Новость дня на 16 Июня 2011

Действия людей, находящихся у власти, не всегда приносят им радость. Вопрос персидского царя Даниилу в этом отношении показателен: он явно не рад тому, что ему пришлось сделать. Конечно, с одной стороны, поступок царя можно было бы считать образцовым для человека, находящегося у власти. Царь сам подписал закон, запрещавший поклонение кому бы то ни было, кроме царя, и теперь неукоснительно его исполнял, хотя предпочёл бы сделать исключение для Даниила, к которому у него было особое отношение. Столь неукоснительная последовательность в соблюдении закона, невзирая на лица и личные пристрастия, в государственном деятеле заслуживает безусловного одобрения, потому, наверное, и Бог не осуждает царя, видя, что происходящее его отнюдь не радует, что он предпочёл бы освободить Даниила от наказания, если бы это было в его власти, и что он всё же надеется, в сущности, на чудо, которое спасёт того, кого он сам спасти не властен, даже будучи царём. Но, с другой стороны, ситуация, в которой оказался царь, как нельзя лучше объясняет, почему Царство, если оно истинное, только и может быть «не от мира сего». Тут, очевидно, дело даже не в том, хорош ли тот или иной конкретный правитель, или плох. Дело в том, что логика, которой вынуждена руководствоваться всякая земная власть, сам механизм её функционирования построен по законам непреображённого мира. И если человек, так же, как и всё творение Божие, может преобразиться, может качественно изменить свою природу с тем, чтобы она стала пригодной для жизни по законам Царства, то государственный механизм преобразиться не может, попытка его преображения может привести лишь к его разрушению. И никакой человек тут ничего не может изменить: если он хочет, чтобы государственная машина функционировала, ему придётся позволить ей функционировать по законам непреображённого мира. Как видно, если некий народ, некое общество хочет дать в своей жизни место для Царства, такому народу или обществу нужно ограничить функционирование государственной машины настолько, насколько это возможно без ущерба для осуществления минимально необходимых государственных функций. И, уж конечно, никак не приходится рассчитывать на то, что подобного рода структуры могут принести хоть какую-то пользу в делах Церкви, призвание которой — нести в мир Царство. То самое Царство, которое ни с какой земной властью несовместимо по определению.

Продолжая тему противостояния правителей со служителем Божиим, автор Книги Даниила переносит действие во времена персидского царя Дария, правившего спустя почти полвека после Кира Великого. В том, что касается государства и его власти над человеком, автор смотрит на ситуацию достаточно реалистично: он понимает, что правитель нередко сам оказывается заложником той государственной машины, которой он поставлен управлять. Дарий рад видеть Даниила среди своих приближённых (ст. 1 – 3). Но о его окружении этого сказать нельзя, и вокруг Даниила закручивается одна из тех интриг, которым праведнику очень трудно противостоять: ведь для такого противостояния надо самому стать интриганом, забыв о пути праведности (ст. 4 – 9). К тому же, человека Божия интриганы стараются поставить в такое положение, чтобы ему пришлось выбирать между верностью Богу и Торе, с одной стороны, и собственным благополучием, с другой (ст. 5).

Для праведника подобная ситуация оказывается обычно ситуацией свидетельства своей верности Богу (ст. 10). А вот люди, облечённые властью, могут повести себя по-разному. Конечно, выбирать в этом случае приходится каждому, но форма выбора оказывается обусловлена возможностями человека, возможностями, разумеется, не политическими, а духовными. От Дария, как видно, не требуется, чтобы он, подобно Даниилу, являл готовность отдать всё, включая собственную жизнь, ради верности тому, кого он считает праведником; ему достаточно лишь внутреннего несогласия с печальной необходимостью, выраженного открыто, для того, чтобы остаться правителем и, в отличие от царей Вавилонии, не понести ответственности за то, что по его вине праведник едва не погиб (ст. 11 – 24). И переходить в иудаизм, принимать веру народа Божия ему тоже не понадобилось: достаточно было лишь предоставить возможность свободно служить Богу тем, кого Он к этому призвал (ст. 25 – 27). Так автор книги очерчивает границы светской власти: от её представителей не требуется многого, нужно лишь, чтобы они не мешали служителям Божиим делать своё дело, а народу Божию жить в соответствии с данным ему Богом законом.

Образ правителя-язычника в Книге Даниила раскрашен не одной лишь чёрной краской. Такой правитель — не всегда и не обязательно воплощение чистого зла, исчадие ада, в котором нет ничего человеческого. С одной стороны — Валтасар, циник, готовый нарушить любые нормы и правила и попрать любые святыни потому, что для него вообще нет ничего святого, никаких норм и правил, кроме своей воли и собственных желаний.

С другой — Дарий, человек совсем другого склада, со своими представлениями о добре и зле и соответствующими правилами жизни и правления, которым, в общем, Дарий готов следовать. Вынужденный бросить львам человека, который, как понимает это сам Дарий, невиновен и не заслуживает казни, правитель не находит себе места, потому, что нарушил очевидные для него и обязательные для соблюдения нравственные нормы.

Но тут начинают работать законы государства, та самая государственная машина, которая ни с какими нравственными нормами не считается, как не считается с ними вообще никакая машина. Её символом становится неотменяемость принятого в Персидской империи закона и абсолютная обязательность его для всех без исключения. Отдавая распоряжения и подписывая указы, царь становится их пленником. Он не может отменить свои решения, не может остановить запущенную им машину: рядом и вокруг приближённые, которые не позволят царю это сделать, даже если сам царь того и захочет. Свита действительно до известной степени делает короля, нередко короля весьма жестокого — так было во все времена.

Конечно, многое тут зависит от конкретного человека, от того, насколько сам человек готов следовать правилам игры и позволять государственной машине определять себя и своё существование как человека, как политика, как государственного деятеля. Однако, как нередко случалось в истории, человек, не желающий играть по правилам, оказывается вне игры — или по доброй воле, или вынужденно. Понимая это, люди, стремившиеся к духовной и житейской независимости, во все времена старались держаться подальше от государственных дел и от политики.

Зачастую ими руководила не трусость и не снобистский эскапизм, а трезвая оценка ситуации и реализм, свойственный людям, которым известно истинное положение вещей. Бывали, конечно, и исключения — люди, которые даже на высоких постах и во главе государства делали то, что считали правильным, но таких были единицы и судьба их никогда не была простой. Дарий, герой Книги Даниила, в их число, как видно, не входит. И ему остаётся лишь сокрушаться, продолжая делать то, что требует запущенная им самим машина. В его духовном состоянии, в состоянии язычника, попавшего под власть князя мира сего, иного выбора у него нет.