В поисках смысла (Книга Экклезиаста)

Ничтожность богатства и славы (6:1 — 8:17)

Богатство и слава даются человеку Богом; но и обладание ими Экклезиаст тоже расценивает как суету и погоню за ветром. Смерть полагает предел пользованию богатством, а посмертная участь неподвластна человеку. На этом основании Экклезиаст строит глубокое различение между земными потребностями человека и тем, что нужно его душе. Богатство приносит лишь обилие пищи: «Все труды человека — для рта его, а душа его не насыщается». Ни благополучие, ни долгая жизнь, к которой стремятся люди, ни даже многочисленное потомство и слава не насыщают душу. Но без этой таинственной пищи духа, без того, чем душа человека может наслаждаться подобно тому, как тело наслаждается земными удовольствиями, нет смысла жить.

Это очень серьезный вывод, который можно назвать главным во всей книге: ничто земное не насыщает душу, но если душа не обретает своей таинственной пищи, жизнь утрачивает смысл. «Не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек», было сказано во Второзаконии. Экклезиаст утверждает то же самое; кроме того, для него пища души первична по отношению ко всему остальному, даже по отношению к самой человеческой жизни.

На первый взгляд, Экклезиаст ничего не говорит о том, что же может «насытить душу», стать для нее источником радости и жизни. Но здесь, быть может, следует обратить внимание на то, о чем он не говорит. Систематически рассуждая о человеческой жизни и о том, из чего она состоит, касаясь и благочестия и отношений с Богом, Экклезиаст ни в чем не находит того, что могло бы «насытить душу». Однако он подчеркнуто оставляет за рамками своего исследования опыт непосредственного общения человека с Богом, Избавителем Израиля. Для мудреца и исследователя, живущего в послепленную эпоху, когда Бог посылал к своему народу множество пророков (последние из них, возможно, были современниками автора), такое умолчание может быть только преднамеренным.

Лишь Сам Всемогущий, Чье бытие окутано тайной и непостижимо для сынов человеческих, остается за рамками исследования Экклезиаста. Это, в сущности, естественно, так как Господь (во всяком случае — для Экклезиаста) пребывает за гранью человеческого мира. Но коль скоро ничто в человеческом мире не может «насытить душу», а душа тем не менее требует насыщения, следовательно, ответ на поиски Экклезиаста может быть только у Бога.

И Господь дает этот ответ, говоря: «истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру» и «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда». И хотя для Экклезиаста этот ответ еще не прозвучал, почему слова его и исполнены печали, он предполагает, что ответ на вопрос о Хлебе жизни должен существовать; хотя сам он и не находит его, его печаль открывает путь надежде.

Начиная с 7-й главы Экклезиаст говорит о прообразах, бледных подобиях того высшего блага, которое, как он обнаружил, недостижимо для человека. Все, о чем идет речь во второй половине книги, обозначается как בוט, tov: мудрость и умеренность, благочестие и справедливость. В них нет подлинного счастья (ןורתי, ithron), но все же, по мнению Экклезиаста, человек находит в них его подобие. В относительном и кратковременном житейском благе заключен прообраз евангельского блаженства, и это придает призрачному и несовершенному временному благу хотя бы какую-то ценность.

Седьмая глава по содержанию и литературной форме очень близка к другим произведениям «мудрых Израиля». Она содержит ряд афористичных сентенций, связанных мыслью об относительности хорошего. В предыдущих главах Экклезиаст делает вывод о суетности всего в мире и о том, что ничто земное не может насытить душу человека. Но и в этом земном и суетном он тщательно различает хорошее и плохое, пусть даже это лишь «более хорошее» и «более плохое». Яркий пример — первая строка главы: «Доброе имя лучше дорогой масти».

Несколько высказываний 7-й главы открывают читателю то, что Экклезиаст знает и думает о Боге. Наиболее загадочное из них — 7:14: «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него (ויָרהא)», как предалагет Синодальный перевод. Другие варианты перевода последних слов фразы таковы: «то и другое сотворил Бог, чтобы не мог человек постичь Его дела», «чтобы человек ничего не мог сказать после себя». Славянский перевод, слепо копируя Септуагинту, говорит здесь «сие сотвори Бог, о глаголании, да не обрящет человек за Ним ничтоже»; сама же Септуагинта в словах «περὶ λαλιᾶς, ἵνα μὴ εὕρῃ ὁ ἄνθρωπος ὀπίσω αὐτοῦ μηδέν» имеет в виду «так все сотворил Бог, чтобы ничего сказать не смог человек после Него». Вульгата предлагает здесь чтение «sic et illam fecit Deus ut non inveniat homo contra eum iustas querimonias»: «то и другое сотворил Бог так, чтобы не нашел человек против Него справедливого сетования». Европейские переводы предпочитают вариант «чтобы человек не знал о том, что будет после». Таким образом, возможны два варианта понимания этих слов: а) Бог сотворил благо и несчастье, чтобы человек не мог знать своего будущего и б) Бог сотворил благо и несчастье, чтобы человек не мог роптать. Так или иначе, Экклезиаст говорит о смирении человека перед волей Творца, посылающего ему благо и несчастье. Эта пессимистическая точка зрения характерна для «мудрых Израиля», да и для всего Ветхого Завета в целом. Лишь пророки смотрят на это несколько иначе, полагая, что несчастье — плод собственных помыслов человека в мире, устроенном по благому Закону Творца (ср. Иер. 6:19). Но именно эта позиция мудрецов будет распространена в умах людей, когда прозвучит важнейшее откровение Христа: «Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12:32).

Далее, в 20-м стихе Экклезиаст в рамках своего исследования напоминает читателю важную мысль о том, что «нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы». Для автора она обосновывает призыв, с одной стороны, не зависеть от человеческих мнений и суждений, и, с другой стороны, — воздерживаться от осуждения, которое будет запрещено Христом Спасителем. Но и само по себе это утверждение весьма важно; забвение его ведет человека к фарисейскому самодовольству.

Исключительно важна для библейской антропологии заключительная фраза 7-й главы. Экклезиаст, как и многие другие библейские авторы, говорит о том, что Бог сотворил человека праведным (букв. правым, прямым). Таким образом, ответственность за грех лежит на самом человеке: он сам разрушает изначальную праведность (прямоту). Обращает на себя внимание сходство этой фразы с последней фразой первой, стихотворной части главы: «кто может выпрямит то, что Он сделал кривым?» (Еккл. 7:13). Этим контрастом Экклезиаст еще раз подчеркивает, что Бог не сотворял греха, но сам человек повинен в нем. Смысл последней фразы, в которой Синодальный перевод, как и славянский текст, следует за Септуагинтой, можно передать так: «человек ищет слишком многих выдумок», то есть, говоря привычными словами Экклезиаста, гоняется за ветром.

В 8-й главе Экклезиаст обращается к социальной стороне жизни, и формулирует несколько существенных выводов. Первый из них, — об отношении к власти. По Экклезиасту, приказания царя следует исполнять не ради царя и его власти, а ради верности Богу, что напоминает Пс. 14:4: «кто может обитать на святой горе Твоей… кто клянется, хотя бы злому, и не изменяет». Царь в глазах Экклезиаста лишен всякого героического ореола, он силен и безответственен, но власть его не распространяется на дух. Главный же вывод содержится в 9-м стихе, который разные переводы передают по-разному. Синодальный перевод, вслед за Вульгатой и европейскими переводами, выражается мягко: «бывает время, когда человек властвует над человеком во вред ему». Славянский перевод высказывается куда более определенно: «вся, во еликих обладан есть человек над человеком — еже озлобити ему». Это точный перевод Септуагинты, в которой сказано «τὰ ὅσα ἐξουσιάσατο ὁ ἄνθρωπος ἐν ἀνθρωπῳ τοῦ κακῶσαι αὐτόν», «насколько властвует человек над человеком — вредит ему». Для Экклезиаста вполне жива и значима идея теократии, но он не признает власть человека над человеком прообразом этой теократии или приближением к ней. В этом с Экклезиастом расходятся многие теоретики и практики религиозно-государственных отношений новозаветной эпохи. Не совпадает с этой точкой зрения и функциональный подход к государственной власти, характерный для апостольских посланий. Последние, не считая власть иконой теократии, все же находят ее полезной для поддержания порядка в обществе. Но Экклезиаст говорит об ответственности человека перед Богом, и власть людей кажется ему в этом случае только вредной.

В следующих стихах мы находим удивительное свидетельство о вере Экклезиаста, такой, казалось бы, скрытой. Как и многие библейские авторы, Экклезиаст размышляет над судьбой праведника и нечестивого. Он констатирует, что «нескоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло». В отличие от пророка Аввакума, который страстно нуждался в объяснении этого факта, Экклезиаст принимает его как нечто печальное, но естественное. Но, как и Аввакум, услышавший на свое вопрошание слова «праведный верой жив будет», Экклезиаст опирается на веру. «Хотя грешник сто раз делает зло… но я знаю, что благо будет боящимся Бога». Здесь библейская вера противоречит жизни, но Экклезиаст, скептик и пессимист, все же оказывается укорененным в пророческой традиции и в вере отцов. За его словами «я знаю» скрывается глубокое благоговение перед тайной Бога и вера в благость Его замыслов.

Заканчивается восьмая глава словами о делах Божьих, которые человек «не может постигнуть… сколько бы ни трудился в исследовании». Мысль Экклезиаста останавливается перед гранью, проникнуть за которую она не в силах. Познание Бога, центральное в библейском богословии, невозможно рациональным путем. То, что Экклезиаст ясно понимает это и обходит этот вопрос благоговейным молчанием, делает его мироощущение предельно точным и целомудренным. Для него очевидно, что ответ на вопрос о том, что может «насытить душу», кроется в области откровения; но Бог открывает человеку не ответы на вопросы, а Самого Себя, и только по Своей инициативе.

Кроме того, утверждение о непостижимости самого глубокого и важного в мире — тайны Творца, делает книгу Экклезиаста «книгой ожидания», подобной книгам великих пророков. Наряду с ними, всем сердцем ждущими явления славы Всемогущего, Экклезиаст — тоже «чающий утешения Израилева». Можно сказать, что по Рождестве Сына Божьего праведный Симеон говорит «Ныне отпущаеши раба Твоего» и от имени Экклезиаста и родственных ему ветхозаветных мыслителей и праведников.