Новость дня на 2 Января 2016

Продолжая разговор об Анисиме, Павел вспоминает какие-то долги, о которых мы ничего не знаем потому, что больше нигде в новозаветных книгах о них ничего не сказано. И прибавляет: считай долг Анисима моим тебе долгом. Тут апостол продолжает ту мысль, которую он высказал в первой части послания — мысль о том, что во Христе рабов и хозяев уже нет, что между христианами отношения могут и должны быть совершенно другими. Павел не случайно говорит о себе как о должнике Филимона, который берёт на себя долг Анисима.

Вероятно, долг появился вследствие каких-то расходов, связанных с Павловым апостольским служением. Но дело не только в этом. Дело в том, что Павлово дело — не Павлово, а общецерковное. И Анисим, поучаствовавший в общецерковном деле по мере своих сил, должен Филимону не больше и не меньше, чем был бы должен ему сам Павел, если бы Филимон решился предъявить апостолу какие-то претензии.

Понятно, что Филимон едва ли решился бы на такое — не только из-за авторитета Павла, но и потому, что прекрасно осознавал значимость Павлова служения. А вот с Анисимом всё было, по-видимому, не совсем так. Анисим — не Павел, к тому же он раб Филимона, и, хотя Филимон после обращения действительно стал относиться к Анисиму не так, как прежде, старые привычки искоренить было не так просто.

В самом деле: отношения между людьми, особенно отношения повседневные, зачастую остаются мало осознанными и в значительной степени продолжают определяться теми поведенческими автоматизмами, которые были им присущи в прежней жизни даже тогда, когда, казалось бы, с этой прежней жизнью человек расстался. Сила поведенческой инерции велика, и её невозможно преодолеть, если не осознать такую инерцию как духовную проблему, требующую самого серьёзного к себе отношения.

Именно эта инерция и заставила Филимона потребовать от Анисима того, чего он никогда бы не потребовал, например, от Павла. А Павел прерывает её, подставляя себя на место Анисима. И не только из солидарности со своим помощником, но и ради самого Филимона — ведь без преодоления поведенческой инерции и связанных с ней автоматизмов его духовная жизнь никогда не станет полноценной.

Очень интересна форма, которую Павел выбрал для разговора с Филимоном. Давайте посмотрим: Павел – старец, как он сам говорит – то есть человек почтенный; апостол, то есть человек, занимающий высокое положение в Церкви; человек очень авторитетный. Таким образом, он, занимая позицию старшего, вроде, может командовать.

Командовать Павел не хочет. Во-первых, он даже не выдвигает версии, что мог бы воспользоваться авторитетом: он говорит, что "имеет во Христе великое дерзновение приказывать". Не по своим заслугам – но во Христе, и не право, а дерзновение. Более того: даже этим дерзновением он пользоваться не хочет, но предпочитает просить по любви.

О христианской любви было сказано и написано немало, в т.ч. и самим Павлом. Но всё же лучше всего понять, что такое христианская любовь, можно на примере тех отношений, которые даже не описаны - об описаниях речи нет - но которые упомянуты в посланиях апостола, как бы между делом, как нечто само собой разумеющееся. «Если со мной общаешься, то и его прими». Конечно, нечто подобное возможно и по законам непреображённого мира. Тому, кто от тебя зависит, можно предъявить ультиматум. Тем, кто тебя любит, можно попробовать манипулировать. Но здесь, очевидно, нет ни того, ни другого. Здесь просто абсолютная уверенность в том, что, если речь идёт о христианах, о жителях Царства, отношения любви, связывающие его, Павла, с двумя разными людьми, обязательно установятся между этими людьми тоже. Или, вернее, уже установились: иначе апостол не писал бы с такой уверенностью. Но откуда она, эта уверенность? Конечно, можно было бы сказать, что речь идёт о христианском долге, что христианин просто не может не принять брата, которому нужна поддержка, и ещё много подобного. Но на одном «христианском долге», как показывают два тысячелетия христианской истории, далеко не уедешь. А вот христианская любовь, как показывает тот же опыт, может творить чудеса. Оно и неудивительно, ведь она сама чудо, как и всё, что при надлежит Царству. А любовь, о которой говорил Спаситель, наполняет Царство, образуя её природу, её духовную субстанцию, ткань тех отношений, которые связывают между собой жителей Царства и каждого из них со Христом, и Самого Христа с Отцом. Тогда и просьба Павла становится не только ничуть не удивительной, но и само собой разумеющейся: ведь Царство не знает расстояний в нашем понимании, здесь люди, близкие духовно, оказываются рядом в самом буквальном смысле слова, и если мы этого не замечаем, то лишь потому, что непреображённая реальность заслоняет от нас Царство. А вот для Павла, как видно, этой преграды нет, и он пишет своему корреспонденту так, как будто и для него её тоже не существует. Может быть, это чрезмерный оптимизм. А может быть, просто надежда и уверенность. Уверенность в Царстве, в Том, Кто принёс его в мир, и в тех, кто пошёл за Ним.