Новое небо над новой землей (размышления над Библией)

Рождение Церкви

Строго говоря, день Пятидесятницы и стал днём рождения Церкви Христовой. В самый этот день благодатью Святого Духа ко Христу было обращено, по свидетельству Луки, около трёх тысяч верующих (Деян 2:41), и впоследствии обращения эти продолжались (Деян 2:47). Замечательно, что и в других местах христианские общины рождались так же, как община в Иерусалиме, после своего рода местной Пятидесятницы, когда излияние Духа обращало многих (Деян 10:44-48). Очевидно, в первохристианской общине, как и в первохристианской Церкви вообще, переживание личной встречи с Воскресшим и опыт пребывания в Духе были необходимыми условиями для вхождения в Церковь. О «втором рождении» от Духа Святого говорит верным Апостол Пётр, как об опыте, им хорошо известном (1 Петр 1:22-23); он говорит им также и о личной встрече с Воскресшим, о вхождении в полноту Его жизни, без которой нет христианства (1 Петр 2:4-10).

Однако с самого начала существования Церкви в жизни верных, кроме харизматического, присутствовал и иной аспект — евхаристический. Собственно, вся жизнь Церкви была сосредоточена около Тайной Вечери, которая снова и снова совершалась для верных Воскресшим Христом по их молитвам. Его невидимое, но реальное присутствие переживалось тогда в евхаристических собраниях если не всеми участвующими, то большинством из них, и слова Апостола об искупляющей Крови Христовой (1 Петр 1:18-20) относились ими, очевидно, не к прошлому и не к будущему, а к тому настоящему, которое совершенно реально входило в их жизнь через таинство Евхаристии. Замечательно, что Апостол Павел, сам переживший встречу с Воскресшим и излияние Духа (Деян 9:3-9), находит прекрасные слова для характеристики харизматической стороны духовной жизни христиан (Рим 8:9-11), говоря о славе Господней, которая видимым образом откроется миру через верных, принадлежащих Церкви Христовой, тем спасая мир от зла и преображая его (Рим 8:18-23). Но он же говорит о Евхаристии как о главном таинстве Церкви, обращая внимание верных на то, что это не просто братская трапеза во имя Божие, подобная трапезе шаббата, но именно таинство, благодаря которому верующий, приобщаясь Тела и Крови Христовой, сам становится частью Его Тела, и потому он должен умереть для греха, чтобы жить со Христом и во Христе (1 Кор 11:23-32).

Очевидно, что таинство Евхаристии было известно уже первохристианской общине, где оно, судя по свидетельству Луки, называлось «хлебопреломлением» (Деян 2:46). Вероятно, таинство это внешне походило на традиционную вечернюю ритуальную трапезу, происходящую накануне дня шаббата. Несомненно, евхаристические собрания были главной формой духовной жизни Иерусалимской общины, дополняемой молитвенными собраниями в Иерусалимском Храме (Деян 5:12). Очевидно, евхаристические общения Иерусалимской общины были не только местом призывания Воскресшего и встречи с Ним, но и харизматическим собранием; здесь происходила духовная актуализация не только Тайной Вечери, но и Пятидесятницы. По-видимому, именно поэтому необходимо было присутствие на этих собраниях Апостолов, которые в известный момент поняли, что они уже не смогут следить за всем происходящим, и попросили избрать себе помощников (Деян 6:2-4).

Эпизод с избранием семи «диаконов» замечателен тем, что он представляет собою первое в истории Церкви рукоположение на предстоятельское служение. Слова о «раздаянии потребностей» (Деян 6:1) не должны вводить нас в заблуждение о существе дела, тем более, что соответствующее греч. ἐν τη̃ διακονία τη̃ καθημερινη̃ означает, собственно, «в ежедневном (или «в повседневном», т.е. «обычном») служении», которым были, очевидно, именно евхаристические собрания. Да и само выражение διακονει̃ν τραπέζαις, переведённое в синодальном тексте как «пещись о столах» (Деян 6:2), обозначает, вероятнее всего, служение предстоятеля евхаристического собрания, который должен благословить хлеб и вино и раздать их всем присутствующим (как это делает сидящий во главе стола во время упомянутой выше вечерней трапезы шаббата). Можно предположить, что «еллинистов» (которые могли быть как евреями диаспоры, так и обращенными в иудаизм прозелитами) некоторые новообращённые христиане из местных жителей, ещё не вполне освободившиеся от фарисейского законничества, стали считать менее «праведными», чем представителей своей партии.

Посвящение же этих «диаконов» происходит так, как во все времена в Церкви совершалась епископская хиротония (Деян 6:6). Смысл совершённого Апостолами становится вполне понятным, если принять, что они молились о ниспослании посвящаемым Святого Духа тою же мерою, какую сами получили в день Пятидесятницы, так, чтобы эти избранные Церковью служители стали бы частью апостольской общины, войдя в неё духом и пребывая в ней, даже если их служение внешне не будет связано со служением Апостолов. Такие служители, восприняв полноту благодати апостольской общины, могли бы возглавить евхаристическое собрание, и, как прежде вся эта община духом участвовала в евхаристическом общении в лице одного из своих членов, так и теперь она духом пребывала бы в евхаристическом и молитвенном единении с верными благодаря тому, что предстоятелем собрания был посвященный ими служитель. В этом именно и состоит смысл таинства возложения рук и апостольской преемственности: он даёт возможность общине Апостолов (и — шире — общине святых Небесной Церкви) молитвенно участвовать в литургии, совершаемой христианами в мире сем, так, что во время евхаристического общения к собранию верных присоединяется вся Церковь святых.

Слово διακονόν (которое, впрочем, нигде в данном отрывке не упоминается) не должно нас смущать: слово это значит просто «служитель», а терминология, связанная с иерархическими степенями, в I веке ещё ни в чём не напоминала позднейшую. Вероятнее всего, этих рукоположенных Апостолами служителей могли называть и «диаконами», хотя они, очевидно, были епископами в позднейшем смысле этого слова и несли служение возглавителей евхаристических общин, которое в более поздние времена поручалось обычно пресвитерам (священникам) в привычном нам смысле этого слова.

Вообще, следует заметить, что употребление понятий «епископ», «пресвитер» и «диакон» было в I веке крайне нерегулярным. Постановление Апостольского Собора (около 48 года) начинается со слов «Апостолы и пресвитеры и братия» (Деян 15:23; греч. Οἱ ἀπόστολοι καὶ οἱ πρεσβύτεροι καὶ οἱ ἀδελφοί, или, по другим рукописям, Οἱ ἀπόστολοι καὶ οἱ πρεσβύτεροι ἀδελφοί, то есть «Апостолы и братья-пресвитеры», ср. Деян 15:6). Это самое раннее упоминание «пресвитеров» (собственно, «старейших»), которые, очевидно, рассматриваются здесь как несущие ответственность за Церковь наравне с Апостолами возглавители христианских общин; выражение πρεσβύτεροι ἀδελφοί, вероятно, может косвенно свидетельствовать о том, что эти πρεσβύτεροι были рукоположены Апостолами и являлись, таким образом, епископами в позднейшем смысле слова. В послании Апостола Павла к Филлипийцам упоминаются вместе епископы и диаконы (Флп 1:1; греч. ἐπισκόποις καὶ διακόνοις), а в первом послании его к Тимофею о первых (1 Тим 3:1-7) и о вторых (1 Тим 3:8-13) говорится подробно. О пресвитерах в этом послании говорится особо (1 Тим 5:17-22), а из послания к Титу (все эти три послания написаны, вероятнее всего, в середине 60-х годов) видно, что между епископами и пресвитерами не было существенного различия (Тит 1:5-9). Видно, что, во всяком случае, пресвитеров рукополагали (1 Тим 5:22; Тит 1:5), но, как явствует из Деяний Апостолов, то же самое можно сказать и о диаконах; трудно сказать, можно ли в этом случае говорить о том, что пресвитеры удостаивались епископской, а диаконы — священнической хиротонии в позднейшем смысле этого слова. Возможно, что διακόνοι назывались в I веке вообще все, несущие в Церкви служение предстоятелей, включая сюда и πρεσβύτεροι, а επισκόποι, как это видно из Флп 1:1, им противополагались. Суть этого различия, возможно, излагается в 1 Тим 3:1-7 Апостолом Павлом, который говорит о служении епископа как преимущественно административном (1 Тим 3:5), которое, при наличии соответствующих способностей, мог бы нести даже новообращённый (1 Тим 3:6), что, однако, было бы для него неполезно в духовном отношении (ср. выбор «диаконов», как он описан в Деян 6:5).

Самое понятие επισκόπος (собств., «надзиратель») имело в те времена вполне конкретный юридический смысл: так назывались официальные возглавители религиозных обществ, имеющих государственную регистрацию и входящих в число COLLEGIA LICITA. Не исключено, что и «епископы» христиан занимали во времена Апостола Павла такое официальное положение, с чем, возможно, и связано требование для них «доброго свидетельства от внешних» (1 Тим 3:7), не выдвигаемого в отношении «диаконов» вообще (1 Тим 3:8-13) и «пресвитеров» в частности (1 Тим 5:17-22). Из Тит 1:5-9 можно заключить, что «епископов» избирали преимущественно из «пресвитеров», последние же, как мы видели, непременно получали рукоположение, обычно епископское в позднейшем смысле этого слова, но иногда, как позволяет предполагать Тит 1:5, и священническое в современном значении этого понятия (если предположить, что Тит действовал в указанном случае как епископ в привычном нам понимании, поставляющий священников). Очевидно, слово «епископ» обрело привычное нам значение лишь в середине II века (во всяком случае, уже у св. Игнатия Антиохийского).

В послании Апостола Павла к Римлянам (середина 60-х гг.) упоминается «диаконисса» (Рим 16:1), из чего видно, что Церкви апостольских времён этот институт был известен. Возможно, на этих «диаконисс» возлагали руки так же, как и на «диаконов», но до предстоятельского служения их, естественно, не допускали (ср. 1 Тим 2:11-12), так, что и «пресвитерами» они стать не могли. Возможно, церковное служение диаконов в привычном нам смысле этого слова связано именно с особыми обязанностями, возлагавшимися в раннехристианской Церкви на таких «диаконисс», которые, не становясь предстоятелями, могли, однако, помогать не только в оглашении и приготовлении к Крещению женщин, но и в организации евхаристического собрания.

Примечательно, однако, что при таком разнообразии названий служителей Церкви апостольских времён и сами Апостолы, и, можно думать, все вообще верные избегают именовать своих предстоятелей «священниками». Греческое слово ἱερέος, как видно из Деян 6:7, стало эквивалентом евр. кохен, которым обозначался представитель левитского священства. Словом этим Апостолы в своих посланиях называют или Иисуса Христа, как истинного Первосвященника (Евр 5:1-9), или всех вообще верных, которые образуют Церковь как Тело Христово (1 Петр 2:5, 1 Петр 2:9). Такое словоупотребление, разумеется, не случайно. С левитским священством у верующих Израиля было связано представление об освящающем действии славы Господней, они, приступающие к жертвеннику, были своего рода посредниками между Богом и Его народом, с самого начала особым образом освящёнными (Лев 8:1 — 9:24) и посвящёнными на служение Ему. Основная же мысль Апостолов, как видно, заключалась в том, что после Пришествия Христова верующим в Него уже не нужны никакие посредники, ибо Он Сам, как истинный Первосвященник, становится таким посредником, и каждый верный, пребывающий с Ним в евхаристическом общении, входит в полноту Его освящающей благодати.

В этом отношении служение предстоятелей общин Церкви Христовой коренным образом отличается от служения священников Израиля: они служат не посредниками между Христом и верными, через которых общине даётся благодать, а своего рода «связующим звеном» между поместной Церковью или евхаристической общиной и полнотой Вселенской Церкви. Благодать же Христова даётся всей общине в целом, и каждый воспринимает её по вере. Всё это, разумеется, происходит и тогда, когда предстоятель общины не рукоположен, но, если он все же через таинство возложения рук вошёл в общину святых (историческое начало которой было положено в день Пятидесятницы), то в евхаристическом общении вместе с ним примет участие и вся эта община, и тогда Тайная Вечеря на таком общении раскроет верным и всю благодатную полноту Церкви Христовой, т.е. благодать Пятидесятницы. Разумеется, от личных качеств предстоятеля в этом отношении мало что зависит: ведь во время евхаристического общения он выступает лишь как один из представителей общины святых, и, если он вошёл на брачный пир в грязной одежде (Мф 22:11), то понесёт за это ответственность перед Судьёй; однако вряд ли его недостоинство умалит святость тех, кто вместе с ним (видимо и невидимо) пребывает в собрании. Такой предстоятель может, разумеется, быть лишь первым среди равных, ибо священнодействуют во время литургии все присутствующие, являющиеся священниками по благодати.

Память об этом сохранилась, между прочим, и в каноническом запрещении епископу или священнику служить одному: какое же евхаристическое общение в отсутствии общины? Сохранилась она и в другом: в древнем церковном правиле возлагать руки не только на предстоятелей (то есть епископов и священников, а также прислуживающих во время литургии диаконов), но и на всех вообще верных, которые духовно готовы к тому, чтобы нести в Церкви то или иное служение. Это было то же самое возложение рук, но если на предстоятелей возлагали руки члены общины Апостолов (или их преемников), то на всех прочих — предстоятель и, можно думать, в древнейшие времена все члены общины.

Возможно, в древней Церкви после возложения рук на верного он становился полноправным членом евхаристической общины и получал право совершать те таинства, которые в древней Церкви, по-видимому, мог совершать всякий верный: Крещение и Исповедь. Об Исповеди прямо говорит Апостол Иаков (Иак 5:16); что касается Крещения, то это таинство и сегодня может совершить в некоторых случаях всякий член Церкви. Очевидно, что речь в данном случае идёт о таинствах, не связанных непосредственно ни с Евхаристией, ни с возложением рук.

Всё это свидетельствует о том, что в жизни древней Церкви харизматическая составляющая значила не меньше евхаристической и была к тому же совершенно от неё неотделима: ведь и возложение рук на предстоятеля Поместной Церкви или евхаристической общины было чисто харизматическим актом и изначально, очевидно, принципиально не отличалось по существу от такого же возложения рук на всякого верного. Присутствие особым образом (т.е. с участием членов апостольской общины или их преемников) рукоположенного предстоятеля, по-видимому, требовалось в тех случаях, когда необходимо было мистическое соучастие в священнодействии всей церковной полноты, включающей и общину святых Небесной Церкви; когда же это было необязательно, достаточно было двух или трех верных, которые, собравшись и молитвенно призвав Спасителя, могли совершить таинство Крещения или Исповеди. Всё это было бы, разумеется, совершенно невозможно, если принять широко распространённое сегодня среди христиан ветхозаветное по существу представление о том, что благодать дается Церкви при посредничестве иерархии, и такая древнейшая практика Церкви, очевидно, свидетельствует о позднейшем происхождении этого представления (объяснение разрешения всякому члену Церкви совершать в известных обстоятельствах таинство Крещения крайностью этих обстоятельств едва ли удовлетворительно: ведь in articulo mortis и причаститься было бы совсем нелишне, однако практики совершения Евхаристии мирянами даже в этой ситуации Церковь не знает). Естественно, встает вопрос: каким же образом представления, столь мало согласные с евангельским учением о таинстве и о предстоянии, так широко распространились среди христиан?