Мысли вслух на1 Августа 2020

Одно из сильнейших искушений верующего человека — это абсолютизация своего опыта отношений с Богом: со мной Бог поступает так-то и так-то, дает мне то-то и то-то, и иначе не бывает, потому что Бог — один для всех. Апостол Павел возражает: хотя Бог один, но дары, служения и действия различны, потому что Бог бесконечен, неисчерпаем и изобилен. И очень важно для всех нас не пытаться (мысленно) ограничивать Бога в Его возможностях, а смиренно признавать Его свободу и с благодарностью опознавать Его благие дары и действия в том, что нам неожиданно и непривычно.

Слова Иисуса о хуле на Духа кажутся загадочными. Но, вероятно, такими они нам кажутся потому, что на наше восприятие евангельского текста нередко накладываются богословские модели, и, в частности, модели тринитарные, особенно, когда в тексте нам встречается упоминание о Святом Духе. А между тем, никакой тринитарной теологии в евангельские времена, разумеется, не существовало, и на дух Божий смотрели скорее с точки зрения духовно-практической, как на элемент конкретного духовно-мистического опыта, и прежде всего, разумеется, опыта пророческого. А в контексте пророческого опыта дух переживается, как совершенно реальное дыхание Бога, проникающее в человеческое сердце и обновляющее человека изнутри. Тут невозможно было ошибиться: Бог или дышал в сердце, или нет. А поскольку дело обстояло так, то ни о каких недоумениях или недопониманиях говорить не приходилось. Когда дело касается богословских теорий и концепций, ошибки, разумеется, возможны. Можно даже не узнать в Мессии Мессию, такое, в принципе, тоже может случиться, и не обязательно по злой воле человека: причины могут быть самыми разными. Но когда дело касается дыхания Божия, его действия, достаточно для всех очевидного, тут никаких ошибок быть не может. Не увидеть этого действия может лишь тот, кто видеть не хочет. А если нежелание видеть становится ещё к тому же и агрессивным, так, что человек начинает поносить Бога и Его дела, такая позиция, что и не удивительно, оказывается для него духовным тупиком. И дело тут не в том, что Бог обидчив, а в том, что неприятие дыхания Божия автоматически означает и неприятие Царства, которое этим дыханием пронизано от центра до самых крайних пределов. А неприятие Царства, очевидно, ведёт к отказу от жизни и спасения. Притом к отказу, с которым невозможно ничего поделать: ведь он совершается по доброй воле, без всякого принуждения.

Реакция Ирода на обличения со стороны Иоанна банальна. Так не хочется, чтобы какой-то проповедник портил настроение и совался в личную жизнь. Хорошо бы его и вовсе не было. И однако даже Ирод, многое себе позволявший и мало с кем считавшийся, не решался убить Иоанна, опасаясь народа. Это не удивительно, ведь многие из тех, кто старается казаться «крутыми», щеголяют безжалостностью, на самом деле внутренне слабы, они пропитаны скрытыми страхами и комплексами. Внутренняя нестойкость, желание покрасоваться перед гостями и одновременно зависимость от «общественного мнения» собравшихся на пиру заставили Ирода сначала дать необдуманную клятву, а затем согласиться на убийство. Отвергнув проповедь Иоанна Крестителя, Ирод отверг возможность покаяния в своих грехах, а затем и умножил их. И вот теперь остаток жизни ему предстоит провести в страхе. Страх — первая реакция Ирода при получении вести о проповеди Христа. Полагая, что это воскрес Иоанн, Ирод заблуждается, но в его ошибочных опасениях есть пылинка правды. Ведь Тот, Кого он принял за воскресшего Иоанна, и в самом деле несёт Воскресение. Даже будучи пропитанным злом, Ирод почувствовал непобедимость добра.

Как видно, Иисус всё время на разных примерах объясняет Своим ученикам, что такое жизнь Царства, какая она. И евангелист собирает эти примеры вместе, делает своеобразный дайджест, содержащий краткое их описание. Вот ученики, спорящие о том, кто в Царстве главный. Ну то есть после Учителя, конечно. Вот те же ученики, порывающиеся разразить громом самарянскую деревню, где их не принимают. Не ради себя, конечно, а ради Учителя. Ну и ради истины, разумеется. А вот встречающиеся им по дороге люди. Один готов идти, но Иисус говорит ему: Мне некуда тебя пригласить.

Другому Иисус Сам говорит: иди за Мной, а тот просит позволения похоронить отца — и получает кажущийся беспощадным ответ. Как и ещё один: ответ внешне помягче, но по сути: оставь, забудь всех, иначе придётся забыть о Царстве. Что это: особого рода избирательность? Да, конечно: ведь Иисус видит сердце каждого, оно для Него прозрачно так же, как для Его небесного Отца. Но есть и нечто общее. Царство открыто каждому. Но при одном условии: оно должно быть на первом месте в жизни того, кто хочет его достичь. В Царстве не доживают, в нём живут. А отказывающиеся идти так или иначе хотят дожить. Остаться с теми, кто доживает. Не понимая того, что доживать — одному или с другими — можно бесконечно.

В падшем мире ведь настоящей жизни нет, тут только её остатки. И приходится выбирать: или подбирать эти остатки и пытаться выжать из них последнее, или идти туда, где жизнь с избытком. Не пытаясь тащить за собой остатки того подобия жизни, которое можно найти в падшем мире. Но там, в Царстве, другие законы. Там нет начальников и подчинённых, а есть служения, которые надо нести, и кто умеет делать это лучше, тот и главный. Главному в Царстве достаются не лучшие места, а более ответственные служения. А ещё там не надо ничего никому доказывать. И в этом мире Царство тоже никому не надо доказывать.

Показать его, конечно, можно. А вот доказывать — бессмысленно. Ведь доказательство, особенно с привлечением громов небесных, всегда предполагает желание переубедить. Заставить принять, поверить. И тут уж неважно, какими будут неотразимые аргументы: они в любом случае предполагают, что человек сдаётся перед неизбежным, будь то сила, от которой не уйти, или очевидность, от которой никуда не деться. Царство, конечно, и сила, и очевидность. Но это сила, от которой можно уйти, и очевидность, которой при желании можно не замечать. Бог ненавязчив, а человек свободен. Вольному воля, спасённому рай.

Распятие и смерть Иисуса — не просто момент Его биографии, а поэтому, описание этого события — не просто один из рассказов о Его жизни. Это — свидетельство. Евангелист несколько раз указывает на свидетелей казни: любимого ученика, Марию, других женщин, тех, кто «засвидетельствовал», чье «свидетельство истинно». Иоанн хочет перенести нас на место распятия, чтобы и мы могли вместе с ним стоять у креста, подтверждая правдивость его рассказа другим ученикам. Зачем нужно это свидетельство, зачем цитаты из Закона и пророков? Неужели мы сомневаемся, что Человек, живший две тысячи лет назад умер? Конечно, нет. Значит, свидетельство Иоанна — это не свидетельство о смерти, а свидетельство совершившейся победы...

Продолжая разговор о духовной жизни, Павел касается вопроса становления Царства в нашем преображающемся мире. Конечно, тема эта в послании апостола возникает не просто так, а в связи с духовным путём конкретных людей, к Царству приобщившихся и в нём живущих. Он, разумеется, не случайно пишет колосским христианам, что их жизнь скрыта у Бога, там же, где скрыт Христос (ст. 3). Говоря «скрыта», апостол употребляет греческое слово, которым обозначали нечто спрятанное до времени от посторонних глаз, такое, что непременно откроется, когда придёт время. Откроется же это скрытое, очевидно, в день возвращения Спасителя, когда всё тайное станет явным (ст. 4). Речь в данном случае идёт, как видно, о той полноте Царства, которая будет явлена миру лишь в конце времён, в день второго пришествия Христова. До этого дня жизнь христиан остаётся по большей части незаметной для мира, прежде всего в том, что касается её духовной основы: она так же невидима для ещё не преображённого мира, как невидим для неё Сам Спаситель, в отношении Которого люди, живущие по законам этого непреображённого мира, совершенно искренне уверены, что Его с нами нет.

В такой ситуации единственным свидетельством реальности Царства для людей, к нему не приобщившихся, остаётся духовная жизнь христиан в тех её проявлениях, которые видны даже в нашем, ещё не преображённом мире. Именно о них и говорит Павел, призывая колосских христиан думать не столько о соблюдении религиозных норм и правил, сколько о свидетельстве, которое является главной задачей христиан как жителей Царства, раскрывающегося в преображающемся мире. Потому-то апостол и призывает колосских христиан думать о небесном («горнем»), а не о земном (ст. 1 – 2): ведь им, как и всем христианам вообще, предстоит жить по законам Царства в мире, который по ним ещё не живёт. А что означает такая жизнь на практике, Павел описывает достаточно подробно и красноречиво (ст. 5 – 11), и это описание как нельзя лучше позволяет нам понять, какими апостол хотел видеть свидетелей Царства. Но он также понимает и то, что свидетельство о Царстве немыслимо без преображения самой человеческой природы, без того, чтобы «снять» с себя старую, поражённую грехом человечность, заменив её новой, свободной от греха и прозрачной для всякого дыхания и действия Божия (ст. 9 – 10). А для этого нового человека все земные различия отходят на второй план, так, что значимыми остаются лишь Христос и Царство (ст. 11).