Мысли вслух на31 Декабря 2025

И в самом деле, мы исследуем Писание, как ключ к спасению. Кажется, что это толстая инструкция, выполнив которую мы, наконец, обретем вечность. Достаточно просто понять, что можно, а что нельзя, как действовать в той или иной ситуации, - и все получится. Но не об этом книга.

Как бы ни пытались люди свести Откровение к Закону, смысл не в этом. Бог открывает Себя Самого, Он приходит — и оказывается, что правил-то нет. Даже суд для нас состоит в том, что Свет пришел в мир, и мы начинам видеть, что дела наши злы. Писание говорит об Иисусе, мы читаем написанное только ради одного: узнать Его, понять Его, услышать Его голос. И, отдавая себе отчет в том, что ни о чем другом Библия не говорит, нужно именно так читать многовековую историю Откровения Бога людям. Откровения, с которым так непросто согласиться, потому что оно переворачивает наши обычные представления об устройстве мира.

Говоря о христианской жизни, автор послания вспоминает древние пророчества, смысл которых сводится к тому, что мессианская эпоха — это эпоха всеобщего искупления и прощения грехов. Он прекрасно понимает, что ничего подобного невозможно достичь тем частичным очищением, которое могли дать традиционные яхвистские очистительные жертвоприношения. Должно произойти что-то, что качественно изменит ситуацию с очищением. И это что-то, несомненно, должно быть связано с личностью Того, Кто принёс Царство в мир. Так складывается образ того, что называют обычно искупительной жертвой Христа.

Речь, разумеется, идёт не о выкупе в том смысле, как понимаем обычно сегодня это слово мы, не о том, что Бог выкупает кого-то у дьявола, расплачиваясь за выкупаемых жизнью Своего Сына. Речь идёт об искуплении в том смысле, в котором называют иногда искупительными очистительные жертвоприношения в ветхозаветных книгах: они освобождают человека от власти греха, пусть частично и на время, ценой Божьего вмешательства и смерти приносимого в жертву животного, которое, разумеется, ничем не виновато в грехах тех, кто от них освобождается через приносимую жертву. Так и Христос берёт на Себя последствия совершённых нами грехов, а для этого приходит в падший мир, который в конце концов Его убивает. И Он соглашается на то, чтобы быть убитым, притом, что Он, разумеется, никоим образом не виноват в грехах, последствия которых берёт на Себя, да и вообще непричастен никакому греху.

Однако без такого очищающего вмешательства полнота освящения останется для падшего человека недоступной так же, как останется для него недоступным Царство. Христос добровольно отказывается от Своей жизни, идёт на смерть, жертвует Собой ради того, чтобы вмешаться в ситуацию, связанную с нашими грехами, чтобы разобраться с последствиями совершённого нами вместо нас потому, что сами мы с этими последствиями не сможем разобраться никогда. Вот в таком смысле и говорит об искупительной жертве как Павел, так и его ученик — автор Послания к Евреям.

Слова Иоанна о том, что всякий, покинувший Церковь, — антихрист (ст. 18–19), многим кажутся пропагандистским штампом, попыткой запугать своих единоверцев, вызвать в них метафизический ужас перед вечной гибелью. Если бы христианство было просто ещё одной, новой религией, возможно, именно так бы их и следовало воспринимать. Но в том-то и дело, что христианство — не новая религия, а новая жизнь. Церковь же для Иоанна, как и для всего поколения первых христиан, — не религиозная община, а место, где верные собираются для совершенно реальной встречи с воскресшим Христом, Который тоже совершенно реально благословляет преломляемый в этом собрании хлеб и чашу.

Поэтому и антихрист для Иоанна — не какая-то мистическая фигура, появляющаяся на исторической сцене в конце времён в соответствующем антураже, а всякий, кто противопоставляет себя Христу и Его Церкви. Дело тут не в ненависти к этим людям или в осуждении их позиции, а в простой констатации факта. На первый взгляд может показаться, что суждение апостола уж слишком жёстко: в конце концов, до возвращения Спасителя ещё есть время, так, что и те, кто ушёл, ещё могут успеть вернуться. Но Иоанн не случайно говорит о «последних временах» как о чём-то уже наступившем.

Такие разговоры у современного читателя вызывают обычно лишь скептическую улыбку. Оно и понятно: слишком много было в христианской истории кликуш, предрекавших скорое возвращение Христа, в последний момент почему-то всегда неким таинственным образом или откладывающееся, или вовсе отменяющееся. Но апостол-то имеет в виду не будущее, пусть даже самое близкое, а настоящее. Это мы с вами живём в эпоху наступающего Царства. Так же, как жил в эту эпоху сам Иоанн и его современники.

Так же, как жили в эту же эпоху все и повсюду начиная со дня Пятидесятницы, и будут жить все вплоть до дня возвращения Христа во славе, который наступит, конечно, не тогда, когда провозглашают самозваные «пророки». Наступление Царства — объективная реальность, совершенно не зависящая от мнения и от отношения к ней людей. И затрагивает она каждого независимо от возраста, пола, расы, языка или религии. И даже независимо от того, знает ли что-нибудь человек о Христе или не знает. Но на тех, кто знает и принял, ответственность особая.

Мы не знаем, какое отношение имеют к Царству и его жизни о Царстве не подозревающие. Так же, как не знаем, какие отношения у Христа с теми, кто не слышал о Нём от людей. Или слышал и видел такое, чего лучше было бы не слышать и не видеть. Но вот если человек знал Христа и Царство и, зная, ушёл, значит, со Христом и с Царством такой человек порвал, и это такая же объективная данность, как само присутствие Царства в мире. Конечно, путь назад ни для кого не закрыт, по крайней мере, до возвращения Спасителя во славе. Но это путь ушедшим надо пройти. Чтобы быть верными Христу, а не противниками Ему.

Псалом 143 представляет собой типичный пример жанра «новой песни», или «песни обновления». Это был особый, пророческий жанр: пророки ведь обычно бывали и поэтами, и певцами, притом импровизаторами, которые могли выступить с поэтической проповедью или с новым, сочинённым на месте гимном прямо на храмовом дворе во время какого-нибудь большого праздника. Их вдохновенные выступления воспринимались слушателями как богооткровенные, подтверждая статус авторов как пророков, Божьих людей. Тут не всегда легко было отличить простое вдохновение от подлинного откровения — пророчествующих экстатиков в Израиле, а позже и в Иудее всегда было больше, чем настоящих пророков. Настоящего же пророка прежде всего отличало особое видение реальности, восприятие её как Божьего мира и Божьего Царства.

Так и здесь: автор псалма прекрасно понимает, что такое человек не только перед Богом, но даже и перед мирозданием, что он всего лишь песчинка, а перед Богом и вовсе лёгкое дуновение. Дело тут не только в том, что падший человек смертен и век его по меркам вселенной совсем не долог, а в том, что после падения он перестал иметь прямое и непосредственное отношение к Божьей реальности, к реальности сотворённого Богом мира и к реальности Божьего присутствия в сотворённом Им мире. Между тем до конца и по-настоящему реален один Бог, а всё остальное получает своё бытие и становится реальным как следствие действия Его воли.

Человек же после падения из сферы действия Божьей воли выпал — в этом и заключается, собственно, духовный смысл грехопадения. Теперь человек может приобщиться подлинной реальности лишь в том случае, если он снова вернётся в область действия Божьей воли и Божьего промысла. Когда с человеком происходит нечто подобное, он обычно переживает происходящее как своего рода эсхатологический опыт, во время которого мир для него исчезает, и человек остаётся наедине с Богом, Который «наклоняет небеса и сходит», приближается к человеку, открывая ему реальность Своего, Божьего мира.

Вот тогда-то и обновляется для человека и окружающий мир, и его собственная жизнь. Тогда в его жизни не будет места ничему случайному и ничему такому, что происходит вопреки Божьей воле — а в падшем мире как раз много такого, чего Бог не хочет, но что Он попускает, чему позволяет быть, уважая выбор падшего человека. «Новая песнь», «песнь обновления» и есть свидетельство об этой новой открывшейся человеку реальности, о реальности Царства, которое Бог дал ему увидеть, хотя время активного вхождения Царства в мир пока ещё и не настало.

Псалом 90 принадлежит переходной эпохе, эпохе, когда Иерусалим, после завоевания его Давидом, стал религиозной столицей яхвизма и вместе с тем столицей новосозданного еврейского государства. Прежде Иерусалим (называвшийся тогда Шалемом или, по названию племени, на территории которого находился, Иевусом) был городом-святилищем, святилищем, почитаемым всеми окрестными племенами, где поклонялись божеству по имени Эль-Эльон, бывшему местным богом неба наподобие Зевса Олимпийского в Греции. В Синодальном переводе имя этого божества переводится обычно как «Бог Всевышний», хотя точнее соответствующий титул было бы перевести как «высокий» или «возвысившийся».

Речь, очевидно, в данном случае идёт о боге неба, но не о Боге Авраама, открывшемуся самому Аврааму с именем Эль-Шадай, которое переводится обычно как «Бог Всемогущий», хотя точнее было бы перевести его как «Бог силы», если переводить вообще — собственные имена ведь обычно не переводятся, хотя и имеют свою этимологию. В Псалме 90 между тем оба эпитета — и Эльон, относимый к прежнему хозяину святилища, и Шадай, относимый к Богу Авраама — относятся к Яхве.

Упоминание в тексте перьев и крыльев, вероятно, свидетельствует о том, что в дояхвистские времена Эль-Эльону поклонялись в образе птицы, как нередко бывало в древности на Ближнем Востоке с богами неба, священной птицей которых считался обычно орёл или ястреб. Применение обоих титулов к новому хозяину святилища — к Яхве — говорит о том, что Он занимает теперь место прежнего божества, как истинный Бог, приходящий на смену языческому владыке небес. Однако помимо истории как таковой за упомянутыми титулами стоит и подлинный духовный опыт.

Сень, крылья, тень — всё это эпитеты, служащие для описания переживания того, что мы называем обычно покровом Божьим, если, конечно, не понимать это выражение сугубо образно или аллегорически. Ощущение Присутствия действительно порой напоминает и покров, прикрывающий голову, и лёгкое дуновение, как бы от невидимых крыльев. Такой опыт свидетельствует о близости Бога — тогда человек действительно может ощущать, что Бог как бы несёт его на руках, так, что ему совершенно нечего бояться. Этот опыт можно считать вполне универсальным, но, как всякий опыт, он обычно бывает передан и описан на языке своей эпохи, порой для нас непривычном, однако вполне адекватном с точки зрения тех, кто этим языком пользовался.

Очень часто возникает вопрос: следует ли читать псалмы, проклинающие врагов, когда есть уже Новый Завет, поставивший перед нами совсем другие задачи? Ведь даже в самом хвалебном и славословящем Бога псалме можно найти проклятия и жажду всевозможных наказаний на врагов. Кажется, что ничто так не противоречит евангельскому духу.

Разрешается это кажущееся противоречие довольно просто: враги эти — не наши враги, а враги Бога и Христа, простившего своим палачам и Петру, но со строгостью обличавшего фарисеев и «мир». Эти враги Божии находятся не только вовне, где-то далеко, но и в нас самих — это наши грехи. И тогда чтение псалмов может охранить от теплохлодности, возбуждая нашу ненависть не против грешников, но против зла и греха.