Новость дня на 23 Декабря 2020

Наверное, вы сразу заметили, как резко охладели афиняне к Павлу, когда он начал говорить о воскресении. Действительно, греческие философы готовы были признать существование единого благого Бога, имели понятие о Логосе, как о некоем посреднике между Единым и человеческим умом, но мысли о том, что Логос — человек, и о воскресении человеческого тела были им совершенно чужды. Разве Павел не знал этого? А ведь он был всесторонне образованным человеком, знакомым с эллинистической философией. Значит, он сознательно идет на риск, что его не поймут и не примут — настолько важным оказывается для него весть о воплощении Сына Божьего, о Воскресении из мертвых, о победе над смертью. Без этого не может быть христианства, без этого бессмысленна проповедь, здесь не возможен никакой компромисс.

Сегодняшнее чтение, помимо прочего, рассказывает нам о попытке Павла проповедовать Христа настоящим язычникам, никогда ничего не слышавшим ни о Мессии, ни о Боге Авраама (ст. 16 – 34). Прежде ему приходилось иметь дело с язычниками, так или иначе связанными с Синагогой и знакомыми с иудейской религией, теперь же, в Афинах, он встретился с представителями философских школ, с которыми ему, вероятно, ещё не приходилось дискутировать (ст. 18). Атмосфера в Афинах располагала к философским диспутам, и Павел, как видно, не преминул этим воспользоваться (ст. 19 – 21). Он решил опереться в своей проповеди на тот факт, что в Афинах в те времена существовали алтари, посвящённые, как было на них написано, «неведомому богу». История их уходила корнями в глубокую древность: афинское предание, известное уже в античную эпоху, связывало их со случившейся в незапамятные времена эпидемией чумы, от которой жители города никак не могли избавиться. Они приносили искупительные и очистительные жертвы всем богам, каких знали, но эпидемия не прекращалась. И тогда горожане соорудили алтари и принесли жертвы тому самому «неведомому богу», имени которого они не знали, но который, как они думали, мог избавить их от бедствия. Трудно сказать, было ли это предание известно Павлу, но, во всяком случае, он заговорил о Боге Авраама именно как о том самом «неведомом боге». И, вполне вероятно, ему удалось бы убедить слушавших его философов, если бы он не упомянул о Воскресении (ст. 30 – 32). Ответом апостолу были насмешки и недоумение. И дело было не в том, что собравшиеся в афинском ареопаге философы были как-то особенно враждебны христианству или Церкви: большинство из них почти наверное ничего о них не слышали. Проблема была в философском мышлении как таковом. Любая философская система, даже такая, в основе которой лежит духовный опыт, по определению рационалистична, она невозможна вне логического мышления, а у логики есть свои, чётко очерченные, рамки. Павел же, говоря о Воскресении, вышел далеко за их границы: ведь Воскресение в рамки формальной логики не укладывается. И слушавшие его философы тут же это заметили, отказавшись обсуждать то, что, по сути, действительно не является предметом философии. И лишь немногие решились, не ограничиваясь философией, пуститься в исследование неведомых философам глубин (ст. 33 – 34). И нашли Царство, которого не могла им открыть никакая философская система.

Проповедь Павла в афинском Ареопаге по-своему замечательна и уникальна. Замечательна тем, что оказалась, как может показаться, самой неудачной из всех его проповедей. А уникальна тем, что тут Павел впервые обратился к язычникам, никак не связанным ни с Синагогой, ни с иудаизмом. Конечно, апостолу и прежде приходилось иметь дело с теми, кого сами евреи называли язычниками. Но то были всё же не совсем язычники. Они были язычниками лишь в том смысле, что не были евреями. Но в то же время эти «язычники» верили в Бога Израиля, вместе с евреями молились в синагогах, соблюдали те же заповеди, за исключением заповеди о шаббате, которая для них не была обязательной.

Круг основных реалий и понятий иудаизма этим людям был знаком зачастую не хуже, чем самим евреям, и многие из них ожидали Мессию так же, как ожидали Его все евреи той эпохи. Язычниками таких людей, очевидно, можно назвать лишь с большой долей условности. Вот с такими «язычниками» и приходилось в основном иметь дело Павлу, и среди именно таких «язычников» его свидетельство и проповедь имели немалый успех. Теперь же апостолу предстояло иметь дело с язычниками настоящими, или, вернее, со светскими людьми, интересующимися философией и другими новинками интеллектуальной жизни. Они, как и многие их современники, действительно кое-что знали о популярных тогда философских системах, хотя вряд ли многие из них занимались философией профессионально.

Занятия философией для них были скорее своего рода традиционным светским времяпрепровождением, которое в Афинах вошло в обычай задолго до прихода Христа, ещё во времена Сократа и Платона. Но об иудаизме у этой публики если и было какое-то представление, то самое смутное. Павел не случайно начинает с разговора о неведомом Боге: он, как видно, был несколько знаком с кругом популярных философских представлений своего времени, ведь родился он в Малой Азии, в городе вполне языческом. В принципе представления о Едином как именно о неведомом и непознаваемом Боге были в эллинистическом мире распространены достаточно широко (хотя афинский алтарь, о котором говорил Павел, не имел к Нему никакого отношения).

Но когда речь зашла о Воскресении, публика отреагировала предсказуемо: кто-то просто засмеялся, а кто-то вежливо сказал: «в другой раз». Оно и понятно: философия в евангельские времена уже давно перестала быть той практикой внутренней жизни, которой учили древние философы, и в первую очередь всё тот же Сократ. О духовной жизни, о связанной с ней внутренней работе уже не думали и не говорили даже профессиональные философы (за редкими исключениями, которые лишь подтверждали общее правило).

И если даже философы говорили о Боге, они никогда не думали о Нём как о Том, Кто может реально войти в их собственную жизнь с тем, чтобы эту жизнь изменить. А тут не просто вмешательство Бога — тут приход Мессии, Его смерть и воскресение, Царство, входящее в мир — настоящая духовная революция, переворачивающая всю жизнь. К такому никто из слушателей Павла готов не был. Впрочем, несколько исключений всё же нашлось.

Малое стадо может быть действительно исчезающе малым по сравнению с общей массой присутствующего народа, но оно есть всегда. И главный успех Павла заключался в том, что это малое стадо ему удалось отделить от общей массы народа и собрать воедино. Тут можно говорить об успехе Павловой проповеди, хоть и не в том смысле, в котором о нём говорят обычно. Но дело Христово ведь и заключается в том, чтобы собрать Его стало вокруг Него. И Павел решает именно эту задачу — как видно, вполне успешно.