Мысли вслух на 1 Ин 2:18-29

Слова апостола Иоанна в сегодняшнем отрывке из его Первого соборного послания во многом продолжают образ мыслей и высказываний Бога через ветхозаветных пророков. Многие из них говорили о том, что основной причиной греха и беззакония в людях является незнание Бога. Не отсутствие информации о нормах закона, а отсутствие богопознания. И вот, после всех событий земной жизни, смерти и воскресения Христовых, апостол говорит о том, что теперь нам открыта истина о Боге. И эта истина такова, что дает нам возможность пребывать в Отце и Сыне. Что же это значит, как понять эти слова о пребывании в Боге?

Сам апостол объясняет это знаменитыми словами: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими». И, снова возвращаясь к одной из основных тем послания, он говорит об отличительных чертах детей Божиих. Это делание правды и любовь к братьям.

Хотя апостол говорит в этом отрывке только об Отце и Сыне, тем не менее, его откровение все равно носит троичный характер. Потому что интонация удивительной чистой нежности и света ясно свидетельствует о том, что он пишет, вдохновляясь Духом.

В наше время снова, как уже не раз бывало, у многих христиан усилилось напряжённое ожидание прихода антихриста. У нас нет оснований отвергать пророчества о приходе в конце времён сына погибели, противящегося Богу, хотя бы уже потому, что такое противление, то усиливаясь, то ослабевая, происходит на протяжение всей истории. Но страх перед антихристом не должен парализовать до такой степени, чтобы мы смогли забыть, что Христос сильнее и в перспективе конца времён антихрист уже потерпел поражение. Между тем, читая некоторые популярные брошюры о близком конце света, в которых страх перед надвигающейся тьмой перевешивает надежду на спасение, трудно отделаться от впечатления, что силы зла усиленно стараются внушить христианам сознание своей непобедимости. Кроме того, кого только за минувшие века не принимали за антихриста!

Но, не зная времени прихода главного, окончательного антихриста, мы имеем возможность вовремя распознавать многочисленных “малых антихристов”, а не умея распознавать их, мы уж точно не научимся распознать главного. И здесь Иоанн указывает на их признаки. К слову, мы привыкли переводить греческое анти как против, но это слово имеет ещё одно значение — вместо. Антихрист не только выступает против Христа, но и хочет, вытеснив из сознания верующих, заменить Его собственной фигурой. А мы могли бы перечислить великое множество современных лжепророков, претендующих на эту роль и сумевших обмануть, а нередко и погубить, очень многих людей.

Слова апостола о том, что «всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца», перекликаются со словами Христа: «...никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня» (Ин. 14:6). До сих пор многим трудно принять это, и слова апостола могли бы показаться излишне суровыми, если бы не отражали реальность: устремляться к Отцу можно, можно и иметь о Нём некоторое представление, не зная Сына, но жизнь в единении с Богом возможна только во Христе.

«Я написал вам не потому, чтобы вы не знали истины, но потому, что вы знаете ее»... Зачем нужно писать о чём-то тому, кто и так знает? Апостол Иоанн, в сущности, говорит о том, что его послание — не информативно, информация и так есть, более того, данная не человеческими способами, но Духом Святым. Так для чего же он пишет? А может быть, не всегда послание, письмо должно быть информативно? Ведь если бы всё дело было в информации, то не имело бы смысла перечитывать Библию — читали, знаем, чем всё кончится... Может быть, и слова о том, что уже известно, порой необходимы? Для чего? Чтобы утвердиться в вере. Чтобы, услышав об этом в очередной раз, напомнить самому себе. Чтобы просто продолжалось общение святых — через разговор о том, о чём уже говорилось... и внезапно слышится — не новая информация, а новая интонация.

Слова Иоанна о том, что всякий, покинувший Церковь, — антихрист (ст. 18 – 19), многим кажутся пропагандистским штампом, попыткой запугать своих единоверцев, вызвать в них метафизический ужас перед вечной гибелью. Если бы христианство было просто ещё одной, новой религией, возможно, именно так бы их и следовало воспринимать. Но в том-то и дело, что христианство — не новая религия, а новая жизнь. Церковь же для Иоанна, как и для всего поколения первых христиан, — не религиозная община, а место, где верные собираются для совершенно реальной встречи с воскресшим Христом, Который тоже совершенно реально благословляет преломляемый в этом собрании хлеб и чашу.

Поэтому и антихрист для Иоанна — не какая-то мистическая фигура, появляющаяся на исторической сцене в конце времён в соответствующем антураже, а всякий, кто противопоставляет себя Христу и Его Церкви. Дело тут не в ненависти к этим людям или в осуждении их позиции, а в простой констатации факта. На первый взгляд может показаться, что суждение апостола уж слишком жёстко: в конце концов, до возвращения Спасителя ещё есть время, так, что и те, кто ушёл, ещё могут успеть вернуться. Но Иоанн не случайно говорит о «последних временах» как о чём-то уже наступившем.

Такие разговоры у современного читателя вызывают обычно лишь скептическую улыбку. Оно и понятно: слишком много было в христианской истории кликуш, предрекавших скорое возвращение Христа, в последний момент почему-то всегда неким таинственным образом или откладывающееся, или вовсе отменяющееся. Но апостол-то имеет в виду не будущее, пусть даже самое близкое, а настоящее. Это мы с вами живём в эпоху наступающего Царства. Так же, как жил в эту эпоху сам Иоанн и его современники.

Так же, как жили в эту же эпоху все и повсюду начиная со дня Пятидесятницы, и будут жить все вплоть до дня возвращения Христа во славе, который наступит, конечно, не тогда, когда провозглашают самозваные «пророки». Наступление Царства — объективная реальность, совершенно не зависящая от мнения и от отношения к ней людей. И затрагивает она каждого независимо от возраста, пола, расы, языка или религии. И даже независимо от того, знает ли что-нибудь человек о Христе или не знает. Но на тех, кто знает и принял, ответственность особая.

Мы не знаем, какое отношение имеют к Царству и его жизни о Царстве не подозревающие. Так же, как не знаем, какие отношения у Христа с теми, кто не слышал о Нём от людей. Или слышал и видел такое, чего лучше было бы не слышать и не видеть. Но вот если человек знал Христа и Царство и, зная, ушёл, значит, со Христом и с Царством такой человек порвал, и это такая же объективная данность, как само присутствие Царства в мире. Конечно, путь назад ни для кого не закрыт, по крайней мере, до возвращения Спасителя во славе. Но это путь ушедшим надо пройти. Чтобы быть верными Христу, а не противниками Ему.

В Таинстве Крещения кажому из нас даруется Дух Святой. Почему же мы так мало доверяем? Мы ищем ответов в книгах, у людей, думаем, переживаем, тревожимся... Теряем веру в себя, если не находим ответа, и начинаем унывать; а если все-таки понимаем, что ответ нужно искать у Бога и в Боге - приходим в отчаянье, почти теряем веру, если ответа, понимания приходится ждать.

Но Дух в нас. Он дан и никогда не отнимается - Бог не забирает своих даров. Мы можем своими грехами так хорошо "забить уши" и "зашорить глаза", засыпать камнями все пути внутри души, которые ведут к нашему сердцу - что услышать Его тихий голос очень трудно. Мы можем так разучится видеть, что не замечаем Его знаков, Его слов в нашей жизни и в окружающем мире. Наше сердце может быть так забито земными привязанностями, интересами к делам и вещам "мира сего", что Дух Божий вынужден ютится в самом углу, и оттуда продолжать говорить к нам...

Но Он живет в нас, не покидает, не оставляет, утешает, не умолкает.

И если мы почему-то не можем его услышать, нужно промыть глаза и уши, расчистить засыпанные камнями и ветками дороги, освободить место в нашем сердце, а потом сесть и внимать. И не отчаиваться, если не услышим сразу. Мы разучились, забыли как это делается. Наш внутренний слух настроен на наши желания и душевные порывы, а не на голос духа. Нужно ждать и учиться слушать. Ждать и терпеть. Иногда ждать приходится очень долго. Но, в отличие от нас, Бог верен. В какой-то момент мы услышим Его голос внутри нашего сердца. Мы ведь уже помазаны и помазание Его пребывает в нас.

В сегодняшнем чтении апостол Иоанн предлагает нам критерии определения истинности и приемлемости того или иного учения или высказывания, касающегося отношений человека и Бога. Первый критерий даётся в стихе 24: «Что вы слышали от начала, то и да пребывает в вас; если пребудет в вас то, что вы слышали от начала, то и вы пребудете в Сыне и в Отце». Иначе говоря, первое условие пребывания в общении с Богом — это верность евангельскому учению. Но есть и второй критерий, о котором Иоанн говорит в 27 стихе — помазание. Что это? В иудейской терминологии помазание было внешним знаком избрания и благословения Божия. Вероятно, здесь под помазанием подразумевается не только благословение, но и живое присутствие Святого Духа в сердце — не случайно это «живое» помазание, как говорит Иоанн, «учит нас всему». Итак, первый критерий — евангельское учение, второй — наши живые отношения с Богом. На пересечении этих критериев — учение Церкви, которое создано именно на основе Писания и живого опыта отношений с Богом.

Слова Иоанна о том, что не имеющий Сына не имеет и Отца, многим кажутся чрезмерно жёсткими. Оно и неудивительно: поглядев по сторонам, они видят множество людей, которые, не будучи христианами, тем не менее имеют опыт самого настоящего, подлинного и глубокого, богообщения. Для других (в этом случае речь идёт, разумеется, о христианах) слова апостола становятся основанием для отвержения всякого нецерковного духовного опыта как духовно недоброкачественного, а то и прямо бесовского: если, говорят они, «не имеющий Сына не имеет и Отца», значит, никаких откровений не может быть ни у кого, кроме христиан. Всё остальное в таком случае — аберрация духовного зрения, мираж, «прелесть».

Между тем, апостол говорит не о тех, кто никогда не знал Христа, а о тех, кто, зная Его, оставил и пошёл своей дорогой. Это, конечно, совсем другая духовная ситуация. Мы не знаем и не можем знать, какие планы у нашего Спасителя относительно тех, кто не знает Его и не имеет отношения к Церкви. Ясно одно: Он никогда не говорил, что ограничит Свою духовную работу только церковными рамками.

Церковь — Его тело, но это не значит, что все остальные Ему безразличны. Так же, как не означает это и того, что ни у кого, кроме христиан, не может быть никакого подлинного духовного опыта. Божье дыхание охватывает собой весь мир, и каждый ищущий может его ощутить. Другое дело уход от Христа и из Церкви: это фактически отказ от избранного духовного пути, разрушающий духовную жизнь уходящего. И дело тут не в том, что Бог хочет наказать такого человека и лишает его возможности общения с Собой.

Дело в том, что отказ от своего духовного пути означает неизбежную духовную деградацию. Это не шаг назад, не возвращение к тому, что было до обращения, это разрушение того, что было сделано за всё время пути. Образно говоря, отказ от избранного духовного пути — не возвращение к подножию той горы, на которую когда-то начал своё восхождение, а падение в пропасть. И тут уже, конечно, ни о какой полноценной духовной жизни, а значит, и о подлинном духовном опыте, говорить не приходится. О чём и свидетельствует апостол.

О вечной жизни сегодня знают не только христиане, о ней слышал, наверное, каждый. Но о чём говорит апостол? Ответ кажется очевидным: о жизни после смерти, которую обычно и отождествляют с Царством Божиим. При этом предполагается, как нечто само собой разумеющееся, что вечная жизнь начинается «там», «за гробом», в посмертии, а та жизнь, которой мы живём здесь, по определению может быть только временной. Но это ли имеет в виду Иоанн? По смыслу греческого текста, «вечная жизнь» — не столько жизнь, продолжающаяся вечно, сколько жизнь, принадлежащая вечности. А это, конечно, не одно и то же. В принципе, жизнь, продолжающуюся вечно, можно представить себе, по крайней мере, теоретически, даже применительно к непреображённому человеку в непреображённом мире.

Более того: Библия не даёт нам оснований сомневаться в том, что до грехопадения человек (ещё непреображённый, но также и безгрешный) обладал тем, что можно было бы назвать практическим бессмертием: в принципе умереть он мог, но смерть, в том числе и смерть от старости, не была для него неизбежной. Однако к вечности в новозаветном смысле даже эта безгрешная, но естественная жизнь отношения не имела. В самом деле, Иоанн, как и другие апостолы, говоря о вечности, имеет в виду прежде всего Царство Божие.

Вечность Царства — не линейная, дурная бесконечность, не череда мгновений, тянущихся из прошлого в будущее, а полнота времён, где всё сущее существует, как единое целое, не раздробленное на сменяющие друг друга мгновения, подобно тому, как пребывает оно в непреображённом мире. И жизнь вечной, очевидно, можно считать лишь жизнь, связанную с этой полнотой времён, укоренённую в ней, а значит, укоренённую в Царстве. Царство же для нас, если мы христиане, — не будущее, а настоящее. Конечно, в нашем преображающемся, но ещё не преображённом до конца мире оно — не единственная реальность.

Впредь до полного преображения в нём будет сохраняться и заявлять о себе, наряду с Царством, входящим в мир, и прежний порядок вещей. Но жизнь вечная, о которой говорит апостол, уже сейчас может быть и действительно является частью Царства, независимо от того, где протекает её экзистенция. И в конце времён эта укоренённость станет видимой каждому, с тем, чтобы каждый, приобщившийся к вечной жизни, обрёл бы ту полноту Царства, которой искал.

И в евангельскую эпоху, и в более ранние времена в синагогальной и околосинагогальной среде одним из наиболее популярных и наиболее обсуждавшихся вопросов был вопрос о том, что можно и нужно сделать, чтобы иметь право войти в мессианское Царство, или, другими словами, что делать, чтобы «наследовать жизнь вечную», как сформулировал это один обратившийся к Иисусу искатель праведного пути.

Такая постановка вопроса предполагала, что Царство можно так или иначе заслужить, что человек принципиально способен если не создать это Царство своими силами (ничего подобного, разумеется, не могло прийти в голову ни одному нормальному иудею), то, по крайней мере, внести свою достойную лепту в его созидание, когда придёт Мессия. А оказалось всё совсем не так. Оказалось, что ничем помочь Мессии в созидании Его Царства не может никто. И не только потому, что этому мешает человеческая греховность, но и потому, что Царство невозможно строить по законам непреображённого мира, а ни по каким другим законам мы, живущие всецело жизнью этого мира, его строить не сможем.

Зато мы можем другое: принять Царство, принесённое в мир не нами, и нести его дальше. Собственно, к этому и призывает Иоанн адресатов своего послания: он говорит о «пребывании в Нём», имея в виду, разумеется, Спасителя. В самом деле: ведь Царство Спаситель несёт в Себе и с Собой, в Нём вся его полнота, которой Он может и готов поделиться с нами. В этом отношении нам нечего привнести в созидание Царства, мы ничем не можем его дополнить, мы можем его лишь принять, как дар, заслужить который невозможно никому из людей.

Даже наша праведность, которая, в сущности, есть лишь отражение праведности Божией, не дополняет Царства: ведь и она, по сути, не наша, она не принадлежит нам по природе, если мы праведны, то не своими силами и вопреки собственной греховности. А вот для того, чтобы нести Царство дальше в мир, мы можем пригодиться, и тут наша праведность лишней не будет. Конечно, для этого надо сначала приобщиться Царства и его жизни, чтобы было, что нести. Но, с другой стороны, раз приобщившись, останавливаться уже нельзя: ведь в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире Царство может существовать лишь в динамике, оно или расширяется, распространяется по миру, овладевая всё новыми сердцами, или исчезает, становясь невидимым.

А мы, как обитатели Царства, живущие на границе, отделяющей его от непреображённого мира, оказываемся на волне этого врывающегося в мир преображающего дыхания. И, если мы хотим остаться жителями Царства, мы не можем не дышать им, а значит, не нести его дальше. Только так, по мысли апостола, пребывая во Христе и живя Его жизнью, мы сможем в день возвращения Спасителя предстать перед Ним, как свои, как участники того дела, которое Он начал и в котором позволил нам участвовать. Дела, благодаря которому у нас появилась возможность жить жизнью, которая иначе навсегда осталась бы для нас недостижимой.

Исторически сложилось так, что на христианство подавляющее большинство смотрит сегодня, как на одну из мировых религий. Но так ли это на самом деле? Конечно, если бы Иисус Сам основал какую-нибудь новую религию, христианство было бы именно религией, и ничем другим оно бы быть не могло. Но Он ничего такого не сделал. На земле Он оставил не религиозную общину, а общину людей, живущих в Царстве. Церковь и есть сообщество людей, живущих в Царстве. А затем вокруг этого сообщества и на его основе выросли разнообразные христианские религии: православие, католицизм, протестантизм и другие, более мелкие и потому менее известные. Сама же жизнь Царства от религиозности человека не зависит и ею не определяется. Но ведь и о праведности можно сказать то же самое! Праведность во все времена и во всех библейских книгах связывалась не столько с религиозной традицией и религиозными канонами, сколько с соблюдением заповедей, которое немыслимо без постоянного, каждодневного противостояния греху, пронизывающему падший мир. А полная праведность возможна лишь в Царстве, в преображённом дыханием Божиим мире, где греху уже нет места. Но если так, то каждый праведник к Царству имеет самое прямое и непосредственное отношение. А значит, прямое и непосредственное отношение он имеет и ко Христу, Который принёс это Царство в мир.

Говоря о духовной жизни христианина, Иоанн описывает её как становление во Христе и одновременно утверждение в Торе (Законе). Иисус — единственный, в ком нет греха (1 Ин. 3 : 5). Тем самым Он явил миру и единственный в истории пример того, что в те времена называлось живой Торой: ведь стать живой Торой как раз и означало явить собой живое воплощение того идеала, которого требует Тора. Соответственно, такой человек должен был быть совершенно свободен от всякого греха: ведь грех и Тора, грех и Божья заповедь — вещи несовместимые. Потому-то до прихода Христа идеал живой Торы и оставался лишь идеалом, к которому стремились многие, но которого никому не удавалось достичь.

Следование Торе очищает от греха: внутренняя Тора, как называли её верующие евреи евангельской эпохи, была тем духовным императивом, без которого путь праведности был невозможен. Внутренняя Тора была духовным стержнем, на котором основывалась вся жизнь человека, ищущего праведности и стремившегося стать живой Торой. А любой грех разрушал этот стержень, потому-то апостол и говорит о грехе как о беззаконии, об отходе от внутренней Торы (1 Ин. 3 : 4).

Но для падшего человека грех — печальная неизбежность, потому-то и оставался недостижимым идеал живой Торы. Единственная надежда на Спасителя, Который не только явил этот идеал миру, но и готов помочь каждому ищущему праведности освободиться от греховного плена (1 Ин. 3 : 5). Для этого надо лишь одно: отдать себя и свою жизнь в Его руки, и тогда Он сделает её частью жизни того Царства, которое принёс в мир.

В Царстве нет места греху, потому и живущий единой жизнью со Христом не грешит; греху есть место лишь в человеческой жизни, отделённой от жизни Христа и Царства (1 Ин. 3 : 6). Мы живём в эпоху наступающего, но ещё не раскрывшегося во всей своей полноте, Царства, и до конца этой эпохи, до полного преображения человека и всего творения, наша христианская жизнь сохраняет ту двойственность, о которой говорит апостол.

Но в конце времён, после возвращения Спасителя во славе и полного преображения нашей человеческой природы, двойственность исчезнет: только тогда мы станем тем, чем должны быть соответственно Божьему замыслу о нас (1 Ин. 3 : 2). Пока же мы чисты в той мере, в которой живём с Иисусом единой жизнью, жизнью того Царства, которое Он принёс в мир (1 Ин. 3 : 3). И не только мы, христиане: к Нему имеет отношение всякий, поступающий праведно (1 Ин. 2 : 29; в Синодальном переводе «делающий правду»). Оно и неудивительно: ведь Он — единственный в мире праведник без всяких оговорок. Единственный, явивший миру образец живой Торы.