников, до конца сохранивших верность Богу.